20 октября 1995 года
Даже самый примерный ученик, получив вызов к директору школы, начинает мысленно перебирать свои проступки (а они есть у всех, ибо безгрешный школьник — существо столь же мифическое, сколь и честный политик, вежливый вахтер или молчаливый парикмахер). Поэтому едва Гарри, Элин и Гермиона расселись в кресла перед директорским столом, Элин решила нанести упреждающий удар. — Профессор Дамблдор, сэр, клянусь, наша совесть чиста, как слеза младенца, — сказала она. — Мы ничего не делали, оно само. — Что само? — Оно, — твердо сказала Элин. — То, в чем нас обвиняют. — А в чем вас обвиняют? — Еще не знаем, — Элин пожала плечами. — Но чем бы оно ни было, мы не виноваты. — Я вижу, профессор Блэк учит вас не только защите, — улыбнулся Дамблдор. — Что ж, интересно, как вы объясните вот это. Он выложил на стол лист пергамента. — Это допуск в запретную секцию, подписанный для вас троих профессором Блэком, — сказал он. — С отметками о том, какие книги по нему были выданы. Внушительный список, должен сказать, но поскольку книги выдавались вам троим, я не беспокоился... до тех пор, пока мадам Пинс не сообщила, что вы обратились за книгой, которую я лично изъял из запретной секции ввиду ее особой опасности. Мисс Олсен, объясните, пожалуйста, зачем вам понадобились «Тайны наитемнейшего искусства?» — Чтобы узнать, как Том Риддл получил бессмертие, — ответила вместо Элин Гермиона. — И как его можно снова сделать смертным. Лицо Дамблдора на мгновение дрогнуло. — И почему вы решили, что именно в этой книге есть нужная информация? — спросил он. — Мы искали информацию о Герпии Гнусном, — начала объяснять Гермиона. — Он был первым известным змееустом и создал первого василиска, так что вполне логично предположить, что Том Риддл тоже мог им заинтересоваться. И возможно, что изучая его биографию, Том узнал и о способе, которым Герпий пытался достичь бессмертия. — В открытых источниках мы ничего не обнаружили, — подхватила Элин, — но в запретной секции нашлась очень старая биография Герпия, в которой были упомянуты волшебники, считавшие себя его последователями и умевшие делать то же, что умел он. Самым сильным среди них считается живший в средние века англичанин Годелот. Мы нашли его сочинение «Волхование всех презлейшее...» Элин передернуло от отвращения. — Я и представить не могла, что кто-то может такое вытворять... — сказала она. — Неужели темная магия настолько замутняет разум человека, что он начинает считать подобные вещи нормальными? — К сожалению, люди порой вытворяют и не такое, — печально произнес Дамблдор. — И что же вы нашли в «Волховании»? — Во введении Годелот утверждает, что он вместе со своим сыном сумел найти и перевести некие записи Герпия Гнусного, — ответила Элин. — И перечисляет, какие именно ритуалы и заклинания он оттуда узнал. Далее по тексту раскрывается суть каждого из них, за исключением одного. — «Что до крестража, наипорочнейшего из всех волховских измышлений, мы о нем ни говорить не станем, ни указаний никаких не дадим…» — процитировала Гермиона. — Методом исключения мы решили, что это может быть тем, что мы ищем. Термин «крестраж» мы больше нигде не встретили, но в одной из биографий Годелота нашли упоминание о том, что его сын Геревард тоже написал книгу... — «Тайны наитемнейшего искусства», — закончила Элин. — И когда мы спросили о ней мадам Пинс, она отобрала у нас допуск и отправила к вам. Дамблдор тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла. — Вот же научил на свою голову, — тихонько произнес он. — Что ж, поздравляю, вы догадались совершенно правильно. Сейчас «Тайны наитемнейшего искусства» хранятся у меня, я посчитал, что эта книга слишком опасна, чтобы держать ее даже в запретной секции. К сожалению, я сделал это уже после того, как ее прочел Том Риддл... И да, там действительно рассказано, как можно обрести бессмертие. Весь ритуал в подробностях вам знать ни к чему, но если в общих чертах, то волшебник должен совершить убийство, при этом расколов свою душу на две части и поместив одну из них в материальный объект — крестраж. После этого, даже если тело волшебника будет уничтожено, крестраж удержит душу в этом мире и позволит ей воплотиться вновь. — А, ну тогда понятно, почему Годелот посчитал его слишком мерзким, — кивнула Элин. Гарри и Гермиона посмотрели на нее с удивлением. — Я еще не успела вам рассказать, — пояснила Элин. — Годелот жил в четырнадцатом веке и был... — Это потом, — прервал ее Гарри. — Меня больше интересует, как можно уничтожить крестраж. — Это очень сложно сделать, — ответил Дамблдор. — Точнее, создатель крестража может уничтожить его в любой момент, но вот всем остальным понадобится для этого очень мощная магия. Валирийская сталь, яд василиска, адское пламя... Он осекся. Ребята переглянулись. — Значит, и с этим мы угадали? — сказала Элин. — Медальон Слизерина и дневник Тома?.. — Да, — Дамблдор неохотно кивнул. — И, как я подозреваю, этими двумя предметами дело не ограничилось. Я пока не выяснил, сколько именно крестражей создал Том, но, к счастью, создать слишком много нельзя, расколотая душа становится слишком хрупкой. Собственно, даже Герпий не решился создать больше одного. Считается, что крестраж Герпия уничтожили его ученики, но мне точно известно, что они не смогли этого сделать. Им удалось лишь усыпить духа и привязать его к гробнице, но спустя полторы тысячи лет он проснулся. — Его разбудил Годелот? — глаза Элин горели от любопытства. — Его разбудил тот, кто уничтожил Годелота, — ответил Дамблдор. — Ненамеренно, разумеется. Впрочем, это отдельная история, я обязательно расскажу ее вам позже. Сейчас нас интересует более близкая к нам угроза. Том спрятал крестражи в надежных, как он полагает, местах, и пока он уверен, что никто не знает его секрет, мы можем заниматься поисками. Но если Том почует опасность, наша задача усложнится многократно, а то и вовсе станет невозможной. Ты в последнее время чувствовал связь с Томом? — внезапно спросил Дамблдор у Гарри. — Нет, — ответил тот. — Профессор Снейп объяснил, как закрывать сознание. Правда, он меня постоянно ругает, но судя по тому, что раньше я был «безнадежным тупицей», а теперь стал просто «идиотом», у меня неплохо получается. Дамблдор улыбнулся. — Я тебе этого не говорил, — подмигнул он, — но на самом деле профессор очень высоко оценивает твои успехи в окклюменции. Но если ты не против, я хотел бы проверить сам... Гарри кивнул. Профессор снял очки и минуту смотрел ему прямо в глаза, затем отвел взгляд. — Действительно неплохо, — сказал он. — Есть куда стремиться, но у нас впереди еще довольно времени... Мисс Грейнджер? Обмен взглядами с Гермионой занял немного меньше времени. — Просто отлично! — воскликнул Дамблдор. — Признаюсь, я немного опасался за вас, поскольку окклюменция — не книжное знание, но вы действительно отлично справляетесь. Гермиона зарделась от смущения. — Теперь вы, мисс Олсен. На этот раз Дамблдор смотрел в глаза очень долго. Гарри увидел, как на лбу Элин проступает пот. — Весьма необычная техника, — сказал, наконец, Дамблдор. — Настолько необычная, что... я знаю лишь одного человека, который ею владеет. — Да, это она, — кивнула Элин. — Я сама удивилась... Но, пожалуйста, не говорите никому. Мы не хотели бы выносить наше... тесное знакомство на публику. — Что ж... — Дамблдор выглядел смущенным. — Гх-м. Да. Я не подозревал, что... откроется секрет такого характера... — Я не стыжусь того, какая я есть, — спокойно сказала Элин. — О... — Дамблдор помолчал. — Что ж, времена, конечно, меняются... и если это работает... М-да. Ну хорошо. Он достал перо, расписался на все еще лежащем перед ним допуске в запретную секцию и протянул его Гарри. — Я скажу мадам Пинс, что вы трое делаете специальную курсовую работу для профессора Блэка и вам разрешено брать в запретной секции любые книги, — сказал он. — Постарайтесь отыскать что-то, что может указать нам на то, из чего Том сделал крестражи и где он мог их спрятать. Только ни в коем случае не упоминайте это слово — «крестраж», даже если вам кажется, что вас никто не слышит. Видите ли, — пояснил он, — по моим сведениям, у Тома в Хогвартсе есть очень хорошо замаскированный шпион... И этот шпион — школьник. Последние слова он произнес, глядя прямо в глаза Элин. — С кем это ты занималась окклюменцией, кроме нас? — удивленно спросил Гарри, когда ребята вышли из директорского кабинета. — Я не занималась, — ответила Элин. — Я просто... так случайно получилось. Собственно, это было почти правдой, о своих неудачах в окклюменции она проболталась Панси совершенно случайно (одно из экспериментальных зелий в качестве побочного эффекта вызывало излишнюю болтливость). И Панси, неожиданно для Элин, вдруг заявила, что у нее имеется дневник, принадлежавший некогда одному из ее предков и содержащий описание нестандартных техник ментальной защиты, подходивших именно для тех, кому недостает сил для обычных способов. За право прочесть этот дневник Элин пришлось заплатить довольно высокую цену... собственно, она до сих пор расплачивалась... но ей это нравилось.История Годелота
— Годелот жил в четырнадцатом веке, — рассказывала Элин, — и был очень религиозным волшебником. Можно даже сказать, единственным в мире настоящим христианином... по его собственному мнению, разумеется. Всех остальных христиан он считал «ненастоящими». Папу и иерархов церкви он обвинял в гордыне, любви к золоту, разврате и искажении изначального смысла Писания. Рядовых же христиан Годелот полагал заблудшими овцами, нуждающимися в наставлении на путь истинный. Путь, естественно, знал только он один, а все, кто был с ним не согласен, автоматически зачислялись во враги Господа и подлежали уничтожению. В общем-то, таких фанатичных персонажей в истории Европы было предостаточно, но Годелот имел перед ними большое преимущество: он был великим волшебником и полагал, что действительно может переделать мир под свои идеалы. Биографы пишут, что Годелот якобы владел мифической «бузинной палочкой», хотя, по-моему, это чушь, людям проще выдумать историю о могучем артефакте, чем смириться с тем, что кто-то настолько превосходит их по силе и умению. Однако Годелот понимал, что для воплощения его идеалов человеческой жизни может не хватить. Сначала он думал создать философский камень, но для этого надо было всерьез заняться алхимией, а это отвлекло бы его от главной задачи. И тогда Годелот вместе со своим сыном Геревардом отправился в путешествие, надеясь отыскать следы того волшебника, о котором достоверно было известно, что он сумел добиться бессмертия — Герпия Гнусного. — И судя по тому, что написано в «Волховании», они нашли то, что искали, — сказал Гарри. — Да, — кивнула Элин. — Но дальше происходит что-то непонятное. Все источники сходятся в том, что способ Герпия оказался столь ужасен, что Годелот отказался его использовать. Это при том, что Годелот «ради всеобщего блага» готов был пойти на действительно ужасные вещи... Гарри вспомнил описанный в «Волховании» ритуал принесения в жертву семимесячного плода, извлеченного из чрева еще живой матери, и содрогнулся. — Теперь-то я понимаю, почему Годелот отказался от создания крестража, — продолжала Элин. — Ведь все, что он делал до того, затрагивало только телесную оболочку, которая, в сущности, не что иное, как временное обиталище души. Ну, подумаешь, запытал кого-то до смерти, так ведь исключительно из благих намерений, и вообще, жертва сама виновата, а если вдруг вышла ошибка — не важно, Господь разберется и душа мученика сразу попадет в рай! А вот крестраж — это уже другое дело. Вероятно, Годелот полагал, что раз душа, в отличие от тела, бессмертна, то и расколоть ее — пойти против Божьего замысла и лишиться вечной жизни. И поэтому он не только отказался от создания крестража, но даже не стал писать о нем в «Волховании», дабы не соблазнять менее крепких в вере читателей... К сожалению для себя, Годелот не учел, что Геревард не разделял его взгляды. Скорее даже наоборот, если Годелот — пример крайнего религиозного фанатизма, то Геревард — пример того, к чему в ту эпоху могло привести полное отрицание веры. Он уже додумался до идеи «если Бога нет, то всё дозволено», но еще не дошел до того, что мораль и нравственность могут существовать и вне религии, как внутреннее убеждение человека... эм-м-м... Что-то меня опять в сторону заносит. В общем, Геревард взбунтовался против отца и обманом отнял у него волшебную палочку. Но по какой-то причине он не убил Годелота, а заточил в подземелье без пищи и воды. Ни один писатель не мог понять, зачем он это сделал — это слишком по-магловски, у темных волшебников есть масса других способов обеспечить врагу медленную и мучительную смерть. — Ты думаешь, он сделал отца своим крестражем? — спросил Гарри. Элин кивнула. — Видимо, он решил посмотреть, что произойдет, если сделать крестраж из живого человека, — сказала она. — Но если это был эксперимент, то не очень удачный, во всяком случае, после того как Гереварда победили в первый раз, он больше не возрождался. То ли потому, что некому было создать для него новое тело, то ли по какой-то другой причине... Известно только, что спустя много лет Самсон Уиблин предъявил Визенгамоту и Совету волшебников «неопровержимые доказательства смерти Годелота и Гереварда». Собственно, от Самсона и стало известно, что Годелот содержался в заключении, но какие-либо подробности он сообщать отказался. — Ну и хорошо, — удовлетворенно кивнула Гермиона. — Если Годелот мертв, значит, и крестраж Гереварда в нем разрушен, и нам не надо беспокоиться еще об одном бессмертном духе. Нам и одного Тома Риддла более чем достаточно. Последние слова заставили Гарри очень серьезно задуматься.* * *
— Луна, ты не могла бы сделать мне одолжение? — Конечно, Гарри, все что угодно. — Посмотри, пожалуйста, мой шрам. — Хочешь поиграть в доктора? — Нет, я... Ай, что ты делаешь... Ну, Луна, я серьезно... щекотно же... Ох... Луна, ну не здесь же! — А где? — Луна, я серьезно! Посмотри на мой шрам так, как ты умеешь. Ты не видишь в нем ничего странного? — Нет. А что в нем может быть особенного? Это же просто шрам от проклятия. — В нем нет ничего похожего на дневник Тома и на медальон Слизерина? — Вроде бы нет... Ой. Ты думаешь, что когда Том оставил этот шрам... — Я думаю, во мне оказалось что-то от него. Что-то очень плохое. Прости, я не могу сказать больше... пока не могу. — Я поняла. Дай-ка я еще раз посмотрю. ... — Нет, Гарри, в твоем шраме ничего такого нет. — Слава богу! — Оно в тебе самом. — Что? — Ну как тебе объяснить... Понимаешь, в дневнике и в медальоне было семечко, сверху которого сидел ужастик. В дневнике — большущий наргл, который сосал силы из того, кто в нем пишет, в медальоне — паук, который тянул в свою паутину всех, кто рядом. В тебе нет ни наргла, ни паука, но семечко есть. Правда, очень маленькое и уже проросшее, его вообще не видно, если специально не искать. Помнишь, при нашей первой встрече я сказала, что у тебя два шептугля, черный и белый, причем черный все время спит? Я так видела твое семечко, только тогда я еще не понимала, что именно вижу. А теперь, когда ты сказал... — Я понял. Луна, пожалуйста, не говори никому, хорошо? Ни Элин с Гермионой, ни своему папе, ни Дамблдору, если он вдруг спросит. Вообще никому. Пусть это будет только наш секрет. — Ты боишься, что семечко сделает тебя плохим? Не нужно, Гарри. Ты ведь хороший, и ты намного сильнее Тома и всех его семечек, сколько бы их ни было. — Я боюсь другого.... Пообещай, Луна. — Хорошо, Гарри. Если ты так хочешь, то я обещаю.31 октября 1995 года
Если бы Долорес Амбридж сказали, что у нее есть что-то общее с Гарри Олсеном и его друзьями, она, вероятно, крайне удивилась бы. Тем не менее, это было именно так: они все просто ненавидели Хэллоуин. Гарри не любил этот праздник потому, что в этот день он стал сиротой. Элин не любила Хэллоуин потому, что тридцать первого октября непременно происходила какая-нибудь пакость, а еще потому, что ненавидела тыквенный пирог, тыквенный сок и вообще все тыквенное, кроме семечек. Гермиона не любила Хэллоуин потому, что он отвлекал от учебы, ну и просто за компанию с друзьями. Профессор Амбридж ненавидела Хэллоуин по гораздо более уважительной причине: она ненавидела детей, а поскольку детям обычно нравился Хэллоуин, она ненавидела и этот праздник тоже. По той же причине Долорес Амбридж ненавидела Рождество, мороженое, щенков, зоопарк и клоунов. Исключением из правила были котята, но Долорес позволяла себе поблажку только в отношении тех представителей кошачьих, что были нарисованы на фарфоре. Завести себе живого кота ей и в голову бы не пришло. Отчасти по этой причине Амбридж выбрала утро тридцать первого октября для того, чтобы объявить о новой инициативе Министерства. Конечно, дети, скорее всего, мало что поймут, но по крайней мере взрослые (и особенно один конкретный взрослый с длинной бородой) наверняка оценят красоту момента. — Кхе-кхе. Это тоже было особое искусство — кашлянуть так, чтобы тебя услышали на противоположном конце зала, и Долорес Амбридж овладела им в совершенстве. — Уважаемые коллеги, дорогие дети, я рада сообщить вам приятную новость, — сказала она. — Министерство магии, проявляя заботу о вашем благополучии и стремясь к процветанию нашей любимой школы, назначило меня генеральным инспектором Хогвартса и поручило проверить качество работы преподавателей. Я буду выставлять оценки профессорам, хи-хикс, разве это не мило? Амбридж очаровательно улыбнулась и повернулась к профессорскому столу, чтобы оценить произведенный эффект. Профессор Хагрид под ее взглядом вздрогнул и опрокинул полный тыквенного сока кубок прямо на профессора Граббли-Дёрг. Профессор Макгонагалл смотрела на Амбридж с плохо скрываемым возмущением, а Блэк, судя по выражению лица, готов был убить генерального инспектора прямо тут на месте. Профессор Дамблдор, как всегда, добродушно улыбался и кивал. Лицо профессора Снейпа выражало мрачное удовлетворение (первый кандидат в союзники — отметила Амбридж). Прочие профессора выглядели скорее удивленными, чем возмущенными или испуганными. Что ж, если они не будут пытаться ей мешать, то пусть работают. Амбридж снова повернулась к Большому залу и нахмурилась. Нет, она вовсе не ожидала, что дети поймут смысл сказанного, но все же рассчитывала на какое-то внимание к своей персоне. За столами же царило какое-то нездоровое оживление, часть учеников столпилась вокруг дальних концов факультетских столов, другие, вытянув шеи, внимательно прислушивались и пытались рассмотреть то, что было скрыто спинами впереди стоящих. — Кхе-кхе. Увы, испытанный метод в этот раз не помог. Амбридж раскрыла было рот, чтобы призвать детей к порядку, но в это время толпа возле пуффендуйского стола зашевелилась, и над ней показалась уже знакомая Амбридж белобрысая голова. Для того, чтобы ее увидели, Элин пришлось взобраться на две установленные друг на друга скамьи. — Слушайте сюда! — звонко крикнула девушка. — Из Азкабана совершен массовый побег. Джагсон, Долохов, Руквуд, Мальсибер, Трэверс, Гиббон, Роули, трое Лестрейнджей — самые опасные пожиратели смерти. Где они сейчас — никто не знает, наш министр-импотент их никогда не поймает, особенно если не будет слушать, когда его предупреждают. Поэтому учитесь защищаться сами и защищать своих родных. У кого родители — маглы, подумайте о том, как уберечь их от опасности... — Мисс Олсен, что вы себе позволяете?! — подлетела к ней Амбридж. — Месяц отработок по субботам за возмутительное поведение! Элин пожала плечами. — Видите? — спросила она. — Министерство предпочитает затыкать недовольным рот, нежели заниматься своим делом. Если бы они проявляли столько же усердия, охраняя Азкабан... — Ну это уже чересчур! — Амбридж достала палочку. — Мисс Олсен, я считаю до трех. Если вы оттуда не слезете, я... — Опустите палочку, Долорес, — раздался у нее за плечом голос Дамблдора. — Мисс Олсен, спускайтесь. Элин подчинилась. — Господин директор, это возмутительно! — зашипела Амбридж. — В пределах школы никто не смеет так отзываться о Министерстве и призывать к беспорядкам! Я требую, чтобы вы лишили мисс Олсен значка и вынесли ей предупреждение. При любом последующем нарушении ее следует исключить... — При всем уважении, Долорес, это не вам решать, — мягко произнес Дамблдор. — Наказание для мисс Олсен определит ее декан... — Простите, наказание за что именно? — спросила Элин. — Разве в Британии уже отменили свободу слова? — Во время приема пищи в Большом зале запрещается вставать ногами на скамейки, — любезно пояснил Дамблдор. — Поэтому вы сейчас же подойдете к профессору Спраут, сообщите ей о своем проступке и смиренно примете назначенное ею наказание. Вы поняли? — Да, господин директор, — склонила голову Элин. — Вот и хорошо. Долорес, позвольте вас проводить... — Дамблдор подхватил под ручку кипящую от возмущения Амбридж и повел ее прочь. — Ну и зачем тебе весь этот спектакль? — спросила Гермиона. Элин улыбнулась. — С детства мечтала организовать несанкционированный митинг, — сказала она. — И потом, очень уж удобный случай подвернулся, чтобы напомнить о том, что кое-кто, не будем показывать пальцем, еще когда предупреждал всех об опасности. А кое-кто другой ему не верил...1 ноября 1995 года
Обычно у Темных лордов нет проблем с поиском персонала. Потенциальных претендентов привлекает престижная профессия, высокая зарплата (и никаких налогов!) и целый перечень заманчивых бонусов, как то: возможность безнаказанно грабить, пытать и убивать врагов, доступ к тайным знаниям, неограниченное количество юных девственниц для ритуалов. К сожалению, без недостатков тоже не обходится, и главный из них заключается в том, что когда Темный лорд приказывает к нему явиться, подчиненные не могут отговориться нездоровьем или срочной поездкой на Бали. Точнее, отговориться-то могут, но, как правило, только один раз в жизни. После этого подчиненный Темного лорда узнает про второй недостаток его работы: полное отсутствие выходного пособия при увольнении. Поэтому неудивительно, что когда все пожиратели смерти среди ночи почувствовали жжение в метке, отказаться от приглашения не посмел ни один из них (за исключением, разумеется, Игоря Каркарова, уже заочно приговоренного Темным лордом к смерти). Прибыв на место вызова, Северус Снейп удивленно огляделся. В первый момент ему показалось, что Лорд окончательно сошел с ума и решил устроить посреди лесной поляны игру в жмурки, но забыл правила. Все товарищи Снейпа уже закрыли глаза повязками, но не бегали друг за другом, а спокойно стояли вокруг «водящего» — Людо Бэгмена. — А вот и Северус! — обрадовался Людо. — Наконец-то все в сборе. Хвост, завяжи ему глаза. — Что за игры? — недовольно произнес Снейп. — И где Лорд? — Сейчас мы вас к нему перенесем, — ответил Бэгмен. — Его убежище пока должно оставаться в тайне. Пожав плечами, Снейп позволил подошедшему сзади Петтигрю завязать себе глаза. Около минуты ничего не происходило, затем кто-то взял его руку и положил ладонь на нечто, на ощупь напоминающее разлохмаченный кусок толстого каната. — Держитесь крепче. Три, два, один... Снейп почувствовал рывок портала, и через несколько секунд удар земли в ноги едва не лишил его равновесия. Рядом послышались ругательства. — Повязки не снимать! — предупредил Людо. Кто-то взял Снейпа за руку и потащил в сторону. «Сорок три шага, поворот налево, восемь шагов, направо, сорок шагов, направо... — считал Снейп. — Нас что, водят кругами? А, нет, все в порядке». Ему помогли спуститься вниз по узкой и довольно крутой лестнице (восемнадцать ступенек — посчитал он), затем, судя по эху шагов, провели по коридору и, наконец, ввели в какое-то помещение. — Можете снять повязки, — услышал Снейп знакомый свистящий шепот. Снейп выполнил приказ и склонился в глубоком поклоне. — Мой Лорд, я счастлив лицезреть вас в добром здравии... Конечно, про «доброе здравие» Северус слегка преувеличил, Волдеморт был явно не в лучшей форме. Он сидел в глубоком кресле, напоминающем трон, его фигура была скрыта извечным черным плащом. В зале царил полумрак, но даже в неровном свете факелов можно было заметить, что и накрытая капюшоном голова, и выступающие из широких рукавов кисти рук плотно замотаны бинтами, так что лишь горящие ярко-красным огнем глаза отличали Лорда от обычной ожившей мумии. — Не поверишь, Северус, я тоже рад тебя видеть, — усмехнулся Волдеморт. — Наконец-то ты соизволил ответить на мой зов... — Мой Лорд, я готов отчитаться перед вами... — поспешно произнес Снейп. — Мне не терпится услышать твои объяснения, — прервал его Волдеморт, — но это потом. Сейчас мы должны приветствовать героев! Тяжело опершись на подлокотники, он с трудом поднялся на ноги, еле заметно покачнулся, но удержал равновесие. Дверь позади трона отворилась, и в зал вошли те, чьи портреты сейчас красовались на каждом столбе в магической Британии. Снейп с мрачным удовлетворением отметил, что ни для одного из них Азкабан не прошел зря. Могучий в прошлом мужик Долохов сгорбился и превратился в иссохшего старика, поражавшие дам своей красотой лица братьев Лестрейнджей теперь были покрыты струпьями и полускрыты под слипшимися сосульками некогда шикарных волос. С первого взгляда узнать можно было, пожалуй, только Беллу — хотя на ее лице появилось немало морщин, а в спутанных черных волосах блестела седина, но осанка осталась все такой же горделивой, а взгляд — все таким же безумным, каким его помнил Снейп. — Вот они! — торжественно произнес Волдеморт. — Вот те, кто сохранил мне верность, даже когда другие не верили! Подойдите же, дайте мне вас поприветствовать как следует! — Повелитель! Беллатрикс Лестрейндж с неожиданной для едва освободившейся узницы энергией бросилась к Волдеморту, рухнула перед ним на пол и обвила руками за ноги. Не ожидавший такого напора Волдеморт пошатнулся и едва не упал, лишь в последний момент поддержанный подоспевшим Бэгменом. — Ах, Бель, ты все та же... — в голосе Волдеморта мелькнули ласковые нотки. — Я знал, что никакой Азкабан не сломит тебя. — Повелитель, я верила... — Беллатрикс подняла на Лорда полные слез глаза. — Я ждала, я не сдавалась... я знала, что придет момент... Простите меня! — вдруг разрыдалась она. — Я не смогла... Я пыталась вас найти, но оказалась слишком слабой... А вы про меня не забыли, вы меня спасли... — Ну, ну... — Волдеморт ласково провел забинтованной рукой по спутанным волосам Беллы. — Ты сделала все, что смогла, но ты ведь всего лишь смертная, Бель, в отличие от меня... Волдеморт усмехнулся. — Этот день — начало новой эры! — провозгласил он. — Мы снова вместе, и как только мое тело завершит трансформацию, а вы, друзья, восстановите свои силы, нас никто не сможет остановить. Огненным мечом мы сокрушим наших врагов, каленым железом выжжем скверну... «Лорд, конечно, всегда был склонен к пафосу, — отстраненно думал Снейп, — но это как-то чересчур даже для него. Повлияла трансформация? Или с каждым новым возрождением его разум слабеет? Или тут следы прошлого носителя? Фрэнк Лонгботтом, если не ошибаюсь, увлекался рыцарскими романами...» С Фрэнка Лонгботтома его мысль перескочила на Невилла, а оттуда сама собой перешла на Гарри Олсена и пророчество. Почему Лорд ничего о нем не говорит? Судя по попыткам пробраться в Отдел тайн, он уже заглотил наживку, и теперь, когда в его распоряжении Руквуд... — ...новые возможности... небольшая неудача, которая больше не повторится... продвинулся по пути бессмертия... — вещал между тем Волдеморт. Пожиратели молча внимали, и Снейпу вдруг пришло в голову, что, возможно, трансформация и череда возрождений тут вообще ни при чем. Просто Лорду никто никогда не смел сказать правду о том, что его речи давным-давно перестали быть вдохновляющими воззваниями в духе Катона и Цицерона и превратились в скучное и напыщенное говно. — Но довольно об этом, — словно услышав мысли Снейпа, произнес Волдеморт. — Нашим освобожденным друзьям надо восстанавливать силы, хозяева уже приготовили для них все, что нужно. Остальные могут отправляться по домам и ждать указаний. Людо, не забудь про повязки, я не хочу раскрывать свое убежище раньше времени. И... Ах да, Северус, я совсем про тебя забыл. Подожди за дверью, мне не терпится услышать твой отчет. Руквуд, ты вскоре мне понадобишься, я хочу тебя кое о чем расспросить. Бель, ты тоже останься. Толпа зашевелилась. Снейп пропустил спешащих к дверям «коллег» и чуть замешкался на выходе. Ему должно было потребоваться все его искусство.15 декабря 1995 года
Элин оказалась права. Практически сразу после побега пожирателей отношение к Гарри резко изменилось: многие из тех, кто раньше смеялся и крутил пальцем у виска, теперь призадумались. Эрни Макмиллан в тот же день подошел к Гарри и при всех попросил у него прощения. Захария Смит, оставшись в одиночестве, наоборот, лишь демонстративно отворачивался. Как заметила по этому поводу Гермиона, некоторые люди никогда в жизни не простят другим свои собственные ошибки. Были в школе и те, кто во всем происходящем винил Гарри, видимо, считая, что если бы он не накаркал беду, то ничего бы и не случилось. Но и те, кто верил Гарри, и те, кто не верил, одинаково боялись бежавших пожирателей. Даже без Волдеморта эти десять человек представляли серьезную опасность, и уже почти никто не сомневался, что очень скоро в стране появятся новые жертвы террора. Страх еще больше подогревался тем, что «Пророк» очень скупо выдавал информацию о побеге. Из номера в номер газета перепечатывала портреты беглецов с описанием их прошлых прегрешений, но практически ничего не сообщала о ходе расследования и о том, как им вообще удалось бежать из самой надежной тюрьмы в мире. Лишь однажды среди тонн словесного мусора промелькнуло упоминание о том, что Джексон Эйвери, оказывается, специально сел в Азкабан, чтобы организовать побег. Но как бы ни были опасны бежавшие пожиратели, они все же были далеко от Хогвартса. А вот мадам генеральный инспектор Амбридж находилась прямо под носом и делала все, чтобы ее кипучая деятельность не оставалась незамеченной. Уже на следующий день после устроенного Элин представления она попыталась запретить студентам и преподавателям обсуждать любые события, выходящие за рамки изучаемых предметов. Приказ, правда, был вскоре оспорен и отменен как нарушающий фундаментальное право на свободу слова, но это была лишь первая ласточка. Амбридж выпускала приказы один за другим, словно взбесившийся принтер (или, в реалиях волшебного мира, словно попавшее под проклятие самопишущее перо). Приказ о минимальном расстоянии между студентами мужского и женского пола (доставивший немало веселья Панси и Элин), запрет чтения магловской литературы, право инспектора изменять наложенные другими профессорами наказания, роспуск всех кружков и клубов, выдача метел только с разрешения инспектора... Каждый приказ противоречил минимум десятку статей Устава Хогвартса и успешно опротестовывался «инициативной группой преподавателей и студентов» (строго говоря, одного конкретного преподавателя — Сириуса, и одной конкретной студентки, быстро набившей руку на написании апелляций). Дамблдор протест принимал, внимательно изучал и приостанавливал действие очередного приказа генерального инспектора «впредь до выяснения всех обстоятельств». Амбридж скрипела зубами, но ничего не могла поделать, она лучше других знала, что самым надежным способом похоронить любую инициативу является отсрочка. Прямой отказ можно оспорить, но если дело просто отложено в сторону, то и оспаривать нечего. Директор же не возражает против ее инициатив, он просто хочет уточнить некоторые правовые и организационные аспекты... Тем не менее эта бюрократическая игра отнимала у Дамблдора немало времени, и в конце концов он решил поставить точку. «Любые приказы генерального инспектора Хогвартса не вступают в силу до их утверждения директором» — гласил его собственный приказ. Следующий приказ Амбридж протащила уже через самого министра. Это в принципе могло бы сработать (над Министерством у Дамблдора власти не было), если бы указ об образовании номер двадцать три не требовал от всех студентов согласия на досмотр их почты. К сожалению для себя, Амбридж позабыла, что один из ее коллег — по совместительству лорд, имеющий право в любой момент выступить в Визенгамоте. И еще о том, что среди прочих членов Визенгамота немало тех, чьи дети, внуки или правнуки как раз сейчас учатся в Хогвартсе. — Министерство магии перешло черту! — бушевал с трибуны профессор Блэк. — Кто дал право этим чинушам лезть своими плебейскими руками в дела благороднейших домов? На каком основании они полагают, что могут читать то, о чем главы великих домов пишут своим отпрыскам? Представители «великих домов» (а таковыми считали себя практически все члены Визенгамота) одобрительно зашумели. — А еще говорили, что Блэк презирает свое происхождение... — шепнул соседу сидящий в задних рядах Сирил Паркинсон. — Нет, что ни говори, но кровь — не водица, так просто не отпускает... — Хогвартс — школа, а не департамент Министерства, — это уже выступала Гризельда Марчбэнкс. — У маглов школы подчиняются их министру, но разве мы маглы? Нет, нет и еще раз нет! Независимость Хогвартса — традиция, освященная веками, и не Корнелиусу Фаджу менять ее по желанию своей палочки! Сравнение с маглами всегда было беспроигрышным аргументом, и Фадж понял, что этот раунд остался за его противниками. Конечно, его это не сильно расстроило, в конце концов, главную задачу Долорес выполнила: отвлекла Дамблдора от намного более важных вещей. Еще немного, и с Дамблдором будет покончено, и тогда никакой Визенгамот не посмеет встать у него на пути. Впрочем, когда Долорес предложила ему способ отомстить лорду Блэку, он не стал отказывать себе в удовольствии.21 декабря 1995 года
С того самого момента, как Долорес Амбридж была назначена на должность генерального инспектора, в Хогвартсе появилось еще одно бесплатное развлечение: ставки на то, кого из преподавателей уволят первым. Поначалу большинство склонялось в пользу профессора Трелони, которую Амбридж в процессе инспектирования довела своими вопросами до слез. Затем, когда стало известно, что Амбридж — неформальная глава ксенофобской партии в Министерстве, выросли ставки на увольнение Хагрида, с которым Амбридж во время своих проверок обращалась как с умственно отсталым ребенком. Движение нескольких сотен галлеонов, поставленных на того или иного преподавателя, зависело от слова Долорес Амбридж, и совершенно неудивительно, что когда в Большом зале раздалось уже привычное «кхе-кхе», все взоры обратились на мадам генерального инспектора. — Дорогие дети, уважаемые коллеги, прошу минуточку внимания, — объявила Амбридж. — Мне как работнику Министерства магии будет крайне приятно объявить, что образовательный процесс в нашем любимом Хогвартсе стал еще лучше. Господин министр только что подписал указ... минуточку, где же он... Ах, вот, я такая рассеянная... Он называется «Указ об образовании номер двадцать четыре». Лицам, имеющим неснятую судимость, запрещено преподавать в Хогвартсе; если же таковые лица были назначены на должность до подписания указа, они должны быть немедленно уволены. Профессор Блэк, боюсь, мы видим вас за этим столом в последний раз... Впрочем, вы можете закончить завтрак, я вовсе не хочу выгонять вас на улицу на пустой желудок. Наступившую тишину нарушил только тихий вздох профессора Трелони да звон вилки, уроненной Хагридом на пол. Амбридж замерла, наслаждаясь произведенным эффектом. Сириус отложил прибор, аккуратно промокнул рот салфеткой и встал. — Что ж, мне было приятно вас учить, — сказал он. — Надеюсь, я дал вам достаточно знаний, чтобы вы сумели защитить себя от пожирателей. Волдеморт вернулся, и когда начнется... — Мистер Блэк, — нахмурилась Амбридж, — боюсь, вы не можете вести больше свою... агитацию. Я хотела дать вам время на сборы, но поскольку вы злоупотребили представленной возможностью... — Лорд Блэк, — поправил ее Сириус. — Поскольку мы больше не коллеги, профессор, извольте обращаться ко мне как положено. — Как вам будет угодно, — улыбнулась Амбридж. — Мистер Филч, будьте добры, проводите лорда в его покои и помогите ему собрать вещи... И учитывая его криминальное прошлое, проследите, пожалуйста, чтобы лорд Блэк случайно не прихватил по дороге что-нибудь из школьного имущества. Сириус, уже повернувшийся, чтобы уйти, замер. — Раньше за такие намеки могли вызвать на поединок, — чуть охрипшим голосом сказал он. — Впрочем, дуэль возможна только между равными... Ваш отец, кажется, мыл полы в Министерстве? Что ж, полагаю, что лицам вашего происхождения такое поведение вполне простительно. И прежде, чем онемевшая от возмущения Амбридж успела прийти в себя, Сириус круто развернулся и вышел из зала. Тишину в зале разорвали редкие хлопки — Драко, поднявшись на ноги, аплодировал своему бывшему профессору. Спустя несколько секунд к нему присоединилось еще несколько слизеринцев, аплодисменты подхватили на Гриффиндоре, а затем и за двумя другими столами. — Очень хорошо, — Амбридж, прищурившись, окинула взглядом Большой зал, словно стремясь запомнить всех аплодирующих. — Поскольку дирекция до сих пор не назначила второго преподавателя защиты, я взяла на себя труд... — Боюсь, вы не в курсе, — Директор поднял руку и шум в зале стих. — Завтра — последний день перед каникулами, и поскольку менять расписание уже поздно, занятия профессора Блэка проведу я сам. Ну а со следующего семестра защиту будет преподавать новый специалист. Мы говорили о нем еще до вашего назначения, Долорес, если помните. По техническим причинам он не мог прибыть раньше, но теперь, наконец-то, все проблемы улажены. — И кто же этот таинственный профессор? — нахмурилась Амбридж. Дамблдор ухмыльнулся. — Игорь Каркаров.* * *
— Господин директор, это совершенно недопустимо! — Долорес Амбридж так и кипела от возмущения. — Нанять иностранца с судимостью сразу после того, как вышел соответствующий указ... Вы что, бравируете своим неуважением к Министерству? — Не понимаю вас, Долорес, — Дамблдор был сама невозмутимость. — Указ нашего дорогого Корнелиуса запрещает преподавать тем, у кого есть неснятая судимость. Игорь же получил полное прощение и был освобожден четырнадцать лет назад, все сроки давно истекли. — Указ можно и изменить, — не сдавалась Амбридж. — Разумеется, если министру будет так угодно, — Дамблдор пожал плечами. — Хотя я бы ему это не рекомендовал. Игорь согласился преподавать в Хогвартсе в рамках международной программы обмена, поддержанной самим Корнелиусом, и отказ от места под надуманным предлогом... Это тянет на международный скандал, знаете ли. Многие бывшие ученики Игоря решат, что мы тут в Британии совсем зазнались, раз считаем для себя возможным отказываться от его услуг. Боюсь, все усилия, приложенные Министерством для укрепления международного сотрудничества, пойдут прахом. Против этого Амбридж возразить было нечего. Соглашение, по которому три европейские школы договорились о сотрудничестве и отправке друг другу профессоров для обмена опытом, действительно было одним из любимых детищ Фаджа. Точнее, на профессоров-то ему было плевать, но, помимо образования, соглашение касалось множества других вопросов: взаимного признания гильдейских привилегий, снятия пошлин на гоночные метлы, противодействие растущему экспорту из Азии... Дамблдор лишь в последний момент настоял, чтобы в это же соглашение добавили еще и пункты о культурном обмене и сотрудничестве в сфере образования. И теперь Амбридж, кажется, поняла, зачем ему это понадобилось. «Неужели он уже тогда все предвидел? — подумала она с ужасом. — Нет, не может быть. Даже Дамблдору не под силу просчитывать ситуацию на столько ходов вперед...» Но окончательный удар по Амбридж нанес, как ни странно, Корнелиус Фадж. — Не беспокойтесь, Долорес, — произнес он, когда та через камин рассказала ему обо всем произошедшем. — Все эти детские выходки Дамблдора не имеют совершенно никакого значения. Ну Каркаров, ну и что? В конце концов, то, что директор Дурмстранга согласился стать простым профессором в Хогвартсе, лишь подтверждает, что наша школа — лучшая в мире. — Но чему он будет учить наших детей?! — едва не расплакалась Амбридж. — И как? Я столько усилий прикладываю для того, чтобы наладить в Хогвартсе нормальное обучение, а тут... иностранец... наверняка с не утвержденной Министерством программой... — Временно, Долорес, все временно, — успокоил ее Фадж. — За оставшиеся полгода Каркаров не сможет причинить слишком много вреда, да половина учеников за лето наверняка позабудет обо всем, что он рассказывал! Это же дети, в конце концов. Вы лучше сосредоточьтесь на вопросах управления. Вам вскоре предстоит возглавить школу... Амбридж широко раскрыла глаза. Министр вдруг осекся. — Ох, простите, я забежал немного вперед, — сказал он немного смущенно. — Это должно было стать сюрпризом. Но... раз уж так получилось, считайте это известие подарком на Рождество. — Господин министр... Корнелиус... такая честь... — прошептала Амбридж. — Я приложу все усилия... Но если позволите... Неужели вы нашли способ избавиться от Дамблдора? Конечно, спросить она хотела совсем не об этом. Настоящий вопрос, который Амбридж хотела задать министру, звучал иначе: «Какая сволочь посмела вам советовать за моей спиной?!» Потому что в то, что Корнелиус Фадж сам, без посторонней помощи, нашел способ победить Альбуса Дамблдора, она не верила ни секунды.