31 октября 21... года
Вообще, для того, что задумал Гарри, подошел бы любой день года. Но в том, чтобы завершить начатое именно в Хэллоуин, был определенный символизм, а командор Олсен в последние годы своей жизни стал придавать таким вещам большое значение. Возможно, зря. Гарри отложил перо, перечитал текст, сложил лист пергамента пополам и вложил его в конверт. Имя адресата было уже написано, марка не требовалась — все, кому предназначались эти письма, жили неподалеку. Гарри запечатал конверт сургучом, положил его сверху на стопку других таких же конвертов и с некоторым усилием откатил свою коляску от письменного стола. Строго говоря, пользоваться коляской было не обязательно — люди давным-давно придумали очень удобные летающие кресла, а в последние годы в моду вошли экзоскелеты на телепатическом управлении. Но Гарри оставался верен традициям. Как ни крути, но когда тебе почти двести лет, менять устоявшиеся привычки довольно трудно. Подъехав к сейфу, Гарри открыл дверцу, достал заранее заготовленный пакет и бросил его к себе на колени. Палочка, камень и мантия — атрибуты «повелителя смерти». Ирония судьбы, которую вряд ли кто-то мог по-настоящему оценить. «Разве что Луна? — Гарри на секунду задумался. — Да, пожалуй, она нашла бы это забавным». Мысль о Луне напомнила ему о том, что он попрощался только с живыми, но не с мертвыми. Гарри подкатил коляску к стене с фотографиями. В этом он тоже был старомоден — никаких «живых» стен, меняющих цвет под настроение хозяина, никаких проекторов и экранов, только старые добрые фотографии. Все, кого он любил, были здесь, вечно молодые и веселые, вечно живые на фотографиях и вечно живые в его памяти. Вот Лили и Джеймс Поттеры, танцующие на ковре из желтых листьев. Рядом — Эрик и Линда Олсены, единственная неподвижная фотография на этой стене. У Гарри в альбомах, конечно, хранилось множество других снимков, но здесь он предпочел видеть именно этот, сделанный еще до его рождения. Эрик стоял на нем позади жены, положив руки на ее живот, и Гарри было приятно думать, что крошечная Элин внутри маминого живота в этот момент тоже смотрит на него. А вот и сама Элин. С Гермионой, разумеется — Гарри не мог и подумать о том, чтобы разделить эту парочку даже на фотографии. Здесь они были совсем еще молодыми — Элин в своей профессорской мантии и шапочке разбегалась и со смехом прыгала на спину только что окончившей Хогвартс лучшей ученице Гермионе Грейнджер. Та падала на траву, изворачивалась и целовала Элин, затем девушки поднимались на ноги и начинали кружиться в каком-то невообразимом танце. Гарри не выдержал и помахал им рукой. Элин и Гермиона, на секунду оторвавшись друг от друга, обернулись к нему и помахали в ответ. Гарри некоторое время смотрел на девушек, стараясь запомнить их именно такими — пьяными от своей любви, стоящими в самом начале пути, по которому они много лет будут идти рука об руку до самого конца. Вскоре после окончания школы Гермиона поступила на службу в Министерство магии. Она пыталась добиться улучшения условий для волшебных рас, но потерпела сокрушительное поражение — не столько потому, что волшебники противились ее инициативам (хотя и из-за этого тоже), сколько потому, что сами волшебные расы далеко не всегда изъявляли желание что-то менять. Точнее, они были не против того, чтобы получить от волшебников дополнительные права, но совершенно не испытывали энтузиазма по поводу сопровождающих эти самые права обязанностей. Кентавры страстно желали расширить свои охотничьи угодья, но отказывались признавать Статут о сохранении редких видов. Русалки и тритоны были рады получить право жить в любом водоеме, но искренне не понимали, почему они при этом должны соблюдать интересы людей, живущих на берегу. Ну а гоблины, как оказалось, при всем своем стремлении получить волшебные палочки совершенно не были заинтересованы в том, чтобы отменить ограничивающий это право договор 1802 года, давший им монополию на банковскую деятельность. Разочарованная Гермиона в конце концов плюнула на свой проект создать общество всеобщего равенства и ушла в ДМП на должность простого аналитика. Спустя десять лет чиновники взвыли — «эта проклятая Грейнджер» одну за другой обнаруживала и закрывала щели, через которые в кое-чьи карманы утекали тонкие (и не очень) ручейки бюджетных денег. Потом взвыл бизнес, которому закрыли возможность покупать нужных людей и нужные решения. Потом взвыла знать, которая стараниями грязнокровки Грейнджер окончательно лишилась старых привилегий... Ее пытались подкупить, ее пытались очернить и даже арестовать, ей пытались угрожать. Одна особо умная компания даже попыталась нанять киллеров — плохая идея, поскольку Гермиона не просто так была когда-то лучшей ученицей Хогвартса, а профессор Олсен и в самом деле ухитрилась вмонтировать в свой протез боевой бластер, от луча которого не защищало никакое Протего. Ненавидимая элитой и боготворимая простыми волшебниками Гермиона на волне коррупционных разоблачений решилась баллотироваться в министры магии и потерпела полный провал. Таких грязных выборов в истории Британии не было никогда прежде и, видимо, не будет. Слишком многим Гермиона наступила на хвост, слишком многие ненавидели ее магловское происхождение, слишком многих раздражал даже тот факт, что она совершенно открыто жила с Элин. Самой Элин тоже досталось (видимо, за компанию), и хотя та лишь смеялась и говорила, что ей все равно, но именно тогда Гарри заметил в светлых волосах сестры первые проблески серебра. Гермиона проиграла выборы и навсегда покинула политику, занявшись более мирным делом: они вместе с Элин решили полностью перестроить всю систему магического образования. Элин к тому времени уже успела создать и возглавить кафедру общего образования в Хогвартсе, а Гермиона теперь занялась созданием в Хогсмиде начальной школы для волшебников. Благо, деньги на это были — сначала от бизнес-империи Панси Паркинсон, а затем и из бюджета: чиновники предпочли финансировать школу, лишь бы держать Гермиону подальше от министерства и от его финансовой отчетности. Лишь спустя десятилетия магическая британская элита поняла, какую ошибку она совершила. Потому что прежде из Хогвартса выходили те, кого до одиннадцати лет едва учили читать и считать, а после одиннадцати — колдовать, и не более того. Теперь же дети волшебников с семи лет получали правильное начальное образование, а в Хогвартсе попадали в умелые руки профессора Олсен. Они уже не просто учились махать палочками, они изучали историю, математику, философию и литературу, Элин учила их критически воспринимать информацию и подвергать сомнению любые авторитеты, включая и свой собственный. Проще говоря, Элин и Гермиона создали систему, которая учила детей думать. И это оказалось тем ударом, который сломил хребет старой закостеневшей в вековых традициях системе. Не сразу, конечно. Потребовалось много лет, прежде чем в Британии набралась критическая масса образованных молодых людей, и еще больше времени, пока их школьные знания не отточил наждак жизненного опыта. Но Элин и Гермиона прожили достаточно долгую жизнь, чтобы успеть увидеть результаты своих трудов. Да, Гарри помнил их самыми разными. Он помнил и девочек, спустившихся вместе с ним в подземелье для первой встречи с Томом Риддлом, помнил и двух молодых мамочек, возившихся с подозрительно рыжими младенцами (Элин и Гермиона никогда прямо не говорили, от кого родили своих детей, но по цвету волос все было и так понятно). Он помнил и профессора Элин Марию Олсен, автора «Истории магии для самых маленьких», «Истории магической Британии от Мерлина до наших дней» и ответственного редактора двенадцатитомной «Общей истории магического мира», по которой историю магии изучали ныне во всех магических школах Земли и ближнего космоса. И, конечно же, он помнил Гермиону Джин Грейнджер, кавалера ордена Мерлина первой степени, грозу коррупционеров, кандидата в министры магии, основателя и первого директора начальной магической школы в Хогсмиде. Помнил двух старушек, которых любила и уважала вся Британия, до конца своей долгой жизни бывших вместе и даже умерших одновременно, во сне, лежа в одной постели и держась за руки. Но сейчас он хотел вспомнить не профессора Олсен и не директора Грейнджер, а двух восемнадцатилетних девушек: Гермиону, только что получившую свой диплом с отличием, и Элин, которая, подкравшись сзади, с хохотом прыгала ей на спину.* * *
Гарри отвернулся от стены и подъехал к выходившему на сад широкому панорамному окну. Здесь, на Ганимеде, с земными деревьями творились настоящие чудеса: вырастая при низкой гравитации, простые яблони и вишни принимали невообразимые формы и достигали совершенно немыслимых для Земли размеров. Тени же, образуемые сочетанием почти полного в этот день недели Юпитера и недавно вышедшей из-за горизонта Каллисто, и вовсе превращали сад в живую картину художника-авангардиста. Две детские фигурки вдруг спрыгнули на землю откуда-то сверху, из переплетения ветвей, плавно приземлились и, совершая широкие прыжки, побежали через двор к краю накрывавшего сад магического купола. Гарри нахмурился. За много лет на Ганимеде он уже давно привык к тому, что дети, даже упав с высоты трехэтажного дома, отделываются в худшем случае испугом и парой подзатыльников от родителей. Но его пра-пра-пра-правнучка Альба Олсен выбрала для учебы Хогвартс, и если она по привычке попробует провернуть подобный трюк в условиях земного тяготения, это может закончиться очень плохо. Конечно, она не отправлялась с Ганимеда сразу на Землю (для родившегося и выросшего тут ребенка это было смертельно опасно, даже с учетом того, что Альба большую часть времени проводила в помещениях с искусственной гравитацией). В адаптационном лагере на Марсе выросших вне Земли «детей пространства» должны были постепенно приучить к условиям большой силы тяжести. И все же... Впрочем, это проблема уже не должна была волновать Гарри. Да, он хотел бы увидеть, как его любимая внучка (ну, в смысле пра-пра-сколько-там-раз-внучка) пойдет в школу. Так же как хотел увидеть результаты экспериментов с варп-двигателями, дождаться возвращения экспедиции из пояса Койпера и посмотреть, чем закончится на Земле та сумятица, что поднялась после отмены в прошлом году Статута о секретности. Гарри еще много чего хотел увидеть, но месяц назад с Титана пришло сообщение о том, что его старшая дочь, Линда Пандора Олсен, умерла от болезни, которую врачи обозначили заумной латинской фразой на три строки и которая по-простому называлась «старость». А когда твои дети начинают умирать от старости, это значит, что тебе тоже пора. В общем-то, он и так прожил намного дольше, чем планировал. Крестраж в его голове сделал его почти бессмертным... но, к сожалению, не вечно молодым. Впрочем, даже если бы Гарри обладал секретом вечной молодости, сейчас он бы им не воспользовался. Он уже завершил все свои дела, и теперь пришла пора двигаться дальше, к очередному великолепному приключению, как говорил когда-то Дамблдор. Гарри снова вернулся к стене с фотографиями и наконец-то решился взглянуть на ту, кто был для него дороже жизни. Луна. Этот снимок когда-то обошел все средства массовой информации, и магловские, и волшебные. Не старая еще (хотя о ее истинном возрасте маглы не знали) женщина в скафандре чуть насмешливо глядела в камеру, подмигивала фотографу и опускала стекло шлема. Стоящий рядом с ней юноша повторял ее движение, внимательный наблюдатель мог успеть заметить определенное сходство его лица с лицом женщины. Да, Эрик больше удался в Луну, чем в Гарри, от отца ему достались разве что черные волосы и страсть к полетам... Строго говоря, в тот день на Венеру должен был отправиться не его сын, но основной экипаж незадолго до отправки заболел, и Эрик упросил поставить его главным пилотом. Гарри сам порывался лететь, но он слишком поздно пересел с «Тахмасиба» на «Хиус» и просто не успел закончить подготовку в срок. В результате в первую венерианскую экспедицию отправились его сын и его жена. Луна Олсен, урожденная Лавгуд. Первая женщина на Венере. Первый человек, увидевший морщерогого кизляка — огромный псевдоразумный парус, дрейфовавший в облаках серной кислоты в венерианской атмосфере... Первая жертва из той кровавой дани, которую жестокая богиня красоты взимала с человечества за право себя познать. Впрочем, возможно, что первым был все же Эрик. Ведь никто точно не знал, чей скафандр не выдержал первым, когда «Хиус-2» рухнул на багровый песок.* * *
Когда-то давно Гарри пришел в Проект, чтобы спастись от депрессии. Он тогда только что ушел из спорта и, благодаря прошлым заслугам, его легко приняли в аврорат, но эта работа оказалась далеко не такой романтичной, как он думал в юности — большую часть времени ему приходилось проводить за письменным столом, оформляя очередной протокол о задержании очередного мелкого воришки в Лютном. Гарри сам не заметил, как один стаканчик в баре по пятницам перерос в два, три и четыре каждый день после работы, а порой и во время нее. Все чаще он ловил на себе жалостливые взгляды коллег («эх, а ведь был когда-то героем...»), и тогда ему в голову впервые пришла мысль о том, не закончить ли ему свою миссию. Это было бы очень просто... Но тогда это было не всерьез. У Гарри была всепонимающая Луна и маленькие Эрик, Линда и Лили, и Гарри просто не имел права оставить их одних. У него хватило силы воли собрать себя в кулак и бросить опостылевшую работу ради авантюры, в которую в то время не верил почти никто. В проект «Ковчег» его взяли как бывшего ловца Татсхилл Торнадос, невзирая даже на отсутствие специальных знаний. Потом, конечно, Гарри пришлось выучить и руны, и нумерологию, и астрономию, и физику с химией, и еще массу других нужных вещей. Просто потому, что по мере развития Проекта пилотирование превращалось из искусства в точную науку, и для него было уже недостаточно имевшегося у Гарри чувства пространства, устойчивости к перегрузкам и моментальной реакции. Когда Луна и Эрик не вернулись из своей последней экспедиции, именно Проект заполнил пустоту, образовавшуюся в его душе. Гарри с головой окунулся в работу, просто не давая себе времени на то, чтобы остановиться и осознать потерю. Сначала это были полеты, затем, когда здоровье не позволило ему больше садиться за штурвал — Академия пилотов, ну а в последние сорок лет — командование базой освоения дальнего космоса на Ганимеде, на который постепенно перебралось все многочисленное семейство Олсенов-Поттеров-Лавгудов-Грейнджер, чтобы перестать, наконец, «ходить по этой земле» и тем самым окончательно прервать старое семейное проклятие.* * *
Взгляд Гарри скользил вдоль стены, задерживаясь на каждой из висящих на ней фотографий. Вот вся его семья вместе с Малфоями на свадьбе Скорпиуса и Лили. Вот пожилой Ксенофилиус Лавгуд с Ритой и детьми. Вот снимок шести поколений Олсенов — Луны-старшей на нем уже нет, зато есть сразу две Луны-младших. Вот его выпуск в школе пилотов — их было всего пятеро: три волшебника, сквиб и магл, они до сих пор дружили семьями... А вот и его собственные ученики: последний выпуск перед тем, как он покинул Академию — сорок человек, уже умеющих то, о чем он сам когда-то и помыслить не мог, и Гарри безумно гордился тем, что смог воспитать учеников, превзошедших своих учителей. Фотографий было много. Семья, коллеги, ученики, друзья... Гарри перевел взгляд на последнее изображение. Те, кто впервые заходили в этот кабинет, обычно недоумевали, почему его хозяин разместил среди фотографий вкладыш из коробки с шоколадной лягушкой. Гарри охотно объяснял, что у него просто не нашлось фотографии профессора Дамблдора — тот не любил фотографироваться, потому что считал, что на снимках борода его полнит. На самом деле Гарри просто таким образом чтил память своего учителя, ведь именно свое присутствие на вкладыше директор Дамблдор считал главным достижением своей жизни. — Ну что, профессор, — сказал Гарри. — Приступим к последнему эксперименту? Нарисованный Дамблдор, как всегда, не ответил, но Гарри показалось, что директор смотрит на него понимающим и немного печальным взглядом. Гарри смотрел на карточку и вспоминал другого Дамблдора. Это было в ноябре девяносто шестого, вскоре после Хэллоуина, на котором директор в последний раз присутствовал в Большом зале. Гарри тогда получил приглашение не в кабинет, как обычно, а в личные покои профессора. Тот лежал на широкой кровати под лиловым балдахином, рядом с ним стоял неизвестный Гарри прибор, от которого к горлу профессора тянулось несколько трубок. — А, мой мальчик, наконец-то... — голос Дамблдора был еле слышен, и Гарри подошел поближе. — Послушай меня, это очень важно... Я боялся тебе сказать, старый дурак, но теперь мне уже все равно... Дары смерти существуют, твоя мантия — один из них... — Вы имеете в виду «дары смерти» из сказки? — уточнил Гарри. — Это не сказка, мальчик мой, это легенда... — прошептал Дамблдор. — Расскажи сестре, она разберется... Мантия у тебя есть, камень... возьми... Он с неожиданным для умирающего проворством схватил Гарри за руку и всунул ему в кулак кольцо с крупным черным камнем. — Там внутри... Когда придет время... — голос Дамблдора все слабел. — Когда я умру, возьми мою палочку... Том победил меня своим проклятием... но ты победил Тома... Она твоя... должна тебя слушать. С тремя дарами ты станешь повелителем смерти... единственный способ... не знаю... Дамблдор на некоторое время замолчал, а затем вдруг на удивление ясным и четким голосом произнес: «Прости меня, Гарри. И прощай». — Прощайте, профессор, — ответил Гарри. — И вам не за что просить прощения. Дамблдор не ответил, но Гарри все же надеялся, что тот успел услышать его последние слова. На следующее утро Гарри обнаружил на своей кровати чужую палочку, а когда он вышел в Большой зал, там уже вывесили черные флаги. Им не потребовалось много времени на то, чтобы разобраться в последних словах Дамблдора. Луна прекрасно знала легенду о дарах смерти, ее отец даже относился к секте искателей этих даров и вполне искренне считал, что тот, кто сможет их заполучить, станет «повелителем смерти». Дамблдор, вероятно, думал, что Гарри сможет с их помощью уничтожить крестраж, сохранив себе жизнь. Но Гарри за всю свою долгую жизнь так ни разу и не воспользовался дарами. Он хотел жить, а не «повелевать смертью», и уж тем более не рвался на своей собственной шкуре проверять, смогут ли древние артефакты вернуть его к жизни после уничтожения крестража. Нет, конечно, если бы Волдеморт снова вырвался на свободу и если бы у Гарри не оставалось иных способов остановить зло, тогда другое дело. Но этого не случилось. И тем не менее, сегодня дары смерти будут использованы. В первый и, как надеялся Гарри, в последний раз. Гарри накинул себе на плечи мантию, зажал в левой руке камень и взял в правую бузинную палочку. — Как там говорилось? — спросил он самого себя. — «И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой?» Что ж, вторая часть пророчества исполнилась в полной мере. Жизнь Гарри была какой угодно, но только не «спокойной». Ну а первая... Он поднес палочку к своему шраму. — Авада Кедавра. Примерно в семистах семидесяти восьми миллионах километров от этого места над горами Албании пронесся полный боли и отчаяния крик.Времени нет
В первый момент Гарри показалось, что ничего не произошло. Он машинально потер лоб, затем встал и сделал несколько шагов по направлению к зеркалу, желая убедиться, что шрам все еще на месте. «Придется использовать кинжал, — подумал он. — Черт, яд василиска — это, наверное, больно...» В этот момент до Гарри, наконец, дошло, что он впервые за много лет может стоять на собственных ногах. — КАК ЖЕ ДОЛГО Я ЖДАЛ! Гарри оглянулся. Позади него стояла фигура в плаще с накинутым на голову капюшоном, из-под которого были видны лишь пылающие, словно угли, глаза. В костлявых руках фигура держала косу. — Ты Смерть? — спросил Гарри. Глаза под капюшоном полыхнули. — САМ-ТО КАК ДУМАЕШЬ? Прежде чем Гарри успел сообразить, что ему ответить, Смерть взмахнул косой. Лезвие, настолько острое, что о него можно было порезаться, даже просто посмотрев, прошло сквозь голову Гарри, не причинив ему видимого вреда. Смерть опустил косу и достал из кармана странной формы песочные часы со множеством колб. Песок из шести верхних колб уже полностью пересыпался в нижние, в седьмой последняя песчинка как раз падала вниз. В последней, восьмой колбе еще оставалось несколько песчинок. — ИЗВИНИ, Я БУКВАЛЬНО НА МИНУТУ. НИКУДА НЕ УХОДИ! — сказал Смерть. — Да куда я денусь... — немного растерянно произнес Гарри. Фигура в плаще растворилась в воздухе, и Гарри воспользовался паузой, чтобы оглядеть себя в зеркале. Смерть, похоже, пошла ему на пользу — по крайней мере, внешне: морщины разгладились, покрывавшие руки пигментные пятна исчезли, а на голове теперь снова появились те самые непослушные черные волосы, с последними остатками которых Гарри расстался лет пятьдесят назад. — НУ ВОТ И ВСЁ, — произнес Смерть, вновь появившись в комнате. — КАК ЖЕ ОН МЕНЯ ЗАДРАЛ, КТО БЫ ЗНАЛ. — Том Риддл? — спросил Гарри. Смерть кивнул. — ОБЫЧНО Я НЕ ЖАЛУЮСЬ, — сказал он. — В КОНЦЕ КОНЦОВ, ЭТО МОЯ РАБОТА. НО ХОДИТЬ ЗА ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ ДУШОЙ ВОСЕМЬ РАЗ — ЭТО НЕМНОГО ПЕРЕБОР, ТЕБЕ НЕ КАЖЕТСЯ? — Да, наверное, — вежливо кивнул Гарри. — И САМОЕ ГАДСТВО В ТОМ, ЧТО ОН ВОЛШЕБНИК, — продолжил Смерть. — ТО ЕСТЬ Я ДОЛЖЕН БЫЛ СДЕЛАТЬ ВСЕ ЛИЧНО. А У МЕНЯ, МЕЖДУ ПРОЧИМ, И БЕЗ ЭТОГО ЕСТЬ ЧЕМ ЗАНЯТЬСЯ. — А что вы с ним сделали? — спросил Гарри. — Я? НИЧЕГО, — Смерть пожал плечами. — ОН САМ СДЕЛАЛ ВСЁ, ЧТО НУЖНО. — Но он умер? — О ДА. — И что с ним теперь будет? Смерть ненадолго задумался. — НЕ В МОИХ ПРАВИЛАХ РАСПРОСТРАНЯТЬСЯ НАСЧЕТ ЧУЖИХ СУДЕБ, — сказал, наконец, он. — НО РАЗ УЖ ТЫ ДОГАДАЛСЯ ВЕРНУТЬ МНЕ МОЕ ИМУЩЕСТВО, Я ТЕБЕ НАМЕКНУ. МАЛЬЧИК ТОМ В ДЕТСТВЕ ЖИЛ В КАТОЛИЧЕСКОМ ПРИЮТЕ, И ОДНА ИЗ ВОСПИТАТЕЛЬНИЦ ОЧЕНЬ КРАСОЧНО РАССКАЗЫВАЛА ДЕТЯМ О ТОМ, ЧТО ЖДЕТ ПОСЛЕ СМЕРТИ ТЕХ, КТО ПЛОХО СЕБЯ ВЕДЕТ. ЕЕ РАССКАЗЫ БЫЛИ ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ УБЕДИТЕЛЬНЫМИ. ПОДОЗРЕВАЮ, ЧТО ИМЕННО ОНИ ЗАСТАВИЛИ МАЛЬЧИКА ТОМА НАЧАТЬ ПОИСКИ СПОСОБА ИЗБЕЖАТЬ ВСТРЕЧИ СО МНОЙ. — Понятно, — кивнул Гарри. — А что ждет меня? Смерть объяснил. — Что ж, неплохо, — подумав, сказал Гарри. — Могло быть и хуже... — О ДА, — согласился Смерть. — НАМНОГО ХУЖЕ. НУ ЧТО, ПОЙДЕМ? В этот момент рядом со Смертью материализовалась еще одна фигура — тоже в плаще и тоже с косой, только размером не с человека, а со вставшую на задние лапы крысу. — ПИСК, — сказала она. — О ДЬЯВОЛ! Гарри показалось, что Смерть выглядит озадаченным... Насколько это, конечно, возможно для того, у кого вместо глаз — пылающие угли. — СЛУШАЙ, ТЫ НЕ ПРОТИВ, ЕСЛИ Я ОСТАВЛЮ ТЕБЯ ОДНОГО? — спросил Смерть. — В АНК-МОРПОРКЕ ВОТ-ВОТ НАЧНЕТСЯ ПОЖАР, И БОЮСЬ, МНЕ НАДО БЕЖАТЬ. — Конечно, я понимаю, — кивнул Гарри. — Работа есть работа. Только скажи, что мне делать? — ПРОСТО ИДИ. — Куда? Но Смерть вместе со своим крошечным спутником уже исчез.* * *
На секунду Гарри пронзила мысль, что в одиночестве он не сможет найти дорогу и останется тут навсегда в виде призрака, но не успел он как следует испугаться, как мир вокруг него растворился в ослепительно ярком свете. Все предметы исчезли, не было больше ни пола, ни потолка, так что Гарри словно завис в безвоздушном пространстве и уже не мог определить, где верх, а где низ. Впрочем, командора проекта «Ковчег» Гарольда Олсена, проведшего в космосе больше времени, чем на Земле, подобные штуки смутить не могли. Тем более, что здесь не было ни перегрузок в десять g, ни необходимости за долю секунды врубить систему аварийной аппарации, ни даже пошедшего вразнос биореактора, грозящего разнести на атомы половину корабля. Приняв за данность, что низ тут находится там, где ноги (а верх, соответственно, там, где голова), Гарри сделал шаг вперед. Как ни странно, но ему это удалось — та часть «ничего», которая находилась внизу, была достаточно плотной, чтобы по ней идти. Ободренный, Гарри сделал еще шаг и тут же заметил вдалеке темную точку. Поскольку в окружающей его ослепительной белизне это был единственный ориентир, Гарри направился прямо к ней. Точка выросла в размерах и превратилась в Дамблдора. — Здравствуй, мальчик мой, — произнес тот. — Наконец-то мы снова встретились. — Хватит называть меня мальчиком! — возмутился Гарри, пожимая протянутую руку. — Я, вообще-то, старше вас! — О, прости старика. Для меня вы все дети, даже когда доживаете до преклонных лет. Дамблдор усмехнулся, но тут же стал серьезным. — Но скажи, Гарри, если ты дожил до глубокой старости, то Том?.. — Сейчас он мертв, — ответил Гарри. — Во всяком случае, если верить Смерти, но зачем бы ему врать? — И все осколки его души?.. — Уничтожены. Все восемь, включая тот, что сидел во мне, — сказал Гарри. — Значит, тебе удалось найти способ извлечь крестраж, не умерев самому? — Нет, — спокойно ответил Гарри. — Но... Я не понимаю... — Все просто, — засмеялся Гарри. — Мы с вами уничтожили дневник, медальон, кольцо, змею и чашу. Вскоре после вашей смерти мы нашли еще один крестраж — диадему Когтевран, которую Том спрятал в Хогвартсе. Помогли ваши воспоминания о том дне, когда Том пытался наняться в преподаватели. Помните, вы тогда еще сказали, что у него, должно быть, была какая-то другая цель для того, чтобы прийти? — Конечно, Гарри, — Дамблдор кивнул. — Значит, всего он разделил душу на семь частей? — Да, профессор Слагхорн подтвердил это, когда мы приперли его к стенке. Эль, правда, потребовалось несколько лет, чтобы найти к нему подход. Но она справилась. — Но оставалась еще одна часть, — заметил Дамблдор. — Как же ты ее нейтрализовал? Гарри ухмыльнулся. — Никак. Выражение, появившееся на лице Дамблдора, стоило того, чтобы умереть. — Но... как же Том? — спросил, наконец, директор. — А что ему сделается? — пожал плечами Гарри. — Он бессмертный, вот и жил себе помаленьку. Он же не мог возродиться сам, без помощника, и даже свою пещеру мог покинуть, только вселившись в какое-нибудь животное. Мы наложили на пещеру заклятие, которое отпугивало любую живность, а саму пещеру закрыли фиделиусом. Я был хранителем. Вот и все. — И за столько лет его никто не пытался освободить? — Пару раз пытались, но безуспешно. Сначала Петтигрю — да, он и правда снова симулировал смерть, но в третий раз его наконец-то поймали. И еще была та ненормальная, Дельфини Роули, которая почему-то считала себя дочерью Тома. Она пыталась что-то намутить с маховиками времени... Но я тогда был на Марсе и пропустил все самое интересное. Знаю только, что ее посадили. Гарри замолчал. — Что ж, — сказал Дамблдор. — Я рад, что все так закончилось. То, что я не увидел конец истории, меня немного беспокоило. Полагаю, теперь я могу отправиться дальше со спокойной душой. — Да, — кивнул Гарри. — Мне тоже пора. Прощайте, профессор. — Я предпочитаю говорить «до свидания», — усмехнулся Дамблдор. — Вряд ли мы еще встретимся, но мало ли... Жизнь и смерть полны сюрпризов. — Это точно. Они разошлись каждый в свою сторону, и когда спустя минуту Гарри оглянулся, Дамблдор уже скрылся из виду.* * *
— Папа! — Эрик! Гарри обнял своего сына. — Ты не представляешь, как я рад тебя снова увидеть! — Я тоже... — Эрик отстранился от Гарри и помрачнел. — Прости, папа. — За что? — Я не уберег ее... — Ты не виноват, — сказал Гарри. — Виноват. Я должен был сработать лучше. Просто растерялся, когда попал под метеоритную атаку в атмосфере. — Это были не метеориты, — покачал головой Гарри. — Мы осмотрели «Хиус», когда смогли до него добраться. Вы влетели в рой брачующихся нарглов, а там и сам Мерлин не справился бы. Очень опасные твари... Они просто сожрали у вас половину рулевых двигателей и оба маршевых. — А... — Эрик помолчал. — Тогда да, без шансов. Я боялся... Он вдруг засмеялся. — Узнаю своего папу. Даже тут говорит только о работе. — А о чем еще? — улыбнулся Гарри в ответ. — Ты видел маму? — Да, она там, — Эрик махнул рукой в сторону. — Она просила передать, что обязательно тебя дождется. — Пойдешь со мной? Эрик чуть смутился. — Я хотел подождать Мелинду... Теперь пришла очередь смущаться Гарри. — Она... — Да, я знаю, — кивнул Эрик. — Снова вышла замуж, родила троих детей. Я как раз и хочу ей сказать, что только рад, что она смогла быть счастливой после того, как я ушел. — Хорошо, — Гарри снова обнял сына. — Тогда... может быть, еще увидимся. — Может быть, — кивнул Эрик. — До свидания, папа.* * *
Гарри шел по платформе девять и три четверти, отличавшейся от настоящей только тем, что на ней не было толпы школьников и их родителей. Состав уже стоял у платформы, готовый к отправке, но Гарри точно знал, что он не тронется с места без него. А Гарри не войдет в поезд, пока не встретит тех, кто ему нужен. Первой Гарри заметила Луна. Она ничего не сказала, просто бросилась к нему и повисла у него на шее, прижавшись всем телом. — Луна... — прошептал Гарри, обнимая жену. — Как же я по тебе скучал... — Я тоже, — Луна потерлась щекой о его щеку. — Но я знала, что ты меня найдешь. Теперь все будет хорошо... Гарри молчал. За все эти годы он бессчетное количество раз мысленно разговаривал с ушедшей женой — рассказывал ей о своих победах и поражениях, о горе и радости... Даже когда острая боль потери утихла, и Гарри понял, что может не просто жить дальше, но жить и быть снова счастливым, для него разговор с Луной стал чем-то вроде ритуала. И вот теперь, увидев ее снова, он просто не знал, что сказать. — Ну и не говори, — Луна, как всегда, читала его, словно раскрытую книгу. — У нас теперь много времени... Почти вечность. Она вдруг рассмеялась. — А эти две так ничего вокруг и не замечают, — сказала она. — Все время заняты только друг другом и своими игрушками. Луна показала на скамейку, на которой спиной к Гарри сидели две девушки, увлеченно мастерящие что-то, лежащее у них на коленях. Он, в общем, ничуть не удивился — протез Элин был совершенно фантастической смесью магии и технологии, и она не отказалась от него даже после того, как маглы научились выращивать целые конечности заново. Не оставила она свою любимую игрушку и тут. — Это что? — Сервопривод. Не трогай, он нормально работает. — А тут... — сноп искр, — Эль, опять не обесточила?! — А нечего отверткой без изоляции лезть. — Так тут иначе никак... О Мерлин, Эль, ну зачем тебе еще и световой меч? — В хозяйстве пригодится. Ага, вот тут! Гермиона махнула палочкой и пробормотала заклинание. Снова посыпались искры, но на сей раз, видимо, это было ожидаемо. Затем Элин с громким щелчком вставила в механизм какую-то деталь, споро собрала руку, пристегнула ее к культе и подняла глаза. — О, Гарри! — Я же говорила, что он нас найдет! — воскликнула Гермиона. Девушки вскочили на ноги и обняли Гарри, одновременно поцеловав его в обе щеки. Они выглядели именно такими, какими Гарри и хотел их запомнить — теми же восемнадцатилетними девушками с фотографии. Только рука Элин была теперь намного навороченнее, чем при жизни. — Развлекаетесь? — спросил Гарри. — Ну а что тут еще делать? — ответила Элин. — Тут, в общем, довольно скучно... Хотя учитывая альтернативу, жаловаться я не стану. Гарри хотел что-то сказать, но в этот момент паровоз издал два коротких гудка. — Нам пора, — сказала Гермиона. Они вошли в вагон и двинулись по проходу мимо закрытых купе. Хотя поезд был пуст, но Гарри откуда-то совершенно точно знал, что их место — в купе номер семь, в котором они когда-то в первый раз ехали в Хогвартс. — Как думаешь, мы догоним маму и папу? — спросила Элин. — Не знаю, — подумав, ответил Гарри. — Я бы хотел их увидеть, но они успели уйти очень далеко. Хотя, если поезд будет ехать достаточно быстро... Они зашли в свое купе и расселись по местам — Элин рядом с Гермионой, Гарри и Луна — напротив них. В тот же момент послышался третий гудок, поезд лязгнул буферами, и платформа начала медленно уплывать назад. — Чем займемся? — спросила Луна. — Нам довольно долго ехать. — Есть кое-что, — сказала Элин. — Посмотрите в окно. Там, за стеклом, залитая светом платформа девять и три четверти уже сменилась на мрачную улицу, окруженную глухими бетонными заборами. Было уже довольно темно, но фонари еще не зажглись, и единственным цветным пятном в море серости был лишь светофор, чьи огни отражались на мокром от дождя и снега асфальте. Одинокая фигура подошла к переходу, огляделась по сторонам и бросилась через дорогу к стоявшему автобусу. — Хэллоуин — это ночь, когда ткань реальности рвется, пропуская в мир невозможное, — шепнула Элин. Тяжелая фура с неработающими фарами выскочила из-за поворота, отбросив от себя не успевшего проскочить пешехода, словно кеглю. Гарри почти физически почувствовал боль незнакомого ему человека, но Элин уже протянула к тому руку прямо сквозь стекло. — Иди... И тут же картинка за стеклом сменилась. Теперь там была темная лондонская улица. — Ой, котик! Ты что тут делаешь? Тебе тут нельзя! Маленькая девочка в черном ведьмовском костюме выбежала из-за припаркованных вдоль тротуара автомобилей прямо под колеса не успевшего затормозить такси. — Помоги ей, — шепнула Элин. Сущность, которую за неимением лучшего термина можно было назвать душой, слилась с такой же сущностью девочки, удерживая ее в покалеченном детском теле. — Хэллоуин — это ночь, когда ткань реальности рвется, пропуская в мир невозможное, — Луна вдруг захихикала. — Ой, не могу! Эль, ты мертвая стала такой пафосной... — Луна, сколько раз тебе говорить? — строго сказала Гермиона. — Политкорректный термин для нашего состояния — не «мертвый», а «альтернативно живой», запомни это, пожалуйста. — Может, лучше «мортипозитивный?» — предложила Элин. — Или «некроземлянин»? — А как тогда называть зомби? — спросил Гарри. Ребята переглянулись и рассмеялись. Каждый из них прекрасно знал, что при желании до места назначения можно добраться за долю секунды. Но им незачем было торопиться. Прямо сейчас они хотели сидеть в этом самом купе, болтать друг с другом, читать недочитанные при жизни книги, смотреть на проплывающие мимо окна картины и спокойно ждать, пока призрачный Хогвартс-экспресс доставит их туда, где их встретит еще одно великолепное приключение.