5 октября 1995 года
В среду Элин твердо решила, что секс с Панси был большой ошибкой и никогда не должен повториться. В четверг она несколько раз порывалась подойти к Панси, чтобы сказать, что между ними все кончено (хотя, в общем-то, ничего и не начиналось). В пятницу уверенность Элин поколебалась. В субботу она зашла в больничное крыло и попросила мадам Помфри проверить ее на приворот. В воскресенье — поняла, что сопротивляться желанию она не может и не хочет. А в понедельник решила, что секс — это приятный физиологический процесс, который вовсе не обязательно усложнять какими-то чувствами и взаимоотношениями. То есть, конечно, если бы на месте Панси была Гермиона... Но если ты не можешь получить весь пирог целиком, разве это повод отказываться от одного маленького кусочка? Тем более что кусочек-то оказался довольно вкусным... Когда во вторник ночью Элин зашла в ванную старост, Панси набросилась на нее, не дав даже снять одежду. — Неделя — это слишком долго, — произнесла она, прижав Элин к стене и тиская ее грудь. — Неделя — это слишком долго, — согласилась Элин спустя час, когда они вдвоем расслаблялись в бассейне, лежа друг напротив друга. — Но нам нельзя встречаться тут в другие дни. Нас могут поймать. — Знаешь хорошее место? — спросила Панси, лениво пуская к потолку кольца табачного дыма. Как ни странно, место для встреч действительно было проблемой. Среди студентов ходили слухи о старых комнатах для семейных пар, когда-то построенных возле каждого общежития, но ныне надежно запечатанных. Элин видела их на Карте разбойников, но совершенно не представляла, как открыть. Эта задача в свое время оказалась не по зубам даже близнецам. Другие же помещения без портретов были известны наперечет и, как выяснилось, регулярно проверялись. Элин лишь став старостой узнала, что профессора чуть ли не каждую неделю отлавливают очередную влюбленную парочку, решившую, что никто не увидит наложенную на класс защиту. Правда, на публику такие случаи обычно не выносились, но Элин вовсе не была уверена, что поимка «в компрометирующем положении» сразу двух старост, да еще и одного пола, не станет исключением из правил. Нет, настолько рисковать ради секса она не хотела. Решение пришло лишь пятого октября, когда Элин, проснувшись рано утром, обнаружила у своей кровати делегацию из четырех домовиков во главе с Добби. — У мисс Элин сегодня день рождения, — произнес тот, протягивая ей пару вязаных разноцветных носков. — Спасибо, милые, — улыбнулась Элин. — Обязательно буду носить их, когда наступит зима... О, тут еще что-то написано! На одном из носков действительно при желании можно было разобрать буквы Э и О, а на другом — нечто похожее на число 16. — Мы все их делали! — просияли эльфы. — Шерсть купил Добби на свои деньги, Минни придумала надписи, а Юкки научил Лакки вязать узор как буквы... Мисс Элин не нравится? Почему мисс Элин плачет? — Потому что я горжусь вами, — Элин опустилась на корточки и обняла всех четверых эльфов. — Вы не представляете, что значит для меня ваш подарок. Наблюдавшие за этой сценой Ханна Аббот и Сьюзен Боунс захихикали. — Ты как будто своих детей хвалишь, — сказала Ханна, когда домовики ушли. — В каком-то смысле так и есть, — ответила Элин. — Я ведь их учу. И только что получила первое доказательство того, что мои старания не напрасны. Тем же вечером Элин, надев подаренные носки, пришла на кухню. — Вы ведь убираетесь во всем замке? — спросила она эльфов. — А в закрытые комнаты, что рядом с общежитиями, вы тоже заходите? Знаете, как туда попасть? — Мы не знаем, — Добби понурился. — Эти комнаты закрыты для учеников, совсем закрыты. Добби может туда попасть, но Добби не может открыть дверь для мисс Элин... Он огляделся, отыскивая твердый предмет для наказания, затем вспомнил, что свободному эльфу наказывать себя не положено, и тяжело вздохнул. — А мисс Элин хочет найти тайное убежище? — спросила вдруг стоявшая рядом молодая домовушка (Минни — вспомнила Элин). — Ты знаешь такое? — Да, да! — та расплылась в улыбке. — На восьмом этаже есть секретная комната, ее никто не видит, но она появляется сама, если мимо нее три раза пройдет кто-то, кому она очень нужна. В ней всегда есть все, что требуется. У мистера Филча однажды закончился всеволшебный очиститель, и он нашел там целый склад. А мистеры Уизли прятались в ней от профессора Снейпа, а потом никак не могли отыскать эту комнату снова. — А господин директор однажды нашел на восьмом этаже комнату с ночными горшками, — добавила Элин, вспомнив рассказ Дамблдора во время рождественского ужина перед балом. — И, наверное, если кто-то очень хочет спать, в комнате появится кровать? Минни вдруг покраснела и заковыряла носком пол.* * *
Комната действительно нашлась, но приводить туда Панси Элин не спешила. Она прекрасно понимала, что наличие в замке помещения, способного принимать практически любой облик, следует держать в секрете, и еще совсем недавно ей бы и в голову не пришло выдавать тайну кому-то кроме Гарри и Гермионы. Но теперь они с Гермионой, несмотря на все усилия сохранить дружбу, были уже не так близки, а Гарри... Элин вовсе не была уверена в том, что ее брат, узнав про комнату, не начнет ее использовать для тех же целей, для которых ее хотела использовать сама Элин. Это заставило ее задуматься. Неужели секс для нее стал настолько важен? Притом не просто секс, но секс с той, кого она не только не любила, но даже не могла назвать своим другом. У них с Панси действительно не было почти ничего общего. Они не болтали о женских пустяках, не делали вместе задания, не расспрашивали друг друга о жизни. Первый приступ откровенности Панси оказался и последним, после этого они разговаривали очень мало. Более того, они не сразу начали даже целоваться в губы, считая это действие слишком интимным (при том, что целовать все остальные места ни Элин, ни Панси совершенно не стеснялись). И все же, промучившись несколько дней, Элин решилась. «В конце концов, — утешала она себя, — зачем еще может понадобиться выручай-комната, кроме как для секса? Ну не армию же для захвата Министерства в ней тренировать?» Правда, в последний момент она все же решила, что раскрывать Панси все особенности комнаты не обязательно, и не стала упоминать о том, что комната может быть чем-то еще, кроме маленькой спальни с большой кроватью. Впрочем, до остального Панси додумалась сама, она ведь была достаточно сообразительна и любила эксперименты... О чем Элин узнала, лишь когда их уютная спаленка вдруг сама собой дополнилась свисающими с потолка цепями, деревянными козлами с зажимами и набором юного садомазохиста. Как ни странно, но именно то, что Элин позволила с собой проделать (и то, что она сама сделала с Панси пару недель спустя), позволило ей наконец-то понять суть их отношений. Дело действительно было не в любви. И даже не в том, что обе девушки считали секс просто способом получения физического удовольствия, а не каким-то грехом, или наоборот, сакральным действием. Нет, главным являлось то, что Элин было совершенно плевать на мнение Панси о ней, а Панси — точно так же плевать на мнение Элин, и это взаимное равнодушие давало совершенно восхитительное ощущение свободы. Элин позволяла Панси делать с собой практически все, что угодно, но и сама в свою очередь могла выкинуть такое, что никогда в жизни не позволила бы себе сделать с кем-то, кто был для нее важен. Единственным ограничением было заключенное после пары неприятных инцидентов соглашение: никаких подчиняющих зелий, никакого членовредительства, любое действие прекращается по стоп-слову «Флюгегехаймен», и их отношения сохраняются в строжайшей тайне. И главное: секс всегда должен был оставаться только сексом, и ничем более. Если говорить еще проще, Элин и Панси оказались нимфоманками. И более того, они не видели в этом ничего плохого. При всем при этом Элин прекрасно осознавала, что все еще любит Гермиону, и если бы у нее была хоть капля надежды на то, что подруга однажды разделит ее чувство, она бы и не посмотрела в сторону кого-то другого. Но у Гермионы был Виктор, которому она регулярно писала, и Элин, чтобы не сойти с ума, просто не оставалось ничего иного, кроме как найти хоть какую-то отдушину для своих бушующих гормонов. Чтобы не разрушить дружбу, она изо всех сил выказывала перед Гермионой свое равнодушие, хотя в моменты, когда подруга ее не видела, готова была искусать себе все губы. Но с того дня, как Элин начала регулярно встречаться с Панси, она постепенно стала замечать, что при виде Гермионы уже не сходит с ума от ревности и отчаяния. И она очень надеялась, что однажды Гермиона снова станет для нее тем, кем была когда-то — просто очень хорошей подругой. А вот чем была Элин для Панси, пока оставалось загадкой. Элин знала, что у Панси имелся выбор — в школе было несколько студенток, не особо скрывавших свой интерес к представительницам своего пола, а бисексуальность девушек — игроков в квиддич вообще была в Британии постоянной темой для анекдотов. Сама Элин с начала года несколько раз ловила на себе заинтересованные взгляды в женской душевой и даже успела получить пару завуалированных намеков, оставленных ею без ответа. Так почему же из всех возможных партнеров Панси Паркинсон выбрала именно ее?* * *
— Мне передали, что вы хотите меня видеть, профессор Трелони. — Да, милая. Проходи, присаживайся. Чашку чая? Пока профессор возилась с чайником, Элин с любопытством оглядывала ее комнату. Трелони жила на самой вершине Северной башни, из класса прорицаний в ее покои можно было подняться по узенькой винтовой лестнице. Внутри же, вопреки ожиданиям Элин, не было ни волшебных шаров, ни карт таро, ни телескопов, ни огромных фолиантов со звездными картами и толкованиями снов. Профессору Трелони для личного комфорта оказалось достаточно всего лишь узкой кровати, стола, гардероба и глубокого кожаного кресла. Аскетизм комнаты скрашивали лишь яркие вязаные коврики, салфеточки и покрывала, которыми были завешены все стены и накрыты все горизонтальные поверхности, кроме небольшой части стола, за которым профессор, судя по всему, обедала. — Мне не нужно многое, — отвечая на невысказанный вопрос, произнесла профессор. — Нет смысла загромождать материальный мир бездушными вещами, когда твое внутреннее око видит всю красоту Астрала... — Ну, материальный мир отсюда тоже неплохо смотрится, — улыбнулась Элин, подходя к окну. — Да, да... — рассеяно пробормотала Трелони. — Можешь сесть там, если тебе удобно. Извини, у меня нет второго стула, ко мне ведь очень редко кто-то наведывается. Элин послушно уселась на подоконник и приняла из рук профессора чашку. — Итак, — Трелони уселась в кресло и внимательно посмотрела на девушку. — В этом году ты перестала ходить на мои занятия. Могу я узнать, почему? — Вы ведь и так знаете. — Конечно, знаю. Но ответ нужен не мне, а тебе. Элин вздохнула. — Я... видела кое-что, — призналась она. — На каникулах смогла вызвать в хрустальном шаре Лабиринт мойр, ну и... Я думаю, что скоро умру. — Как интересно, — задумчиво произнесла Трелони. — Ты видела что-то конкретное, или... — Нет, — качнула головой Элин. — Я только видела, что моя тропа обрывается, а вы же сами знаете, что это значит. — Я-то знаю, но ты... — Трелони внимательно посмотрела на Элин. — Ты ведь не из тех, кто покорно соглашается с предначертанным, не так ли? — Нет, конечно, — согласилась Элин. — Я попыталась просчитать разные варианты, чтобы свернуть с пути... Знаю, вы не очень любите вычислительную магию, но что еще мне было делать? Выбор же есть всегда, верно? Как в той сказке про лягушку, попавшую в кувшин со сливками... — И как, у тебя уже получилось взбить масло? — с интересом спросила профессор. — Пока не знаю, — пожала плечами Элин. — В какой-то момент я перестала видеть будущее. У меня больше нет дара. — Ты ошибаешься, — Трелони покачала головой. — Дар невозможно получить и невозможно потерять, он либо есть с рождения до смерти, либо нет. Лишиться его можно разве что вместе с магией. — Если и так, то мой дар очень хорошо спрятался, — ответила Элин. — Хрустальный шар пуст, звезды молчат, карты говорят ерунду, а в моей чашке просто заварка, а не знаки. — Такое бывает... — согласилась профессор. — Правда, очень редко... Ну-ка покажи! Она вдруг поднялась с кресла, подошла к Элин, взяла ее за руку и некоторое время разглядывала линии на ладони. Затем, отпустив руку, вернулась на свое место. — Так я и думала, — удовлетворенно сказала она. — Твоя линия жизни не прерывается, а расплывается. Дар у тебя есть, но ты не видишь будущее потому, что оно стало слишком неопределенным. Ты хотела воспротивиться судьбе, но судьба обидчива, она не прощает тех, кто слишком упорно её отвергает. Обычно она жестоко наказывает непокорных, но ты... Да, ты смогла что-то сделать. Что-то, что заставило твою судьбу отойти в сторонку и дать тебе самой решать, что случится в будущем. Поэтому-то ты его и не видишь. И не увидишь до тех пор, пока не прекратишь свои попытки... Впрочем, ты ведь их не прекратишь, верно? — Конечно, нет, — Элин соскочила с подоконника и поставила пустую чашку на стол. — Вы были совершенно правы, профессор, мне и правда нужен был этот разговор. Но теперь мне, наверное, пора. Пойду и дальше взбивать сливки. — Думаешь, у тебя получится? — улыбнулась Трелони. — Даже если и нет, — ответила Элин, — то что с того? Если не выберусь из горшка, так хоть согреюсь напоследок. А если повезет, то еще и врежу лапкой по лбу тому, кто меня в этот горшок запихал.12 октября 1995 года
— Господин министр, к вам мадам Амбридж, — раздался из трубки голос Перси Уизли. — Пусть заходит, — Фадж устало потер ладонями лицо, нацепил на себя дежурную улыбку и поднялся на ноги. — Дорогая Долорес, вы не представляете, как я рад вас видеть. Уизли, чаю! Или, может быть, чего-то покрепче? Нет? Как угодно. А я, пожалуй... Министр плеснул себе немного шерри, залпом выпил и устало опустился в свое кресло. — Вы не представляете, как мне вас не хватает, — пожаловался он. — С вашим уходом все пошло наперекосяк, мне совершенно некому довериться. Всё, буквально всё приходится делать самому... Хорошо еще, Хамфри порекомендовал мне в секретари молодого Уизли, он прекрасно справляется с бумажной работой, без него было бы совсем тяжело... — Я с огромным удовольствием вернулась бы назад, — вздохнула Амбридж, — но увы... Вы были тысячу раз правы, господин министр, когда посылали меня в Хогвартс. Это не просто рассадник смуты, это... У меня даже нет слов, чтобы описать то, что там происходит. — Все настолько плохо? — Все еще хуже. Посудите сами: учебные планы с Министерством не согласованы, каждый профессор ведет свой предмет так, как ему вздумается, про технику безопасности все забыли, за поведением никто не следит, дисциплина волнует лишь завхоза мистера Филча, но что он может сделать один... И, конечно, ни о каком патриотическом воспитании и речи не идет. Бытовые условия в замке тоже ужасные... Амбридж сделала паузу, по едва заметному движению глаз министра уловив, что все перечисленное ему мало интересно. — Но самое главное даже не в этом, — сказала она. — Мне кажется... Повторяю, господин министр, пока еще только кажется, что Дамблдор... Возможно, он хочет обзавестись своей личной армией. — О! — Фадж явно оживился. — Вот об этом подробнее, Долорес. Почему вы так думаете? — Потому что он превращает детей в солдат, — ответила Амбридж. — Профессор Блэк учит не защите от темных искусств, а настоящей боевой магии. Даже на первых курсах вместо боггартов и красных колпаков сейчас проходят щиты и парализующие чары, а уж на старших... Я видела, что там происходит, Корнелиус, это страшное зрелище! Не удивлюсь, если Блэк под прикрытием Дамблдора учит их непростительным заклятиям! Мне бы очень хотелось ошибиться, господин министр, но... — Боюсь, вы не ошибаетесь, Долорес, — нахмурился Фадж. — То, что вы рассказали, прекрасно дополняет другие донесения. Я не могу вам сейчас сказать всего, но... Министр надолго задумался. — Вот что, Долорес, — наконец, сказал он. — Приоритеты немного меняются. Забудьте пока о Мальчике-Который-Выжил, он не самая большая наша проблема, его, скорее всего, просто используют втемную. Вскрылось кое-что намного более серьезное... К сожалению, я не могу сказать, что — не потому, что не доверяю, но риск слишком велик. Теперь ваша главная цель — Дамблдор. Следите за ним и за верными ему людьми и, если это возможно, постарайтесь его отвлечь. Постарайтесь сделать так, чтобы он не покидал школу, создайте ему проблемы. — Я сделаю все, что в моих силах, — ответила Амбридж. — Но, господин министр, у простого профессора не так много возможностей... — А что вы предлагаете? — спросил Фадж. — Хогвартс независим, и я не могу назначить вас на другую должность. Мне и двадцать второй указ удалось пробить с огромным трудом... — Я думала об этом, — кивнула Амбридж. — Да, Министерство пока не может управлять Хогвартсом, но ведь школа получает бюджетное финансирование. И Министерство имеет полное право контролировать то, как тратятся деньги налогоплательщиков. Она достала из папки лист пергамента и положила его на стол перед министром. — Вот, извольте, докладная со списком вскрытых мною недостатков. Основываясь на ней... — Долорес, вы чудо! — воскликнул министр. — Как я рад, что могу положиться хотя бы на одного человека во всем этом заведении! Сейчас же поручу подготовить соответствующий указ. Официально вы будете проверять качество преподавания, неофициально же... Почтительный стук в дверь прервал его речь. — Прошу прощения, господин министр, — произнес вошедший Перси Уизли, — но мне показалось, что это достаточно важно. Он протянул Фаджу лист пергамента, на котором было написано всего несколько строк. — Когда? — спросил министр, прочтя записку. — Только что. Учитывая недавние события, я позволил себе... — Все правильно. Идите. Перси молча поклонился и вышел, закрыв за собой дверь. — Вот еще на мою голову... — вздохнул министр. — Вы помните о недавнем происшествии со Стерджисом Подмором? — Его, кажется, задержали летом при попытке проникнуть в Отдел тайн? — припомнила Амбридж. — Верно. А о Бродерике Боуди слышали? Нет? Ах да, об этом не писали... Неделю назад его обнаружили у входа в зал пророчеств в совершенно невменяемом состоянии, он воображал себя кипящим чайником. Сейчас он в Мунго, и врачи говорят, что прогресс есть, во всяком случае, он уже не плюется и не просит снять себя с огня. После этого случая Амелия Боунс распорядилась установить в Отделе тайн дополнительный пост охраны, негласно, разумеется. И вот пожалуйста. Он протянул Амбридж записку. «В Отделе тайн задержан Джексон Эйвери, — было написано в ней. - Оказал сопротивление, был нейтрализован и препровожден в камеру предварительного заключения. От сотрудничества со следствием отказался, правом на адвоката не воспользовался». — Он ведь... — Да, — кивнул министр. — Один из тех, кто носил метку и был в свое время оправдан. И один из тех, на кого указал Гарри Олсен. — И что все это значит, Корнелиус? — растеряно спросила Амбридж. — Если б знать, Долорес, — вздохнул Фадж. — Если б знать...Интермедия: Рита в джунглях
Когда-то Рита думала, что не может ненавидеть что-то больше, чем джунгли. Они, казалось, олицетворяли полную противоположность всему, к чему она привыкла и что любила. Дома Рита делала укладку раз в неделю, здесь парикмахерских не было, а у нее самой не оставалось сил ни на что, кроме как стянуть волосы в пучок и убрать под панаму. Косметика, которую Рита прежде так любила, в джунглях тоже была не нужна, да и вряд ли ее макияж выдержал бы здешний климат. Слово «маникюр» в походе вообще звучало как начало смешного анекдота. Рите пришлось научиться стирать одежду, ставить и убирать палатку, готовить еду на костре и прорубать себе дорогу через сплетение лиан. Что еще хуже, Ксенофилиус Лавгуд запретил ей использовать магию, обосновав это некой «опасностью», которая якобы поджидает неосторожных колдунов. Рита поначалу не поверила, но на следующий день, когда она по привычке обернулась жуком, чтобы разведать путь, ее едва не сцапала жуткого вида ящерица с языком длиннее собственного тела. Если бы не Ксено — который, к слову, вырвал ее из липкого плена без помощи палочки — карьера Риты закончилась бы самым что ни на есть бесславным образом. — Я же предупреждал, — серьезно сказал Лавгуд, когда Рита вернула себе человеческий облик. — Знаю, вы не воспринимаете меня всерьез, но если я говорю: никакой магии, это значит — никакой магии. Вообще никакой. Мне бы не хотелось вас потерять, мисс Скитер. Тон, каким Ксенофилиус произнес эти слова, настолько не вязался с его обычным придурковатым образом, что Рита сочла за благо послушаться. Но еще хуже, чем физическая работа и невозможность колдовать, был информационный вакуум. Дома Рита узнавала новости раньше, чем они происходили, сейчас же она видела человеческое жилье едва ли раз в неделю или даже реже, когда они заходили в убогие деревушки, состоящие из десятка полуразвалившихся хижин. К ее удивлению, Ксенофилиуса в этих деревнях, похоже, ждали. Во всяком случае, каждый раз при виде их экспедиции местные обитатели тут же оживлялись, выдавали тюк с заранее собранными припасами и провожали дальше, долго глядя им вслед. Припасы, кстати, явно прибыли из более цивилизованных мест — там были консервы и крупы в ярких упаковках, мыло, спирт для горелки, спички и прочие предметы первой магловской необходимости. Пару раз попадались даже газеты, включая «Пророк», но старые, месячной давности. Рите однажды пришло в голову, что Британские острова могут вообще перестать существовать — их поглотит вынырнувший из Северного моря кракен, а она не узнает об этом, пока не завершится их безумное путешествие. Одним словом, Рита ненавидела джунгли больше всего на свете... до тех пор, пока однажды ночью ее не разбудил шум дождя, ознаменовавший собой конец сухого сезона. После этого она стала ненавидеть мокрые джунгли. А потом ненависть ушла, сменившись тупым равнодушием. Рита потеряла счет времени, каждый день не отличался от предыдущего. Подъем, завтрак, джунгли, короткие привалы, обед, разогретый на спиртовке под наскоро натянутым тентом, потом снова путь сквозь джунгли и, наконец, остановка на ночлег. Видимо, желая ей помочь, Ксенофилиус взял все хозяйственные обязанности на себя, но вышло еще хуже: теперь Рите вообще не было нужды о чем-либо думать. Она просто шла сквозь джунгли под потоками падающей с неба воды, на привалах сидела на мокрой траве, глядя перед собой невидящими глазами, ела, не ощущая вкуса, и проваливалась в сон, не чувствуя сонливости. — Осталось совсем немного, — сказал Ксенофилиус однажды. — Потерпите еще чуть-чуть, мисс Скитер. Рита лишь безучастно пожала плечами. Ксенофилиус поставил перед ней тарелку и принялся наблюдать, как она отправляет в рот куски мяса с кашей, проглатывая их почти не жуя. — Осталось совсем немного, — повторил Ксенофилиус. — Сегодня пятнадцатое октября, и обещаю, Хэллоуин мы встретим уже дома. Рита не ответила. Доев, она молча встала из-за стола и отправилась в свою часть палатки, на ходу стягивая с себя рубашку. Стесняться наготы перед Ксенофилиусом она уже давно перестала, ей было все равно. — Ничего, ничего, — пробормотал Ксенофилиус. — Скоро вы оживете...* * *
Риту разбудил глухой рокот, донесшийся снаружи. В первый момент она подумала, что началась гроза, но вспышек молнии не было, а рокот все не прекращался, то усиливаясь, то ослабевая, но не затихая до конца. — Проснулись, мисс Скитер? — спросил Ксенофилиус из-за перегородки, разделявшей палатку пополам. — Хорошо. Поскорее собирайтесь, нам надо уходить. Что-то в его голосе было неправильным, но Рита никак не могла сообразить, что именно. Поспешно натянув на себя одежду, она вышла наружу, ополоснула лицо из стоящего у двери кувшина и принялась помогать Лавгуду упаковывать палатку. Шум, разбудивший ее, прекратился, небо уже посерело, но почему-то не было слышно пения птиц, которое так доставало ее каждое утро. — Тоже это заметили? — спросил Ксенофилиус. — Да, птицы чуют... Хотя им-то что, они могут улететь, а вот прочему зверью придется несладко. Ну да тут уж ничего не поделаешь. — Что произошло? — спросила Рита. — Ошибка в расчетах, — махнул рукой Ксенофилиус. — Идем. Рита молча взвалила на спину свой рюкзак и зашагала вслед за Ксено. Она наконец-то сообразила, что с ним было не так: в его голосе, да и во всем поведении, больше не было привычной мечтательности и легкомысленности. Ее спутник был чем-то очень встревожен, и Рита даже представить себе боялась, что такого могло произойти, чтобы встревожить Ксено Лавгуда. Причина его беспокойства стала ясна примерно через полчаса, когда Рита вдруг заметила, что подошвы ее ботинок погружаются в воду. Она машинально подняла голову вверх, но дождя не было, и мелькавшее среди листвы небо в кои-то веки было чистым. — Да, это наводнение, — снова ответил Ксено на невысказанный вопрос. — Мы должны успеть подняться повыше. — Может, лучше залезть на дерево? — предложила Рита. Лавгуд покачал головой. — Мы не сможем спуститься, пока не спадет вода, — сказал он. — И тогда всё будет напрасно. — Что будет напрасно? — Всё, — повторил Ксенофилиус. — Весь этот поход. Мы уже почти у цели, осталась последняя метка, но если мы не успеем, всё придется начинать сначала. Было бы обидно, правда? Он обернулся, бросил короткий взгляд на Риту и вдруг улыбнулся. — Потерпите еще чуть-чуть, Рита, — сказал он. — Вы очень скоро все узнаете... Если, конечно, мы успеем подняться до того, как нас затопит. Они успели, хотя какое-то время им пришлось идти почти по пояс в воде. К счастью, почва тут была тверже, а растительность намного менее густой и какой-то чахлой. Подлеска почти не было, так что расчищать дорогу им не пришлось. Когда уровень почвы начал повышаться и деревья расступились, Рита увидела прямо перед собой почти отвесный склон горы с потеками застывшей лавы. Выйдя, наконец, на незатопленное место, наскоро перекусив и переодевшись в сухое, Ксено и Рита начали подъем. Это было не так трудно, как казалось поначалу — по самому краю склона шла узкая тропинка, на самых крутых подъемах которой были выдолблены ступеньки. В нескольких опасных местах чья-то добрая душа даже вбила в скалу стальные кольца, к которым можно было прицепить страховочную веревку. Но все же подъем есть подъем, и оказавшись, наконец, на вершине, Рита с облегчением упала на первый попавшийся валун и вытянула гудящие от усталости ноги. — Пожалуйста, скажите, что на сегодня всё, — попросила она. — Еще нет, — ответил Ксено. — Надо будет пройти немного... но теперь уже только вниз, — поспешно добавил он. — И сейчас уже можно не спешить, мы успели. С этими словами Ксенофилиус присел на корточки, расчистил от песка небольшую площадку, достал из рюкзака тюбик с краской и принялся выводить на голом камне замысловатый узор. — Вот что за манера у туристов — куда ни придут, тут же начинают оставлять неприличные надписи! — раздался из-за спины Риты незнакомый голос. Рита взвизгнула от неожиданности, вскочила на ноги и развернулась, одновременно попытавшись отпрыгнуть в сторону, запнулась за камень и повалилась на спину. — Джон, где твои манеры? — засмеялся Ксено. — Нельзя так пугать даму. — Простите, мисс, я не хотел. Незнакомец подал Рите руку, помогая ей подняться, при этом так искренне улыбаясь, что вспыхнувшая было у Риты злость моментально испарилась, сменившись смущением. Незнакомец был красив — высокий, мускулистый и очень сильно загорелый, с густой гривой черных, как смоль, волос, собранных в конский хвост. Одет он был так же, как и люди в деревнях, через которые Ксенофилиус и Рита проходили до этого, и Рита поначалу приняла его за индейца, но, приглядевшись, поняла, что черты лица незнакомца явно европеоидные, и притом очень правильные. — Позвольте представиться: Джон Клейтон, виконт Грейсток. Он снова улыбнулся, и Рита почувствовала, что краснеет. — Рита Скитер, журналист, — поспешно сказала она. — Простите, я не слышала, как вы подошли. — О, я привык ходить тихо. В этих местах подобное умение может очень пригодиться. — Как и умение считать, — Ксенофилиус закончил свою работу, подошел к Джону и крепко его обнял. — Семнадцатого! Семнадцатого вы должны были взорвать плотину. Не пятнадцатого! Вы нас чуть не утопили там, внизу. Хорошо еще, что мы шли с опережением и успели добраться до горы. — У нас не было выбора, — помрачнел Джон. — Йетеморп устроил землетрясение, шахта могла в любой момент обрушиться. Пришлось подрывать немедленно. — Простите, кто-кто устроил землетрясение? — удивилась Рита. — Йетеморп. Местный злой дух, — ответил Джон. — Идем, по дороге я вам все расскажу.* * *
Гора оказалась не просто горой, а гигантским потухшим вулканом, невысоким, но широким. Кратер до недавнего времени был почти до краев заполнен водой, которая сейчас уходила, выливаясь наружу через расщелину в скале, проделанную так не вовремя подорванным зарядом тротила. Рядом с расщелиной уже был раскинут лагерь, и несколько женщин суетилось у костров, готовя ужин, пока мужчины чинно сидели у палаток, покуривая трубки и негромко переговариваясь. — У местных жителей есть легенда, — рассказывал Джон Рите, пока они ждали ужина. — Якобы их предки когда-то жили далеко в горах, там, где спит Солнце. Однажды злой дух по имени Йетеморп научил их добывать огонь трением, после этого Солнце разгневалось и прогнало людей прочь. Потом, конечно, доброе Солнце раскаялось и послало двенадцать золотых и одного каменного бога, чтобы те помогали людям и заботились о них. Но Йетеморп не смог смириться с тем, что люди снова живут счастливо, и натравил на них жадных до золота испанцев. Люди вовремя прознали об опасности и успели спрятать богов в глубокой пещере на дне потухшего вулкана, но Йетеморп завалил пещеру и наполнил кратер водой, чтобы люди никогда не смогли достать богов наружу. — И что, боги не могут оттуда выбраться без посторонней помощи? — усмехнулась Рита. — Увы, без солнечного света они бессильны, — вздохнул Джон. — Ну а при чем тут мы? — Людям была нужна помощь, — ответил вместо Джона Ксенофилиус. — Они несколько раз пытались слить воду из кратера, но каждый раз происходило что-то, что им мешало. Только Джон смог понять, что озеро и вулкан на самом деле созданы магией, а пещеру охраняет мощное запирающее заклинание. Не знаю, кто его поставил — то ли предки индейцев использовали столь сильное колдовство, опасаясь испанцев, то ли темный волшебник сделал себе заначку на черный день, а может и правда какой-то демон постарался. Но открыть пещеру можно лишь волшебством. Несколько лет мы с Джоном готовились к этому дню. Во время нашего пути я оставлял в контрольных точках маяк, и если вы посмотрите на карту, то увидите, что наш путь через джунгли рисует рунную цепочку открытия дверей. Завтра утром мы их активируем и, если повезет, дверь в пещеру откроется. — А если не повезет? — спросила Рита. — Значит, не повезет, — пожал плечами Ксено. Им повезло, если, конечно, результат тщательно спланированной операции можно назвать везением. Рита была даже немного разочарована тем, что дверь пещеры открылась так легко, а внутри не оказалось ни толп злобных чудовищ, ни коварных ловушек, ни даже захудалого лабиринта. То есть, не то чтобы она так сильно желала подраться с каким-нибудь пещерным троллем или заполучить в спину отравленный дротик, но журналистские инстинкты протестовали против такого простого завершения их приключения. «Два месяца скитаний по джунглям и никакой битвы с главным злодеем в конце? — думала она, пока их компания в сопровождении индейцев продвигалась вглубь пещеры. — Нет, публика это не купит...» Какая-то очень важная мысль мелькнула у Риты в голове, но до того, как она успела ее осознать, свет факелов отразился от полированного металла и шедшие впереди индейцы плавно опустились на колени. «Боги» оказались статуэтками высотой дюймов десять каждая, и судя по тому, с каким усилием индейцы поднимали их с земли, действительно сделанными из золота. Там был охотник с луком в странной одежде, женщина с ребенком, толстяк с весьма впечатляющим мужским достоинством, рыбак с гарпуном и еще кто-то, кого Рита увидеть не смогла — индейцы не подпускали ее близко. Впрочем, даже увиденного хватило Рите, чтобы понять: местные жители вряд ли могли создать что-то подобное хоть пять сотен лет назад, хоть сейчас. «А вот инкам, пожалуй, такое было вполне под силу, — решила она. — И они действительно могли прийти с запада, спасаясь от конкистадоров. А потом местные выдумали свой вариант легенды об изгнании из Рая...» Наконец, последний идол был извлечен из пещеры, старший из индейцев что-то произнес на своем языке и приглашающе махнул рукой в сторону дальнего конца пещеры. — Наша награда, — пояснил Ксенофилиус. — Посмотрите, Рита, вам будет интересно. — Тут же золота на сотни тысяч галлеонов! — ахнула Рита. В полусгнивших корзинах и ящиках лежали кучи золотых браслетов, украшенных крупными необработанными драгоценными камнями, очень тщательно выделанных серег и подвесок с орнаментами, крошечные игрушечные инструменты, фигурки людей и животных. — И это все наше? — Почти все, — кивнул Ксено. — Четверть принадлежит индейцам, правда, я понятия не имею, что они будут делать с золотом. Они ведь не ценят его так, как мы, а с внешним миром почти не торгуют... А остальные три доли — да, моя, ваша и Джона. Рита рассмеялась. — Так эти поиски вислоухих многоножек — всего лишь прикрытие? — воскликнула она. — На самом деле вы всего лишь искатель сокровищ? — Газета, знаете ли, сама себя не напечатает, — философски пожал плечами Ксено Лавгуд. — А что до мохноухих рогоходов, так чего их искать? Вон один, сидит прямо позади вас. Обернувшись, Рита увидела в свете факела небольшое существо размером со вставшую на задние лапы кошку. Существо повело носом, затем запустило лапку в поросшее густой шерстью ухо, извлекло из него ягоду, проглотило ее, икнуло и побрело прочь. — Должно быть, принял нас за алкогольную галлюцинацию, — пояснил Ксенофилиус. — Обычно они более общительны... Ну, чего же вы замерли, Рита? Помогайте, помогайте. Нам желательно спуститься вниз до заката, сегодня вечером в деревне будет праздник, не хотелось бы пропустить. А завтра мы отправимся домой. Нам даже не придется идти через джунгли — заклинание снято, теперь отсюда можно аппарировать. Рита покачала головой и принялась запихивать сокровища в свой рюкзак. Почему-то тот факт, что выдуманное Ксенофилиусом Лавгудом животное оказалось вполне реальным, потряс ее больше всего.* * *
Праздник, откровенно говоря, был так себе, Рита ожидала намного большего, все-таки не каждый день племя обретает потерянных пятьсот лет назад богов. Но Ксенофилиус объяснил ей, что главные торжества пройдут позже, в день зимнего солнцестояния, когда боги официально приступят к исполнению своих обязанностей, а сейчас племя просто празднует завершение долгой работы. Потом забили барабаны, и Ксено Лавгуда увели танцевать на площадку в центре деревни, где толпилась в основном молодежь. Риту тоже звали, но она предпочла остаться в компании людей постарше, которые чинно сидели на циновках, смакуя угощение и время от времени провозглашая тосты, в которых Рита не понимала ни слова. Сидящий подле нее Джон поначалу пытался объяснить смысл сказанного, но быстро бросил это занятие, посетовав на непереводимую игру слов с использованием местных идиоматических выражений. Впервые за два месяца Рите было хорошо. Еда была вкусной, местное вино — на удивление легким и почти не пьянящим. Правда, после второго стакана Риту почему-то перестали держать ноги, но это уже не имело никакого значения — ведь завтра ей не надо будет вставать ни свет ни заря и снова тащиться вперед по ненавистным джунглям. Скоро они будут в цивилизованном месте (хотя Манаус — та еще «цивилизация»), пару дней можно будет отсыпаться и приходить в себя, а потом — здравствуй, Англия. Тут, правда, воображение Риты давало сбой, потому что она совершенно не представляла себе, чем будет заниматься дома, ведь писать она все еще не могла. Впрочем, Лавгуд что-то говорил про Гималаи, и если все его похождения оплачиваются так же щедро, как это... Рита подняла руку и полюбовалась браслетом, который, не удержавшись, надела на себя еще там, в пещере, не сумев устоять перед красотой замысловатого переплетения стеблей неизвестного растения. — Джон, вы давно знакомы с Ксенофилиусом? — спросила она. — Мы учились вместе, — ответил тот, — и я вспомнил о нем, когда искал тех, кто мог бы помочь моему народу вернуть утраченное. — Вашему народу? А разве вы... — О, по рождению-то я англичанин, — ответил Джон. — Моя мама — магл, титул мне достался от нее. А отец был волшебником, но он умер, когда мне было девять лет. Вскоре после его смерти мама случайно познакомилась с доном Педро д’Альвадорес, одним из каучуковых королей Бразилии. Мне он сразу не понравился, но мама думала, что я просто ревную к умершему отцу... Она была совершенно очарована и самим доном Педро, и его состоянием, все твердила, какие перспективы передо мной откроются, если я войду в его семью... Для дона Педро, как я понял уже позднее, мама не была кем-то серьезным. Он вышел из низов и, разбогатев, не смог отказать себе в удовольствии развлечься с хоть и бедной, но какой-никакой английской аристократкой. Но мама совершила страшную ошибку, рассказав дону Педро о магическом мире и о том, что ее сын — волшебник. Дон Педро поначалу не поверил, но когда мама показала несколько волшебных предметов, внезапно переменил свое отношение и к маме, и ко мне. Очень скоро он сделал маме предложение и увез нас в Бразилию. Только после свадьбы выяснилось, что на самом деле дону Педро была нужна не моя мама, а я. Он просто захотел использовать мои способности в своем бизнесе. Я поначалу не особо возражал — мне было десять лет, и тот образ жизни, который вел дон Педро, меня просто очаровал. Огромная вилла, в которой можно было заблудиться, гараж с десятком гоночных машин, личный самолет... Увы, дон Педро был совсем не таким человеком, каким казался поначалу. Это был жестокий, коварный деспот! Тиранил жену, детей (у него было трое от первого брака), служанок... Жаловаться на побои было бесполезно, вся местная полиция была у него в кармане, а письма в Англию перехватывались. Через год мама попыталась бежать, но ее поймали и куда-то увезли, а мне объявили, что моя покорность будет гарантией ее жизни. К счастью, дон Педро не представлял, какие возможности на самом деле может дать магия. Когда мне исполнилось одиннадцать, я поступил в Кастелобрушу и сразу же начал готовиться к спасению мамы. — Почему же вы не попросили о помощи учителей? — спросила Рита. — То, что хотел от вас этот самый дон Педро, прямое нарушение Статута! — Вот именно поэтому и не попросил, — ответил Джон. — Это ведь мама рассказала ему о магии. Я боялся, что ее или посадят в тюрьму, или просто сотрут память обо мне и папе. Поэтому я решил действовать самостоятельно. Весь первый курс я учился не тому, что задавали, а тому, что могло мне помочь: полетам на метле, заклинаниям поиска, невидимости, вскрытия замков... Нужда — великий учитель, и уже через год я смог угнать метлу и отправился в джунгли. Я почти добрался до места, когда моя метла вдруг отказалась лететь. Сейчас-то я знаю, что вокруг вскрытой нами пещеры была аномальная зона, где любые чары начинали сбоить и колдовство было опасно для жизни. Но тогда... Только в последний момент я углядел с высоты какой-то просвет среди деревьев и направил метлу туда. Я приземлился посреди деревни, мне невероятно повезло, что при посадке я не сломал себе шею. И вдвойне повезло, когда местные жители не убили упавшего с неба непонятного чужака, а провозгласили меня «ребенком пророчества». Старый шаман знал португальский язык, мы смогли договориться. Индейцы помогли мне найти плантацию, на которой прятали маму (кстати, там выращивали отнюдь не каучуковые пальмы), организовали побег и провели через всю Амазонию до границы с Гайаной, откуда мы и вернулись в Англию... Вы еще не заскучали? — Вовсе нет, — покачала головой Рита. — Вы очень хороший рассказчик, Джон. — Вы мне льстите, — ответил тот. — Впрочем, рассказывать больше нечего. Окончив Хогвартс, я вернулся сюда, чтобы отдать индейцам долг. Выучил их язык, начал помогать, чем мог... Поначалу мне не очень доверяли, но после того, как я женился и завел детей, меня наконец-то приняли в племя и рассказали легенду о потерянных богах. Вот тогда-то я и понял, в чем заключается мое предназначение. Ну и вспомнил про Ксено... Вот, собственно, и вся история. При упоминании о жене и детях Рита еле заметно вздохнула.* * *
Рита ворочалась в своей постели, не в силах заснуть. И дело тут было не в пении и радостных возгласах, доносившихся снаружи, Рита еще во время пути научилась отключаться от внешнего шума. Нет, ей не давали покоя собственные мысли. Впечатления, полученные Ритой за последние два дня, полностью уничтожили депрессию, в которой она пребывала в предыдущие месяцы. Она чувствовала себя словно человек, который после долгой голодовки вдруг оказался за праздничным столом и не знал, на какое блюдо наброситься первым: на жареного фазана или на молочного поросенка? Или все же сначала на бульон с гренками, чтобы не получить заворот кишок? Мысли путались, вытесняя одна другую, словно крича: «выбери меня, выбери меня», и постепенно образуя в голове Риты причудливый узор, который вот-вот... Узор сложился, и Рита резко села в кровати. — Это же элементарно! Голова немного кружилась от выпитого, но Рита давно заметила, что в состоянии легкого опьянения она пишет намного лучше, чем на трезвую голову. Она достала из рюкзака блокнот, который взяла с собой в путешествие просто на всякий случай, и в котором за два месяца не написала ни строчки, сунула в рот перо и ненадолго задумалась. О чем ей писать? О магловском магнате, случайно узнавшем о волшебном мире? Многообещающе, но несвоевременно. Сначала надо разузнать, кем был отец Джона, как он женился на магле, как умер, остались ли родственники... Или, может быть, написать о том, что Ксено Лавгуд оказался не чокнутым зоологом, а вполне прагматичным охотником за сокровищами? Рита машинально погладила приятно оттягивающий руку браслет и усмехнулась. Нет уж, об этом она точно писать не будет. Сотрудничество с таким человеком может оказаться очень выгодным... Значит, остается история о золотых богах, хранившихся в пещере пять сотен лет. Конечно, сама по себе она читателей (кроме нескольких помешанных на истории фанатиков) не привлечет, но если ее немного приукрасить... И для начала ввести в повествование главного героя... Не саму Риту, конечно, и не Ксено Лавгуда (хотя образ чудака-ученого довольно многообещающий... отложим идею на потом). Нужен отважный искатель приключений, раскрывающий загадки древних цивилизаций не ради наживы, но ради научного интереса, при этом имеющий в своем сердце и место для большой груди... то есть любви... И в то же время — простой парень, выросший на ферме... можно даже для экзотики помимо палочки вооружить его хлыстом, которым он будет обезоруживать коварных врагов... Дать ему обычную фамилию, Смит или Джонс, а вот имя... нужно что-то поэкзотичнее... Точно!* * *
Когда Ксенофилиус Лавгуд под утро вернулся с праздника, Рита сладко спала, сидя прямо за кухонным столом и положив голову на исписанный блокнот, рядом с ее щекой стояла совершенно пустая чернильница. Протянув руку, Ксено осторожно потянул блокнот на себя, Рита что-то пробормотала во сне и чуть повернулась, давая возможность рассмотреть заголовок: «Дакота Смит и последний храм утраченного ковчега». Ксенофилиус усмехнулся. Наконец-то до Риты дошло, что с ее талантом ей вовсе не обязательно зацикливаться на политических интригах и сексуальных скандалах. Способность к сочинительству можно использовать не только для того, чтобы выдумывать грязные подробности чужой жизни. Только из одного этого путешествия Рита может набрать сюжетов на три книги, а если дело наладится, то и на все пять, пожалуй. Тем более, что единственный ее конкурент по писательскому ремеслу в настоящий момент заперт в больнице святого Мунго...* * *
От автора: Совершенно случайно второстепенная история растянулась на пару десятков килобайт. Посыпаю голову пеплом, обещаю исправиться и впредь писать только про Хогвартс. Ну, почти. :-)Жертва богам
Короткие сцены, не вошедшие в основной фанфик по причине излишней откровенности, публикуются отдельно. Гет-фемслэш-интермедия о том, как Ксено Лавгуд и Рита Скитер приняли участие в одном интересном обряде. Фанфикс: http://fanfics.me/read.php?id=122617&chapter=7 Фикбук: https://ficbook.net/readfic/7473848/21340143 (Осторожно, сцены сексуального характера. Пожалуйста, обратите внимание на предупреждения).