25 мая 1996 года
— Я — крестраж Волдеморта? Дамблдор резко выпрямился в своем кресле. — Нет, — строго сказал он. — Запомни, Гарри, ты — это ты. Неважно, что случилось в ту ночь, когда погибли Джеймс и Лили Поттеры. Твою личность определил не Том Риддл, а твои собственные дела. Том, расколов свою душу, невольно отдал тебе часть своих умений, например, умение говорить со змеями, но ты... — Профессор, пожалуйста, — перебил его Гарри. — Я очень устал, у меня был, наверное, худший день в моей жизни. Просто скажите, я — крестраж? Сколько раз Дамблдор ни проигрывал в голове возможные сценарии этого разговора, он все равно оказался к нему не готов. — Да, Гарри, боюсь, что так. — И пока я жив, Том Риддл будет возрождаться снова и снова? — Вероятно, да. — Но в то же время, убить Тома могу только я? Дамблдор кивнул. — Замкнутый круг... — Гарри помолчал. — Извлечь из меня эту пакость невозможно, иначе вы бы уже это сделали, верно? — Я пытался использовать один способ, — директор печально вздохнул. — Том не знает, что ты хранишь часть его души. Попытавшись убить тебя Авадой Кедаврой, он тем самым уничтожил бы свой крестраж, но если бы при этом в нем текла твоя кровь, ты остался бы жив. Часть твоей защиты перешла бы на Тома и не позволила тебе умереть... — И поэтому вы все так подстроили в прошлом году? — понял Гарри. — Ты на меня сердишься? — Нет, за что? Вы же пытались меня спасти... Если бы тогда все получилось, наверное, мама с папой были бы живы... — Или они стали бы лишь одними из множества жертв, — возразил Дамблдор. Они помолчали. — Я не хочу умирать, — сказал, наконец, Гарри. — Даже после всего... Не хочу. Мне все еще есть, ради чего и ради кого жить. Я найду способ. — Очень на это надеюсь, — согласился Дамблдор. — Неразрешимых задач в магии не бывает, такова ее природа. — А то пророчество может мне помочь? — К сожалению, нет. Впрочем... суди сам, Гарри. — Дамблдор откашлялся. — «Грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда. Рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца...» — это то, что было известно Тому Риддлу. А вот остальная часть: «...И Темный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы. И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой. Тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца». Гарри удивленно посмотрел на директора. — И все? Но... Почему вы так тщательно его охраняли, там ведь нет ничего нового? «Отметит как равного себе» уже случилось, а то, что мы не сможем жить спокойно, пока один из нас не убьет другого... Ну, это же очевидно! Раз уж я «тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда», то понятно, что или он меня, или я его... Том ведь даже не зная всего пророчества, вел себя так, словно я единственный, кто ему угрожает! — Ты совершенно прав, Гарри, — кивнул Дамблдор. — По большому счету полный текст Тому был не нужен, вот только он сам об этом не знал. Я приложил массу усилий, чтобы ввести его в заблуждение относительно того, насколько важно это пророчество. — Так это была ловушка? Мои родители погибли потому, что вы играли в свою игру... — Гарри, выслушай меня, пожалуйста, — с нажимом произнес Дамблдор. — Не всегда события идут так, как мы планируем. Если бы все зависело только от меня... Но поначалу пророчество играло лишь отвлекающую роль. Пока Том думал лишь о нем, он не занимался другими вещами. Не похищал людей, не нападал на Министерство и вообще, старался вести себя как можно незаметнее. У меня были осведомители в его лагере... — Профессор Снейп и Люциус Малфой? — спросил Гарри. — Не только, — ответил Дамблдор. — Им двоим Том не особенно доверял, хотя кое-что им удалось выяснить. Но гораздо больше информации дала мне Панси Паркинсон. — Панси? — удивился Гарри. — Так вот почему она нам помогла... Но почему она?.. — У нее свои причины, — уклончиво ответил Дамблдор. — Извини, Гарри, я не могу раскрывать чужие секреты. Скажу лишь, что семья мисс Паркинсон давно в тайне поддерживала Тома и, когда он возродился, предложила ему свои услуги. Сама Панси должна была стать шпионом в школе, Том выбрал ее, потому что у нее обнаружилась природная сопротивляемость легилименции, которую он еще больше усилил, чтобы я не раскрыл ее раньше времени. Он, конечно, позаботился о том, чтобы оставить в разуме мисс Паркинсон лазейку для себя... Но Панси с самого начала решила перейти на нашу сторону, и нам с Игорем и Северусом удалось закрыть ее разум так, чтобы Том ничего не обнаружил. Мисс Паркинсон оказалась ценнейшим союзником, Гарри. Она скармливала Тому ту информацию, которую мы хотели ему передать, а после Рождества обнаружила, что Том скрывается в ее поместье. Как дочь главы семьи она могла провести туда авроров, не поднимая тревоги. При этом Том еще не успел полностью восстановить свои силы, да и его бежавшие из Азкабана приспешники тоже были слишком слабы... Это был самый подходящий момент для атаки, мы с Амелией начали подготовку, но буквально за несколько дней до ее начала Скримджер спутал нам все карты. Аврорат больше использовать было нельзя, а оставшихся на свободе товарищей было слишком мало... Дамблдор помрачнел. — Теперь нам пришлось пойти на гораздо более рискованный план. После нескольких безуспешных попыток завладеть пророчеством Том узнал, что взять его может лишь тот, о ком в нем говорится, то есть либо ты, либо он. Именно поэтому я просил тебя не покидать школу. Не сумев заполучить тебя, Том, по моим расчетам, должен был сам явиться в Отдел тайн. — И тем самым обнаружить себя? — спросил Гарри. — Да, но что важнее, ему пришлось бы разделить свои силы и оставить свое убежище без личного присмотра, — кивнул Дамблдор. — Так же как и часть своих слуг. Он ведь не пошел бы в Министерство со всей своей шайкой. Люциус Малфой должен был сообщить, когда Том покинет свое убежище, а мисс Паркинсон — провести нас через защиту своего дома. В результате Том выдал бы себя Министерству, а мы одним ударом уничтожили бы половину его сил и лишили базы. К сожалению, я недооценил Тома и силу его агентурной сети. В Министерство люди Тома проникли практически беспрепятственно, и если бы Том не усложнил сам себе задачу, выманив тебя из школы, он вполне мог бы сам взять пророчество и скрыться до того, как его заметят. Сработавшую сигнализацию списали бы на ошибку или, быть может, на мои происки... Я ведь все еще был разыскиваемым преступником. Гарри устало потер руками лицо. Если бы Дамблдор не ошибся... Если бы Том не ошибся... Если бы он сам вовремя раскусил Седрика... Если бы его отец не был таким сильным и не смог сам освободиться... — Я устал, — сказал он. — Простите, профессор, я, наверное, переоценил свои силы. Давайте поговорим потом. — Конечно, мой мальчик, конечно, — засуетился Дамблдор. — Ты сможешь дойти до своего общежития? — Да. Гарри поднялся на ноги, но, не дойдя до двери, остановился. — Сэр, вы очень долго живете, — спросил он. — Как вы справляетесь с... — Время, мальчик мой, — тихо ответил Дамблдор. — Только время. — Время уменьшит боль? — Нет. Просто ты к ней привыкнешь. Гарри кивнул и, не прощаясь, вышел из кабинета. Уже наступило время отбоя, школа была пуста, и лишь возле лестницы в подземелья Гарри повстречался с идущей наверх Панси Паркинсон. Они молча разошлись, Гарри свернул в сторону дома Пуффендуя, лишь в последний момент вспомнив, что ему надо бы поблагодарить Панси. — Спасибо, — сказал он, повернувшись. — Не за что, — ответила Панси. — Я не ради вас старалась. — Все равно спасибо. Панси пожала плечами. — Ты, кстати, не видел, в хранилище не было братьев Лестрейнджей? — Не знаю, — удивился Гарри, — кроме Беллатрикс там все были в масках. А что? — Да так... Пытаюсь понять, я еще помолвлена или уже нет. Впрочем, неважно. Панси хотела уйти, но Гарри остановил ее. — Почему ты перешла на нашу сторону? — спросил он. — Из-за Эль? — Пф-ф-ф... — Панси фыркнула. — Из чисто практических соображений. Том Риддл — неудачник, раз ухитрился проиграть тебе несколько раз подряд. Это уже само по себе должно оттолкнуть всех, у кого есть хоть капля разума. Да и что он мог мне дать? Силу? Деньги? Но все, что Темный Лорд дает своим рабам, они обязаны использовать только для исполнения его приказов, их собственные желания имеют значение только пока совпадают с желаниями Лорда. А я хочу сама себе быть хозяйкой. Дамблдор тоже не подарок, но он хотя бы не пытает своих сторонников и не убивает их за неповиновение. А Эль... Панси помолчала. — Она выживет? — спросила она. — Не знаю, — честно ответил Гарри. — Доктор сказал, что поможет только чудо... Гермиона сейчас с ней. — А... — Панси на секунду о чем-то задумалась, потом махнула рукой и скрылась за поворотом. В пуффендуйской гостиной уже никого не было, одна лишь Луна сидела, поджав ноги, на своем любимом диванчике чуть в стороне от камина. Гарри уселся рядом, Луна молча прижалась к нему. Гарри посмотрел на висящий на стене календарь, на котором как раз в этот момент двадцать пятое мая сменилось на двадцать шестое. Ровно девять лет назад он стал частью семьи Олсенов. Ровно девять лет он был счастлив, пока во второй раз не стал сиротой. Гарри уткнулся Луне в грудь и заплакал. — Поплачь, Гарри, — шепнула та. — Героям надо иногда плакать, когда никто не видит.26 мая 1996 года
— Мисс Паркинсон? — удивился Дамблдор. — Чем обязан столь поздним визитом? — Вы обещали мне услугу, — сказала Панси. — Я бы не стала торопиться, но это срочно. Так получилось, что отец и брат сейчас в Азкабане и, видимо, достаточно надолго. — Вы хотите им помочь? — Дамблдор нахмурился. — Боюсь, тут я совершенно ничего не могу сделать. Они пособничали Тому Риддлу и оказали сопротивление... — Я не об этом. Они сами виноваты, по заслугам и получат. Но сейчас они не могут управлять нашими финансами, а я еще несовершеннолетняя, поэтому все дела перейдут к маме. А она абсолютно не разбирается в бизнесе. — И? — Вы ведь снова стали главой Визенгамота? Арестуйте, пожалуйста, на полгода все наше имущество. Дамблдор удивленно посмотрел на девушку. — Я, конечно, выполню вашу просьбу, если вы так настаиваете, но... Могу я узнать причину? — Да все очень просто, — Панси пожала плечами. — Лестрейндж выдал отцу задаток за меня — сто тысяч галлеонов. Зная папочку, я уверена, что от этих денег не так много осталось, но сколько бы ни было — это мое будущее и мой стартовый капитал. А у папы есть брат, дядя Нортон, и как только он узнает, что деньги остались без присмотра, тут же вопьется в маму, как клещ, и не отстанет, пока не высосет все досуха. Единственный способ это предотвратить — арестовать счета до тех пор, пока мне не стукнет семнадцать. После этого я смогу распоряжаться деньгами сама. — Понятно, — кивнул Дамблдор. — И ради этого вы пришли ко мне в двенадцать ночи? — Вы, очевидно, не знакомы с дядей Нортоном? — усмехнулась Панси. — Не имею такого удовольствия. — Так вот, я боюсь, что даже сейчас уже слишком поздно. Единственная надежда на то, что в выходной он проспит подольше. Но если до полудня имущество не арестуют, то после полудня денег на счетах уже не будет. — О, ну в таком случае, конечно, я сделаю все, что могу, — заверил Панси Дамблдор. — Визенгамот собирается завтра в восемь, я распоряжусь, чтобы это дело рассмотрели первым. — Спасибо, это все, о чем я хотела вас попросить, — Панси поднялась было на ноги, но директор жестом остановил ее. — Извините, что упоминаю об этом, — сказал он, — но вы не похожи на человека, чьи родственники только что угодили в Азкабан безо всякой надежды оттуда выйти. — И что? — О, ничего, совершенно ничего, — Дамблдор тепло улыбнулся, но Панси глядела на него настороженным взглядом. — Просто любопытно узнать ваши мотивы. Если это не секрет, конечно. — Да какой там секрет? — Панси дернула плечом. — Мне с детства внушали, что цель моей жизни — выйти замуж за богача и нарожать ему побольше чистокровных детишек. Ребенком я была достаточно наивна, чтобы поверить в это, даже убедила себя в том, что люблю Драко... Сейчас стыдно вспоминать, какой я была дурой. Потом Темный Лорд отнял у меня возможность иметь детей, Драко меня бросил... И я словно проснулась. Решила, что добьюсь всего сама по себе, а не как... курица-несушка. Вот только в моей семье лишь мой брат всегда был наследником, я же всегда была товаром на продажу. А покупатели все не находились и не находились, конечно же, из-за меня, а не из-за того, что в комплекте со мной выставлялись какие-то несусветные требования... В итоге меня продали Рабастану Лестрейнджу за полмиллиона галлеонов, естественно, без моего согласия. Приятно знать себе цену, конечно, но мне кажется, что я стою намного больше. Знаете, когда я заработаю свой первый миллион, я, пожалуй, навещу папу в Азкабане. Надеюсь, к тому времени он еще будет жив... Хотя не знаю, зачем я вам это все рассказываю. Вы меня не поймете, профессор, мы слишком разные. У вас идеалы, у меня чистый рационализм. — Мы действительно разные, — кивнул Дамблдор. — Но как ни странно, я вас понимаю. Не разделяю некоторые ваши взгляды, но понять могу. Ему вдруг пришло в голову, что Панси, возможно, могла спланировать все гораздо раньше, чем он предполагал, и ее планы имели намного больше скрытых смыслов. Слишком уж удачно сложились для нее обстоятельства — отец и старший брат за решеткой, а она сама вне всяких подозрений...* * *
— Временный запрет на распоряжение имуществом и перевод средств с целью предотвращения финансирования терроризма и отмывания денег по указу номер одиннадцать-пять, с разрешенным лимитом на снятие средств для личных нужд в размере пятисот галлеонов ежемесячно и большими суммами по дополнительному разрешению правоохранительных органов в случае форс-мажорных обстоятельств. Оспаривание запрета возможно в судебном порядке, но займет не менее полугода, а мисс Паркинсон большего и не нужно, если я правильно вас понял. Из всех знакомых Дамблдора один лишь Хамфри Эпплби мог произнести эту тарабарщину на одном дыхании, не запинаясь и не подглядывая в шпаргалку. — Пусть это будет первым вопросом на завтрашнем заседании, — сказал Дамблдор. — Разумно, — Хамфри кивнул. — Я немного знаком с Нортоном Паркинсоном, в таких делах он проявляет необычайную скорость реакции. Если бы он еще так же хорошо умел распоряжаться деньгами, как одалживать их... — Вы, похоже, знаете каждого волшебника в Британии, — улыбнулся Дамблдор. — Всех, кто имеет какое-то значение, — вернул улыбку Хамфри. — Это моя работа. — Корнелиуса тоже? — все так же улыбаясь, спросил директор. Хамфри насторожился. — Мы давно дружим семьями, — сказал он. — Мой сын женат на его племяннице, если помните, вы посылали им поздравления на свадьбу. — А их дочь сейчас учится на Пуффендуе и играет в квиддич, — добавил Дамблдор. — Как же тесен наш мир... Хамфри согласно кивнул. — Знаете, что меня удивляет? — продолжал Дамблдор. — Чистка, затеянная Фаджем с подачи Скримджера, совершенно не затронула Визенгамот. Ни вас, ни ваших подчиненных никто не допрашивал и не увольнял по подозрению в «измене». Более того, как мне стало известно, именно вы настояли на полном и всестороннем разбирательстве и тщательной подготовке к судебному процессу, благодаря чему несправедливо обвиненные волшебники так и не успели стать несправедливо осужденными. — Не думаю, что вы стали бы меня обвинять, если бы узнали, что я использовал свое влияние для защиты невиновных, — ответил Хамфри. — Да, я с самого начала подозревал, что скорее Волдеморт начнет раздавать на улицах бесплатный суп, нежели вы попытаетесь свергнуть министра магии. К сожалению, я лишь скромный служащий и мог сделать не так много... — Я также думал о том таинственном незнакомце, — перебил его Дамблдор, — который предупредил меня и Амелию о готовящемся аресте. Это была, вероятно, очень осведомленная личность... И знаете, Хамфри, очень странно, но еще одна осведомленная личность год назад предупредила Гарри Олсена о переносе судебного слушания. Предупредила раньше, чем об этом узнали даже члены Визенгамота. Не многовато ли «осведомленных личностей» в нашем уютном учреждении? — И вновь повторю, — Хамфри усмехнулся. — Стали бы вы осуждать кого-то, кто употребил свое влияние и свою осведомленность на то, чтобы уберечь невиновных от несправедливости? — Нет, конечно, — ответил Дамблдор. — Но мне кажется весьма странным, что эта осведомленная личность... Да к черту иносказания! Вы были в центре всего, вы с одной стороны поддерживали Фаджа и подавали ему идеи, а с другой — играли против него... — Почему вы... — Хамфри запнулся, секунду помолчал и улыбнулся. — Ну конечно. Персиваль Уизли. Я должен был понять, что его показательный разрыв с семьей лишь притворство. — Только не пытайтесь на нем отыграться, — угрожающе произнес Дамблдор. — Да Мерлин упаси! — воскликнул Хамфри. — Наоборот, я лишь рад за него. Такие сообразительные личности по нынешним временам большая редкость. Уверен, что у него все будет хорошо. — Очень на это надеюсь, — кивнул Дамблдор. — Но вы не ответили на вопрос. Почему вы, с одной стороны, всячески поддерживали Фаджа, а с другой — выдавали его планы в самый последний момент? Пытались усидеть на двух стульях? — Ну что вы... — усмехнулся Хамфри. — Нет, попытка сесть между стульями, как правило, заканчивается отбитым копчиком. — Тогда я тем более не понимаю. Кому вы служите, Хамфри? — Британии, господин Верховный чародей, — ответил Хамфри. — Ведь кто-то должен. — То же самое могут сказать о себе и Фадж, и Скримджер, — возразил Дамблдор. — Даже Том Риддл не считает себя опасным психопатом, но уверен, что действует исключительно в интересах магической Британии. — Это совсем другое, — Хамфри задумался. — Как бы объяснить... Понимаете, все эти люди думают, что интересы Британии — это прежде всего их личные интересы. Они не видят страну без самих себя во главе. — А вы не такой? — Нет. Я, господин Верховный чародей, лишь маленький винтик той машины, которую обычно называют «бюрократией» и нещадно ругают, но без которой наше общество не может существовать. И все, что я делаю, я делаю не ради себя, вас или Фаджа, но ради системы. — Вы так говорите, словно бюрократия — это живое существо, эдакая стоглавая гидра, поработившая людей. — В вас говорит предубеждение. Люди просто не осознают, в какой хаос превратилось бы их существование без бюрократии. Именно она управляет нашим обществом и, быть может, не всегда делает это лучшим образом, но человечество пока не придумало иного способа организации. Лично управлять можно лишь десятком-другим подчиненных, и любой, кто поднимается на уровень выше, просто вынужден создавать ту или иную систему управления, даже не осознавая, что тем самым он создает бюрократию. Короли, императоры, президенты и министры приходят к власти разными способами, но управляют всегда одинаково — через чиновников, включенных в некую систему. Даже Волдеморту с его одержимостью лично контролировать всё и вся в конце концов пришлось создавать какое-то подобие системы управления. Подозреваю, ему в какой-то момент просто перестало хватать времени... К счастью, он в этом не слишком преуспел, и после его исчезновения созданная им организация развалилась — не смогла жить без лидера. Кстати, знаете, почему Волдеморт за десять лет первой войны так и не добился успеха? — Потому что нашлись люди, которые не боялись бросить ему вызов? — предположил Дамблдор. — Нет. То есть, конечно, и из-за этого тоже, не поймите меня неправильно, я не умаляю их заслуг. Но главной ошибкой Волдеморта было то, что он долгое время пытался бороться с Министерством, не создавая ничего взамен. А в борьбе отдельной личности с бюрократией личность заведомо в проигрышной позиции. Просто потому, что бюрократию нельзя убить. Можно уничтожить отдельных людей, но на их место придут другие. Система ведь и построена таким образом, чтобы ее элементы были взаимозаменяемыми. Волдеморт в конце концов и сам это понял, перейдя от попыток уничтожить Министерство к его захвату. Если бы ему удалось... — Я как-то слабо представляю себе Тома Риддла в кресле министра, обложившегося бумагами и принимающего посетителей по предварительной записи. — Вы правы, но ему пришлось бы посадить туда свою марионетку и использовать ресурсы Министерства для того, чтобы оно занималось повседневной рутиной. Просто потому, что и под властью Темного Лорда кто-то должен будет заниматься стандартизацией толщины стенок котлов, таможенными тарифами или выдачей разрешений на строительство. Не сам же Лорд это будет делать, верно? — Тогда почему вы поддерживали Корнелиуса? — Ну, я не во всем его поддерживал... Авантюра с «разоблачением заговора» — это затея только Скримджера, я узнал о ней слишком поздно, чтобы ее предотвратить. Хорошо хоть предупредить вас успел. А в остальном... Корнелиус очень много сделал для Министерства, господин Верховный чародей. Свой орден он носит вполне заслуженно, хотя большинство волшебников вряд ли понимают, что получать награды можно не только в бою... — Знаете, Хамфри, вы, пожалуй, страшнее Тома, — немного помолчав, сказал Дамблдор. — О, вы сами, конечно, не убиваете и не пытаете, но если бы Том захватил власть — вы и такие как вы тут же создали бы под его нужды конвейер для уничтожения неугодных. Вы создали бы четкие критерии для убийства, разработали бы порядки и регламенты того, как следует убивать и как утилизировать останки на благо живущих... — Нацистская Германия, — кивнул Хамфри. — Да, я знаком с историей. Но если топором зарубили человека, виноват ли сам топор? — Топор — предмет неодушевленный, — ответил Дамблдор. — Но если тот, кто его выковал, знал, зачем его будут использовать, он тоже виновен. Хамфри пожал плечами. — Я и не ждал, что вы со мной согласитесь, — сказал он. — Просто пояснил, почему я помогал и вам, и Корнелиусу. Могу я теперь идти? Заседание завтра в восемь, а у меня еще немало работы. Или вы предпочли бы, чтобы я написал заявление об отставке? — Нет, — чуть подумав, ответил Дамблдор. — По крайней мере, не сейчас. Взаимозаменяемость взаимозаменяемостью, но я сильно подозреваю, что без вас система будет работать... несколько хуже. Но имейте в виду, теперь я буду присматривать за вами намного внимательнее, чем прежде. — Как угодно, — Хамфри встал. — Кстати, просто для сведения, Волдеморту я бы служить не стал. Хотя бы потому, что моя жена — маглорожденная. — Но и затевать против него партизанскую войну вы бы тоже не стали? — Это не мое призвание, — ответил Хамфри. — С палочкой в руках воюют другие, мое оружие — перо и пергамент.30 мая 1996 года
Она умела летать. Ее тело было абсолютно прозрачным, наполненным лишь воздухом и солнечным светом и, взглянув вниз, она, наверное, увидела бы сквозь саму себя землю. Но для нее внизу не было ничего интересного, она смотрела только вверх, на ослепительно яркое Солнце, которое с каждым взмахом крыльев становилось все больше и все теплее. — Нет! Ее полет изменился. Что-то мешало сделать ей очередной взмах, приблизиться к Солнцу еще немного. Досадно... Там, внизу, послышался чей-то голос. Голос раздражал, и она попыталась отстраниться от него, улететь подальше, но голос все бубнил и бубнил что-то о людях, которых она не знала и не хотела знать. — Не уходи! Пожалуйста! Она бы поморщилась, если бы у нее было лицо. Зачем этот «кто-то» ей мешает? Солнце так близко, еще одно усилие и она сумеет до него добраться. И тогда... Она не знала точно, что случится тогда. Но что-то хорошее. По крайней мере, нудный голос тогда точно заткнется. — Не оставляй меня! Это еще почему? Она еще сильнее заработала крыльями, но голос не утих, а наоборот, усилился. Она начала понимать некоторые слова, голос говорил что-то о людях по имени Эль, Гермиона, Гарри, Луна, Джинни, Невилл... Странные имена, она не понимала, зачем кто-то хочет, чтобы его так называли. Еще более непонятным было то, что имена вызывали у нее какое-то неясное ощущение, словно она что-то потеряла и никак не могла найти. Она снова рванулась ввысь. — Ты нужна нам! Что за ерунда. Она одна. Кроме нее тут есть только Солнце, воздух и крылья. Она напрягла все силы, стараясь подняться выше. Кажется, ей это удалось, Солнце стало еще ближе, настолько близким, что уже не согревало, а обжигало ее. Это было больно, но ей все равно надо было лететь. — Ты помнишь меня? Пожалуйста, не умирай! Ну конечно она не умрет. Смерти нет. Вот только доберется до Солнца... Она еще раз взмахнула крыльями, Солнце приблизилось и из теплого стало нестерпимо горячим. Больно! Она попыталась закричать, но у нее не получилось. Ну конечно, глупая, для этого сначала надо вдохнуть! — Дыши, дыши! Хорошо... Почему кто-то радуется, когда ей так больно!? Она снова попыталась взмахнуть крыльями, но их уже не было. Солнце сожгло их, рассердившись на то, что она не сумела до него долететь. — Иди к нам. Мы тебя ждем... Она почувствовала, что падает. — Нет! Поток воздуха подхватил ее у самой земли и плавно понес в сторону видневшийся на горизонте синевы. Море. Да, точно. Море — это много воды. Много соленой воды. В нем можно плавать. Она любила плавать. Она научила ее плавать... Кого? Она не помнила. Но, значит, она была не одна? — Да, да, ты не одна! Пожалуйста, не уходи... — Где ты? — попыталась спросить она. Смешно, ведь у нее нет тела. Как она может говорить? — Я тут, рядом с тобой. Всегда рядом... — Почему? — Потому что я тебя люблю. Это что, слезы? Слезы — это вода. Слезы соленые. Как море. В море хорошо. Она упала в море и почувствовала, как вода заполняет ее легкие. Странно, но это было совсем не больно. — Она дышит? — Да. Удивительно... Что тут удивительного? Вы же сами не дали мне улететь. Вода разошлась, и она увидела перед собой лицо. Она сама? Нет, это кто-то другой, но почему она плачет? — Эль, пожалуйста, не умирай! Ах да. Ее так зовут. Эль. Элин. Эрик и Линда. Они мертвы. Они любили ее, а она не смогла их спасти. — Нет, нет, не уходи! Только не снова! Любимые мертвы, но есть еще кто-то. Кто-то, кто не дает ей умереть. Кажется... Элин открыла глаза. — ...а потом вы с Гарри взяли меня за руки и за ноги и понесли в море. Ты помнишь? Я брыкалась и кусалась, но вы затащили меня на глубину и бросили. Я от страха вцепилась в тебя и чуть не утонула, а потом оказалось, что там воды по пояс. А потом ты держала меня, пока я училась работать ногами... Я хочу на море, а ты? Давай съездим туда, когда ты поправишься? Обязательно съездим, только ты и я, вместе. А еще, помнишь, мы сидели у камина, снаружи намело столько снега, что в окна почти ничего не было видно. Я хотела зажечь свет, а ты сказала, что это все испортит. Я тогда на тебя рассердилась, потому что мне надо было читать, а ты просто сидела и ничего не делала. А помнишь, как мы катались на лыжах с горки? Ты врезалась в Гарри, а я врезалась в тебя, даже удивительно, как мы ничего не сломали. А помнишь, как... Ох, Эль, ты очнулась! — Болтушка, — прошептала Элин. — Даже помереть спокойно не дашь.3 июня 1996 года
Спустя неделю Элин перевели из больницы святого Мунго в Хогвартс. Она уже могла разговаривать и начала потихоньку двигать руками, но каждый вздох все еще причинял ей боль. К счастью, большую часть времени она спала, а когда бодрствовала — не всегда могла отличить сон от яви. Единственное, что она четко понимала — Гермиона постоянно находилась при ней и постоянно разговаривала, словно боясь, что без ее болтовни Элин забудет, кто она такая. Другие люди приходили и уходили — Гарри и Луна были с ней чаще, чем все остальные, но даже они иногда отсутствовали, а Гермиона была всегда. Постепенно боль утихла, но вновь выращенная кожа начала нестерпимо чесаться, и унять зуд было никак невозможно — Элин обернули бинтами и настрого запретили их срывать. При этом дозу снотворного постепенно сокращали, так что переносить мучения приходилось во все более и более здравом уме. Вместе со способностью видеть мир возвращалась и память, а вместе с ней — и чувство утраты. Однажды ночью Гермиона, проснувшись посреди ночи, услышала, как Элин плачет, уткнувшись в подушку. Она обняла подругу, гладила ее и шептала какие-то слова утешения, которые сама не понимала и не осознавала. Элин все плакала, и тогда Гермиона, поддавшись внезапному порыву, забралась к ней под одеяло и обняла ее. Спустя минуту Элин уже спала, а Гермиона так и провела остаток ночи, боясь пошевелиться, и лишь под утро вернулась в свою кровать. Но больше слез не было. Элин за одну ночь, кажется, выплакала все, что у нее накопилось. Удивительно, но чем больше прояснялось сознание Элин, тем больше нервничала Гермиона. В один из дней та спросила, не будет ли Элин возражать, если она покинет ее на время экзаменов. Элин, естественно, не возражала, хотя у нее осталось впечатление, что дело тут не только в учебе, но в чем-то еще, о чем Гермиона не хочет говорить. Но Элин и самой тоже хотелось иногда остаться в одиночестве, особенно после того, как она обнаружила, что ей придется заново учиться ходить. Она не хотела, чтобы кто-то видел ее в уродской больничной ночнушке, с трудом переставляющую ноги, задыхающуюся после каждого шага и то и дело порывающуюся опереться на стену культей правой руки. И еще Элин нужно было побыть одной для того, чтобы спокойно подумать о том, что ей делать дальше со своей жизнью. Потому что хоть она и шла на поправку, но восстановиться полностью ей не удалось. Адский огонь не смог забрать у Элин жизнь, но он забрал у нее всю магию, до последней капли. Элин могла видеть Хогвартс, могла принимать магические эликсиры и лечиться при помощи заклинаний, могла даже управляться с гоблинским магическим протезом, но она сама не могла вызвать даже искорку. Она перестала быть волшебницей, а это значило, что в Хогвартсе ей больше места нет.