***
Гермиона встала без десяти шесть и влезла в спортивный костюм, который ей, наконец-то, удалось перекрасить в более приличный цвет. Сейчас она еще немножко почитает, потом пойдет в туалет Миртл, проспит недостающие три часа, а затем вернется назад и встретится с Гарри, чтобы успеть позаниматься с ним до завтрака. К ее удивлению, через без двух минут шесть вслед за ней в Общую Гостиную спустилась Лаванда. — Ты не знаешь, кто так грохотал в спальне у второкурсниц с полчаса назад? — спросила она. — Наверное, Джинни, — пожала плечами мисс Грейнджер, — она всегда такая шумная. — И куда это Седьмая бегает каждое утро? — Не знаю, — сказала Гермиона и подошла к окну. Она взмахнула палочкой, синий огонек лизнул стекло, и покрывавшая окно изморозь исчезла. Было еще темно, лишь горы на востоке выделялись на фоне полоски светлеющего неба, да яркие пятна света из окон Главного Зала освещали территорию рядом со стенами. Гермиона вгляделась… — Смотри! — сказала она подошедшей сзади Лаванде. — Смотри туда! Лаванда вытянула шею, вгляделась в открывшуюся ей картину и ахнула. На вытоптанной в снегу площадке, приблизительно двадцать на двадцать ярдов, танцевали две фигуры. Одна — массивная, но на удивление ловкая — напоминала вставшего на дыбы медведя-подростка. Вот только медведи редко берут в передние лапы меч и выписывают им перед собой стремительные круги и восьмерки. Вторая — на две головы ниже, тоненькая и подвижная, сновала вокруг первой подобно рыжей комете — вправо-влево, — то прикрываясь спиной напарника, то проскакивая перед ним, чудом не подпадая под круговорот тускло сверкающей под лунным светом стали. Пара смотрела в одну сторону и двигалась вперед медленно, но неотвратимо, потом сложный пируэт — и смена направления движения. Мелкая фигурка время от времени вскидывала руку с порхающей в ней волшебной палочкой, но лучей заклинаний не было видно. От партнеров уже валил пар, и, казалось, шелест рассекающего воздух клинка и скрип сминаемого подошвами снега слышны даже здесь, в башне. — Сиськи Морганы, — выдохнула Лаванда, — это же… это ж Танец Длинной Долины! — блондинка распахнула глаза так, что, казалось, на ее лице, кроме них, не осталось ничего существенного. — Я… не знаю, что это, в книгах про этот танец ничего не написано. Но это… это так красиво! — Смертельно красиво, — кивнула Лаванда. — Нам с тобой безумно повезло. Я не знала, что Лонгботтомы до сих пор не забыли этот Танец. — А почему они должны были его забыть? — Пули из маггловских ружей и Смертельное Заклятие. Ни то, ни другое клинком не остановишь, хотя вот стрелу из лука, арбалетный болт или любимое «Редукто» или «Экспеллиармус» твоего Потт… — Он не мой! — …Не твоего Поттера Невилл, пожалуй, отбил бы. Видишь? Он работает на защиту, а Джинни, когда научится колдовать невербально, будет атаковать из-под его меча. — А почему невербально? — Потому что на проговаривание заклинаний в Танце дыхания не хватит, — пожала плечами Лаванда. — Вообще-то большинство волшебников, те, кто не освоил невербальное колдовство, во время боя или дуэли предпочитают не двигаться. — Но Гарри… — Не твой Гарри уже колдует невербально, только он еще не осознал этого. Я вчера после ужина сходила с ним на тренировку, просто попробовать — так он выбил мою палочку еще до того, как закончил формулу. А это значит, что он может уже вообще ничего не говорить. Ой! Обе девушки прильнули к стеклу. У парочки на заснеженной площадке что-то явно пошло не так — видимо, проскальзывая перед крутящим восьмерки Невиллом, Джинни оступилась и теперь лежала чуть в стороне, разметав рыжие волосы по снегу. Невилл рванулся к ней и склонился над тоненькой фигуркой, отлетевший в другую сторону меч торчал из снега подобно кресту. — Она же… Он же… — Гермиона закусила кулачки. — У него Меч Лонгботтомов, — спокойно пояснила Лаванда, — не беспокойся. Он, конечно, не столь прославлен, как Меч Гриффиндора, но каждый Лонгботтом, вступая во владение им, клянется, что никогда не поднимет его на жену или невесту. Иначе, — нервно усмехнулась она, — род Лонгботтомов пресекся бы еще на Джонни Малыше (он-то этот меч и выковал) и Бешеной Айрис (кстати, она была из рода Браун), которые первыми «станцевали» перед войском Иоанна Безземельного. Потому что свое прозвище Айрис получила совсем не на пустом месте. А ты представляешь, насколько надежна клятва, которую дают вот уже сорок два поколения? Так что ей, скорее всего, просто прилетело локтем. А это не смертельно, Джинни очень крепкая. — Так значит, они… — Ага. Иначе Невилл просто не решился бы пригласить Джинни на Танец. Он та-ако-ой ро-обкий… Был. — Был? — А что тебя удивляет? Они приглядывались друг к другу весь прошлый год, а уж после того, как Невилл ее вытащил… Странно тут только то, что Молли Уизли не раззвонила о помолвке на весь магический мир. Хотя… — Хотя? — Гермиона подумала, что Гарри уж слишком сильно на нее влияет — вот и расспрашивает Лаванду она в его излюбленной манере. — Тут особый случай, — пояснила Лаванда. — Понимаешь, вообще-то помолвка требует согласия родителей или, как в случае Невилла, опекуна, в смысле, Старой Августы. Но если между мальчиком и девочкой образуется особенный такой долг — ну, если кто-то из них с риском для жизни спасает другого от смерти или чего-то хуже — спасенный может погасить долг брачной клятвой – это как помолвка, только согласия взрослых не требуется. — Как в сказках? — Угу. В страшных таких сказках. Я прочитала те маггловские книжки, которые ты мне подарила на Рождество, а потом попросила брата достать мне… более ранние версии. А там такая жуть… Понимаешь, спасение ведь можно и подстроить. И клятва не обязательно должна быть брачной, клятва наложницы тоже практикуется. До сих пор. Вот представь, если бы Малфой… Гермиону передернуло. — А если… если есть несколько долгов? — хрипло спросила она. — Или долг один, но перед несколькими мальчиками сразу? — Ну, это как раз случай Джинни. Ее же спасали ввосьмером, считая тебя? Ну, ты — девочка, Рон и близнецы — ее братья. Остаются Гарри, Невилл, Шимус и Дин. Но Невилл успел первым. Это, кстати, неудивительно: Шимусу интересны только взрывы, Дин магглорожденный и не знает традиций, а Гарри, похоже, тогда еще не понимал, зачем нужны девочки. Хотя и знал. Теперь-то, думаю, понимает, но поезд уже ушел. Да и насчет традиций он тоже не в курсе. Ну, а Джинни, понятно, не возражала, Невилл ей еще с прошлого лета нравился. А почему ты спрашиваешь? — Я… у меня… — Да, я помню тот случай с троллем, — Лаванда изобразила кулачками пару старых бладжеров, еще на первом курсе намертво приклеенных кем-то, скорее всего, охотницами, над кроватью Гермионы. — Но Невилл уже занят, остаются Рон и Гарри. Так тебе больше нравится Рон? Он же как раз высокий и довольно симпатичный. Я же помню… — Прости, Лаванда, мне… мне надо в библиотеку! — Гермиона развернулась так резко, что Лаванда еле успела отшатнуться от взметнувшейся гривы каштановых волос. — Ну все, — пробурчала она под нос, когда Гермиона скрылась за портретом, — больше я не выдержу. Любая щедрость должна иметь свой предел. Если ее и Шестым не испугать… — блондинка достала зеркальце, чтобы поправить косметику. — Дура, — сказало зеркальце, — упустишь же! — Заткнись, — возразила девушка, — во-первых, блондинкам положено быть немного дурами, а во-вторых, еще рано, а я не самоубийца. И рога мне тоже не пойдут.***
Гермиона вбежала в туалет Миртл, словно за ней гнался цербер. Зайдя в комнату отдыха, она присела на подушки. Надо было заснуть, иначе она долго не выдержит. Девушка обернулась, словно опасаясь увидеть еще кого-то (вроде бы Пенни успешно забыла их тайну, но вдруг?!), и воровато стянула с тумбочки не свои простыни, а простыни Гарри. Она застелила их импровизированную кровать, скинула костюм и легла на еще пахнущую Поттером ткань, ощущая голой кожей тепло его тела. Конечно, это было самовнушение: ведь с тех пор, как он покинул их спальню и сложил простыни, прошла уже целая ночь! Она застонала. Танец Джинни и Невилла и все то, что за ним стояло, а особенно то, что она узнала от Лаванды благодаря ему, снес очередной барьер в ее сознании, и она подумала, что сейчас ей нужна не постель, а душ. Очень Долгий Душ. Мироздание словно подталкивало ее к Гарри, и от этого было только хуже: она ненавидела идти на поводу у мироздания, как втайне ненавидела родительскую заботу. Слишком многое она была должна папе и маме (разумеется, все это «слишком многое» было исключительно для ее же собственного блага), учителям (тут добавлялся еще и Долг Перед Обществом), потом — преподавателям здесь, в Хогвартсе (тут благо, по словам Дамблдора, которыми поделился с ней Гарри, было уже то ли Общим, то ли Высшим). Казалось, Гарри своими выворачивающими душу вопросами еще тогда, в конце первого курса, разрушил все эти цепи, сковывающие ее с детства. А теперь оказалось, что и Гарри она тоже была должна, и это бесило ее еще больше. Тем более, что отдать ему долг так, как ей хотелось, она не сможет из-за тех роковых слов, сказанных ей под влиянием чар и зелий. Потому что он ее не любит и теперь не полюбит никогда — он слишком горд для этого. И поделом ей. Сама виновата. Она заплакала. Она хотела делать то, что было нужно ей самой, а не кому-то другому, и свои собственные желания она не ненавидела. Она их боялась. Следовать им все еще было слишком ново и слишком страшно. Кроме того, пусть ее нынешнее сумасшествие и было совсем непохожим на то, что она испытывала тогда, между презентацией в Косом Переулке и Хэллоуином, к «милашке Гилли», это все равно было сумасшествие. А ее разум, такой привычный и такой надежный, говорил, что пусть она и была ужасно виновата, оскорбляя Гарри в том пустом классе и потом, отвечая обидным отказом на его приглашение в Хогсмид, их роман и в самом деле не имеет ни малейшей перспективы, особенно если Гарри предстояло умереть еще до окончания школы. И значит, если она хоть немного думает о будущем, она должна… Опять должна. Девушке казалось, что вокруг нее сплетается акромантуловой прочности паутина, оставляя ей все меньше и меньше выбора, и ей надо было сделать что-то необычное и отчаянное, чтобы ее порвать. Может быть, Рон, раз уж Невилл занят Джинни? Ему она, конечно, тоже должна, но зато паутина с его стороны намного тоньше. И он действительно высокий, красивый — если приодеть и постричь, хотя Гарри тоже не помешала бы стрижка. Над ним не висит никакое пророчество и никакая заранее назначенная директором смерть. Семья Уизли даст ей поддержку и со стороны Министерства, и со стороны Гринготтса, и, через брата Чарли, поможет с международными связями… Пенни, как и положено Ворону, выбрала этот путь, путь логики и расчета, и сейчас у нее с Перси все проще и легче. А Гермиона всегда завидовала Пенни. А что до ее независимости… Рон слишком простодушен, и она вполне сможет использовать его как щит от манипуляций остальных Уизли, она ведь действительно умна, а уж по целеустремленности никакие Уизли с ней рядом не стояли! И, кстати, Рон не такой дурак, каким кажется — если она в субботу победит Мэнди, в полуфинале он наверняка выиграет у нее и, пожалуй, станет чемпионом Хогвартса. О нем напишут в газетах, он станет еще немного увереннее в себе… А тайны Гарри она сохранит, даже если выйдет замуж за Рона. И Гарри помогать она тоже будет, как и обещала, просто как друг. Это ведь не запрещено? Это же не будет значить, что она его оставила? Гермиона заснула. Во сне она провожала детей — дочку и сына — на «Хогвартс-Экспресс», вежливо кивала Поттеру, который почему-то был с Джинни Уизли, причем детей у них было целых трое, и все было хорошо. Только то, что за все время на перроне они ни словечком не перебросились с ее лучшим, а может быть, и единственным другом, делало этот сон весьма напоминающим кошмар. Хотя и не такой страшный, как регулярно повторяющиеся кошмары Гарри. Повседневный такой кошмар. Привычный. Обыденный. Будничный.***
В Общую Гостиную Гриффиндора Гермиона вернулась свежей и чистенькой, благо душ в их убежище работал просто идеально. Разумеется, прежде чем провернуть хроноворот на целых четыре часа (дополнительный час ушел на слезы и размышления), она очистила заклинанием простыни Гарри — и потому, что сам он об этом не подумал бы, и потому, что не хотела оставлять ему ни своих слез, ни своего запаха. Ее немного смешило то, что он так и не задумался о том, почему его белье всегда остается свежим, но мальчишки есть мальчишки. Гарри спустился вниз уже через пару минут после ее возвращения, тоже одетый в свой тренировочный костюм. Выглядел он, однако, намного хуже, чем она. — Снова кошмар, Гарри? — сочувственно спросила Гермиона. — Ага, — сказал он. — Блэк снился. Прямо как на тех фото маггловских. Я убегал от него по лесу, пытался отбиваться, но куда там… И не спрятаться от него — заклинаниями ищет. Догнал меня, я его попытался подловить, но где там… Я бежать. А он связал мне ноги заклинанием, все ближе подходит, ближе, щерится так… Словно собака бешеная… Подошел вплотную совсем, ботинком своим чуть не на лицо наступил. Хорошие у него ботинки, вроде армейских, но лучше. Я бы и сам такие выбрал. И я пошевелиться не могу даже, ну, знаешь, как во снах страшных бывает. А он мне: «Ну что, щенок, добегался? От Мародеров еще никто не уходил!» И вспышка в лицо. — И… — И я проснулся. Хорошо, что на пологе заглушающие чары наколдовал, а то разбудил бы всех. Потом час лежал, там еще кто-то шебуршился вроде по соседству, заснуть мешал. Но я заснул все-таки. И вроде больше ничего такого не снилось. — Может… — Нет, — помотал головой Гарри. — В смысле, да, я устал. И выспался не очень хорошо. Но мы все равно будем тренироваться. А то, если он придет ко мне не во сне… Меня не устраивает то, что с ним сделала клятва, раз он до сих пор жив! Если она вообще хоть что-то с ним сделала! И Я ХОЧУ ХОТЬ ЧТО-ТО СДЕЛАТЬ С НИМ САМ! — крикнул он. — Гарри, — Гермиона положила руку на его предплечье, ее немного мутило от презрения к самой себе, но… — Гарри, я думаю… Если ты не справишься с Блэком один… Я, конечно, тоже помогу, но… Может, позовем еще и Рона? Втроем нам, если что, будет намного проще и сражаться, если придется, и тренироваться тоже. — Рона? — с сомнением хмыкнул Гарри. — Не, ну… Он парень смелый, конечно, но… Ты пробовала его разбудить в такую рань? Его же до самого завтрака не поднимешь, хоть «Бомбарду» под ним взрывай! — АААА! — вопль с верхней площадки мальчишеской лестницы полностью опроверг сомнения Гарри. На площадке стоял Рон. В левой руке он сжимал драную и, похоже, окровавленную простыню, а правая была сжата в кулак. Палочки в кулаке не было. — Ты здесь! — воскликнул он, сверля глазами Гермиону. — Смотри! Смотри сюда! Короста, бедная Короста! — кричал он, размахивая простыней, на краю которой краснело пятно, похожее на кровь. Сама простыня рядом с этим кровавым пятном, казалось, была распущена на узкие ленточки чьими-то острыми когтями. — Это твой зверь! Он пробрался в нашу спальню и, пока я спал, съел бедную старую Коросту! Теперь ты довольна?! — Но… — растерялась Гермиона, — при чем тут я? И Живоглот? Почему ты на меня кричишь, Рон?! — Вот почему! — Рон слетел с лестницы и сунул свой кулак прямо под нос девушке. Гарри было дернулся, но Рон разжал ладонь. — Видишь?! — заорал он. — Видишь: это все твой зверь! На ладони Рона лежал клок рыжей шерсти, очень похожей на шерсть косолапого полуниззла. — Короста исчезла ночью, утром простыня была вся в крови и разодрана когтями, а у кровати я нашел шерстинки твоего кота! — тон Рона сделал бы честь любому Королевскому Обвинителю. — Но… Но Глотик всю ночь был со мной! Он спит в моей постели! — попыталась оправдаться Гермиона. — Ты его покрываешь! — еще больше завелся Рон, и Гарри сделал шаг в сторону, встав между ними, чтобы рыжик не натворил чего-нибудь совсем уж непоправимого. — Ты всегда науськивала его на бедную Коросточку! Или как минимум не удерживала его! — Рон, — попытался успокоить приятеля Гарри. — Даже если Живоглот слопал Коросту, это не повод… — Он ее не ел! — зло выплюнула ему в лицо Гермиона. — Это повод, причем прекрасный повод! — не менее зло скривился Рон. Ну да, миротворцам прилетает с обоих направлений. — Мрряу? — спросил обвиняемый с площадки лестницы, ведущей в спальню девочек. — Ах ты… — прошипел Рон, доставая палочку. — Нет! — Гермиона тоже сделала шаг влево и теперь загораживала питомца от взбешенного Рона. — Ты не смеешь проклинать моего кота! — Еще как смею! — вызверился Рон. — Если он посмел съесть мою крысу, то и я… — Хватит, Рон, — придержал руку брата спустившийся в гостиную Фред. — Ты ведь всегда говорил, что Короста уже совсем старая, просто ходячая древность. Буквально на глазах тает. Ей же лучше, что ее сожрал Глотик. Ам! — и нет. Не мучилась. — Фред! — возмутилась Джинни, появившаяся вместе с Невиллом из-за портрета. — Как тебе не стыдно! — Ты сам говорил, что она только ест и спит, Ронникинс! — поддержал близнеца Джордж. — А помните, как она укусила Гойла на первом курсе? Она была такой смелой! — со слезами на глазах вспомнил Рон. — Да, было такое, — подтвердил Гарри. — Но все же, Рон… — Звездный час Коросты, — Фреду едва удавалось сохранить серьезную мину. — Пусть укушенный палец Гойла будет вечным памятником благородному крысиному рыцарю! Ну что ты разнюнился, Рон! Будешь в Хогсмиде — купи себе новую крысу. Было бы из-за чего страдать! Живоглот, будучи котом умным и сообразительным, не стал дожидаться вердикта Высокого Суда и слинял. — Я плохо выспалась ночью, Гарри, — обратилась к мальчику Гермиона. — Пожалуйста, потренируйся сегодня без меня!