Lavandula

      — Она прекрасна, — прошептала Равенна, взглянув на серебристую лань, которая сорвалась с волшебной палочки Северуса Снейпа и медленно начала отдаляться от них в сторону маленького озера.              Равенна аккуратно присела за ближайшее дерево, пытаясь не наступить на ветки. Она наблюдала не только за патронусом, но и за человеком, которому он принадлежал. Тот был весьма сосредоточен и внимателен. Эта магия являлась для него чем-то сокровенным и личным.       Похолодало. Из их полуоткрытых уст исходил пар. Равенна заметила, как он задержал свое дыхание. Но то было лишь мгновение, так хорошо сохранившееся в ее памяти.       Спустя несколько минут они уже шли, изредка оглядываясь в сторону озера.              — Он точно сможет достать меч? Вода ледяная, как никак... — полушепотом заговорила Равенна, обходя очередное дерево и пытаясь поспевать за широким и уверенным шагом мужчины.              — Поттер с пеленок умудрялся выживать и в более опасных ситуациях. Думаю, с какой-то лужицей он в состоянии справиться, — так же тихо ответил мужчина.              — Руку, — попросил он, остановившись несколько мгновений спустя.              — Всего-то? Не будешь скидывать меня с чудовищной высоты?              — Если ты этого хочешь, то...              — Ну уж нет.              Раздался хлопок, сотрясая воздух. Образ леса, покрытого кромешной темнотой, закружился перед глазами. Равенна отпустила руку Северуса и внимательно огляделась.              — Прекрасно, — раздраженно выпалил Снейп, осмотревшись. — Дезориентирующие чары. Грейнджер постаралась на славу.              Замка не было, но перед ними было нечто не менее величественное. Они оба замерли в молчании, слегка подавленные беспредельной ширью неба и воды.              — Надо хотя бы примерно понять, где мы, чтобы трансгрессировать, — сказал мужчина.              Над их головами раскрывался громадной величины небосвод, затянутый тучами. Он был повсюду. Но нет, так сперва показалось — из-за серого мрачного моря, край которого терялся где-то в мутной небесной дали. В лицо ударял холодный северный ветер, приносивший с собой песчинки бурого песка откуда-то с холмов. Низкие, покатые они были покрыты сухой жесткой травой. Широкие волны с тихим шипением набегали на берег, сплошь изрезанный горбатыми спинами черных вечно мокрых скал. Холмистый берег широко расходился от волшебников в обе стороны, иной раз скрывая свои очертания в бледной морской пене. Редкая дождевая капля мягко ударяла ладонь или край щеки.              — Смотри, там дома, наверняка есть дорожный знак, обозначающий это место, — Равенна сделала кивок в сторону противоположного холма.              Небольшие двухэтажные коттеджи издалека выглядели нарисованными. Вокруг не было ни души, и эти жилища могли быть единственным признаком человеческой жизни, если бы не отсутствие света в окнах и этой пустоты вокруг.              Северус не промолвил ни слова. Первые несколько минут он не мог поверить, что попал сюда, что какие-то семнадцатилетние смогли обвести его. Затем он уставился на эти белые квадраты тревожным и пристальным взглядом, стараясь понять, почему это место выглядит для него, как чистый холст, как нечто нетронутое.              Он обратил внимание, как застыла рядом с ним девушка, как она тяжело вздохнула, пораженная какой-то мыслью.              Равенна растроганно пробормотала:              — Случалось ли тебе, Северус, когда-нибудь думать о том, как хорошо было бы жить в таком вот домике двум близким людям? Думал ли ты, что будет после всего, что сейчас происходит?              Мужчина посмотрел на Равенну и понял, что она отдалась приятному оцепенению. Казалось, она, наконец, нашла то, что уже искала не первый день и не первый месяц.              И он представил. Представил себя хозяином одного из этих домов, свободным, живущим своей жизнью. Он представил себя улыбающимся, хоть это далось ему с трудом, ведь он почти никогда этого не делал. Вокруг была бы такая тишина, которой ему так не хватало все эти годы. Только голубоглазая особа с вьющимися локонами русых волос возле него и этот прибой, этот берег, скалы которого хранят их страсти и бессчетные поцелуи. Он представил, как они спускаются по склону, как он протягивает ей руку, чтобы пройти по скользким камням, как их босые ноги оставляют следы на песке. Она улыбается, ведет его за собой, играет с прибрежными волнами. Подол ее легкого, ели ощутимого платья мокнет, становясь прозрачным. Чем дольше он размышлял, тем ярче оживала перед ним эта картина. Ночь сменялась днем. Он отчетливо видел полет чаек, слышал их голоса. Представлял себе мелкие ссоры, которые, конечно же, изредка затевал он сам, чтобы привлечь ее внимание, и в конце которых она бы заваривала ему чай. Тот самый. Его любимый.       Но потом он постепенно начал возвращаться в реальность. Образы рассеивались, как дым от порыва ветра. Он вспомнил, кто он. Он пожиратель смерти. Один из знаменитых и верных пожирателей. Его знают как убийцу Альбуса Дамблдора и как тирана, что осадил Хогвартс. Его улыбающийся образ вдребезги разбился почти так же, как дети во время уроков зельеварения разбивали по неосторожности пробирки и виновато, испуганно на него взирали.       Но образ Равенны не хотел исчезать. Она все еще была там и... она была счастлива... Но вместо себя он уже видел другого мужчину. Едкая обида и режущая ревность, такие знакомые, такие забытые, вдруг выдернули его из этого сна наяву. Нет, он будет влачить жалкие дни один за другим, глядя издали, как она живет, как она счастлива. Он взглянул на Равенну и ощутил наплыв горя. Он почувствовал себя чужим в этом райском уголке.       Она же гадала все об одном. Испытывает ли Северус Снейп близ нее то же, что некогда испытывал близ Лили.              Она посмотрела на него, и взгляд ее был полон надежды. И тогда она решилась на отчаянный шаг, она решилась затронуть нечто сокровенное и глубокое. Теперь мысли, взволновавшие ее, не давали ей покоя. Ей нужно было раз и навсегда, бесповоротно отделаться от всех подозрений. Ей нужна была ясность. И она задала вопрос, от которого человек, думающий, что знает Северуса Снейпа, громко рассмеялся бы.              — Северус, что ты ко мне испытываешь?              Он молчал меньше, чем она ожидала. Она видела, как ветер подхватывал его мантию, его волосы, но сам он двигаться не смел. Ненадолго отведя свой взгляд, чтобы обдумать ответ, он вдруг заговорил.              — Равенна, ты даже не представляешь, во что ты сейчас ввязываешься...              — Я уже ввязалась. Настолько крепко, что уже ничто мне не поможет, Северус.              — Ты должна понимать то, что я пожиратель смерти, и у моей истории не будет хорошего конца. Нам с тобой не к чему возводить воздушные замки.              — Ты умный человек, Северус, но так и не поймешь одной вещи.              — Просвети же.              — Что я тебя люблю, Северус. Всем своим существом, каждой своей жилкой я люблю в тебе того, кого открыла сама, а не того, кем тебя знают окружающие.              Какие же они с ней разные, думал он. Она была человеком чувств, а он был человеком рассудка. В глубине души он завидовал ее способности сказать все, что она только что выразила, способности вот так вот взять и выплеснуть все, что накопилось. Он видел, как она уже четвертый месяц делала над собой усилия, как поспешно уходила, увидев в окне дементора, который охранял Хогвартс, как терпела и подыгрывала, когда ученики или старый состав преподавателей шепотом начинали обсуждать директора. И все это собиралось в ней, оглушало ее. Сейчас она говорила так, будто наслаждалась моментом, говорила, потому что должна была, потому что исстрадалась.              — И если это будет Азкабан, Северус… Просто знай, что мне тоже есть за что.              — Речь идет не только об Азкабане, — он подошёл ближе и наклонился к ее уху. — Смерть. Смерть следует по моим пятам, наблюдает за мной и выглядывая из-за угла, пытается уловить в моем взгляде страх. День за днем, час за часом она все ближе.              Тогда она произнесла так, будто каждое слово причиняло ей боль:              — В таком случае знай, что моя любовь настолько сильна, что она не прекратится с твоим последним вздохом.              Он понимал: она бросилась в эту любовь, как бросаются с камнем на шее в воду. Так же, как некогда сделал и он сам.              — Ты не ответил на мой вопрос, Северус.              Где-то вдалеке раздался еле уловимый вопль сирены корабля, заблудившегося в море. Но они оба не решались обратить на это внимание.              Он дотронулся до нее. Прикосновение к этому напряженному телу, к судорожно сжатым рукам сказало ему о ее нетерпении.              Если он сейчас не скажет ей правду, то больше уже никогда не найдет возможности. Нет, он никогда не забудет Лили Эванс, но и каждодневно держать ее призрак подле себя он тоже не мог. И он начал подбирать слова, так тщательно, как никогда в своей жизни. Морской воздух, запах скал бодрил, опьянял, и решение его крепло с каждым шагом, с каждой секундой, с каждым взглядом, брошенным на силуэт молодой женщины. И он решил, наконец, откинуть всякие сомнения. Горло его судорожно сжалось, и он пролепетал:              — Равенна, когда ты спросила, случалось ли мне думать о другой жизни, я вдруг действительно представил. И, представляя, видел тебя подле себя. Только тебя.              Она чувствовала, как бешено бьется ее сердце, и, возможно, мужчина это тоже заметил. Ей нравилась его немногословная речь, изредка прерываемая короткими паузами, так как она видела в этом признак глубокомыслия.              — Пойдем со мной, — она протянула ему руку.              — Куда?              — Ты говоришь, что ты пожиратель, Северус, и что приговор тебе уже вынесла сама Смерть. Но ведь это не так, ты не служишь Темному Лорду по своей воли, а это означает, что все может обернуться иным образом. Я хочу доказать тебе, что все, что ты себе вообразил — возможно и уже почти реально.              В этом сумраке, который лишь слегка предвещал рассвет, он отчетливо видел ее лицо, вобравшее в себя некий отпечаток решимости.              — Равенна, у нас нет времени…              — Мы не вернемся в замок, Северус. Не сегодня, не этой ночью. Ты ведь взял меня с собой не ради того, чтобы так быстро туда вернуться.              Она развернулась и уверенно направилась вверх по холму, будто была здесь уже не первый раз, рискуя упасть в небольшие ямы и зацепиться о кочки. Минут пятнадцать он шел за ней, пытаясь предугадать ее действия. Краем глаза он увидел тот самый дорожный знак с названием этого населенного пункта, который они и должны были искать, но буквально пролетели мимо.       

***

      Они вошли. Как только дверь закрылась за ними, Равенна глубоко вздохнула, словно за этими стенами они были в полной безопасности. Она безмятежно улыбнулась Севересу и ринулась вперед в предвкушении. Она срывала пыльные накидки с мебели, рассматривала все, как ребенок, только начавший ходить.       Сложная вальмовая крыша. Белые стены, которые внутри медленно сменялись древесиной. Подстриженные кустарники вдоль дорожек. Узкие коридоры, но просторные комнаты с большими окнами. Пустые полки, практически новая мебель. Мягкие, теплые ковры.       Он отдалился от нее и прошел чуть дальше по коридору. Обнаружив себя в полукруглой просторной гостиной, он невольно вздрогнул. Над ним от пола до потолка возвышалось дерево.       Ива, чьи курчавые густые зеленые листья свисали с веток, хоть и была лишь запертым в большом окне образом, казалась живой. Ломкая и хрупкая. От нее веяло покоем.              — Ты видел эти витражные окна? Они по всему дому. — Она тоже застыла, подойдя к нему.              — Они чем-то напоминают...              — Хогвартс, верно? — восторженно переспросила Равенна.              — Да, только прежний, не тот, что сейчас, — отметил мужчина.              — А на кухне изображены цветы, — тихо прибавила Кэпл.              Он не чувствовал здесь тяжесть крыши над головой, стены не душили его. Он не решался зажечь свет, боясь спугнуть те блики, исходящие от витражного окна, что кружили на полу и задевали его самого. Слегка пахло древесиной и чем-то, что человек привык называть «новизной».       Затем в комнате стало теплее. Равенна сидела прямо на ковре, перед камином и огнем, который ей удалось разжечь. Языки пламени извивались, оставляя причудливые тени на голых стенах. Какая-то неизведанная сила жила в этом огне, что она создала. Он потрескивал и завлекал.       Легким движением она сняла с себя мантию и бросила ее на рядом стоящий диван. Затем повернулась к нему, не вставая с колен, и подняла руки чарующими призывными движениями.       Дрожь пробежала по его телу. Теперь ему было все равно, где они. Они были вдвоем, и это самое главное.       И он протянул ей руку, чтобы присесть рядом с ней, вдруг почувствовав, что весь охвачен страстью.              — Радуйтесь, что я упростил задачу на одну пуговицу, Кэпл, — сказал он, увидев в ее взгляде желание расстегнуть их все.              Она хитро улыбнулась и принялась дрожащими от волнения руками за дело.              — Семь — стабильность, — произнесла она, расправившись с седьмой пуговицей. — Шесть…              — Хитрость, двуличие, — подхватил он.              — Пять — результативность, — продолжала она, переходя от пуговицы к пуговице.              — Четыре — устойчивость.              — Три — неустойчивость.              — Два — равенство.              — Один — целеустремленность.              Он стянул с себя сюртук, и, утомленный желанием, принялся целовать Равенну. Принимая его медленные, но настойчивые поцелуи в шею, она все больше убеждалась, насколько сильно хотела принадлежать ему. И прекрати он свои ласки, она пала бы на пол, обессиленная и разочарованная.       Эти руки… Эти изящные руки, наконец, делали то, что, по ее мнению, уже больше не могло ждать, — раздевали ее, обжигая и даря новые ощущения. Они, касаясь ее наготы, околдовывали ее, туманили разум так, что она чувствовала себя досягаемой только для него.       Он уложил ее на ковер, так, что она ощутила своей голой спиной ворсинки, которые она через несколько минут пыталась судорожно сжать руками. Находясь под ним, она чувствовала его вожделение. Мужчина жадными поцелуями изучал все то, что было скрыто до этого под одеждой. Затем ему хватило одного интимного резкого движения, чтобы раздвинуть ей ноги.       Все то время, что они провели тело к телу, уста к устам, он был груб, но не жесток, требователен, но в то же время и внимателен. Каждый раз, когда она блаженно откидывала голову, снова и снова ощущая его присутствие в себе, он просил, чтобы она не отводила от него взгляда. Он с упоением видел тот жар и ту страсть, что он испытывал и сам, в ее глазах, в бесчисленном содрогании ее тела. Каждым своим движением он выражал всю ту привязанность к ней и ту любовь, что давно рвались наружу. И, наконец, эти стоны, что они не в силах были сдержать, что наполняли эту гостиную и стесняли дыхание.       Она принадлежит ему, вся принадлежала ему. Отдалась ему телом и душой, готовая пойти до конца. Теперь в своих еще трепещущих телах они хранили острое воспоминание о том миге, когда их тела соединились, желая любить, быть любимыми и дальше. Теперь они были связаны сладостными могущественными узами.       И тогда в его голове созрел план. Затея, которую будет легко провернуть, но стать участником которой будет участью не из легких. И в первую очередь, он намеревался незаметно убрать табличку «ДОМ ПРОДАЕТСЯ» с калитки перед уходом.