***
День подходит к концу, когда вдали начинают виднеться белые стены города. Они устремляются высоко ввысь, словно подпирают собой серое пасмурное небо и рвут острыми зубцами тяжёлые сизые тучи. В колонне возвращающихся в родной город воинов разносятся перешёптывания и тихий смех. Чонгук не делает никаких замечаний и не пытается усмирить чужое веселье. Наверное, он тоже должен испытывать подобные чувства — радость от окончания пути и скорой встречи с близкими людьми, или хотя бы предвкушение долгожданного отдыха, — но вместо этого душу гложет нескончаемая тревога. В его относительно недолгой жизни ещё не было ни одного по-настоящему спокойного дня. Белые стены неумолимо надвигаются, вздымаются над колонной каменной волной. Они уже так близко, что Чонгук может разглядеть сквозь частые окошки бойниц всполохи трескучих костров, что развели для тепла бродящие по узкому проходу стражники. Густой клубящийся дым туманом стелется у ног людей и неохотно ползет вверх, чтобы раствориться в ливневых тучах. Военноначальник переводит взгляд на раскисший тракт, который заканчивается у распахнутых городских ворот, и в беспомощной злобе стискивает зубы, услышав звонкий удар колокола с последующим выкриком стражи: — Владыка Сонема вернулся! Колонна въезжает в умытый дождём город. Под непрекращающийся перезвон колоколов и приветственные возгласы вышедших из домов горожан, воины направляются в сторону королевского дворца. Мягко сдерживая рвущегося вперёд коня, Чонгук осматривается по сторонам. Он отсутствовал всю зиму и первое время весны, но всё, что видит вокруг, осталось неизменным и знакомым, будь то неровность на выложенной булыжниками улице или чуть покосившаяся на стене дома вывеска. Чонгук скользит взглядом по расступившимся к краям дороги и низко кланяющимся людям, за спинами которых мельтешит любопытная и шумная ребятня, весело указывающая на колонну пальцами и испуганно подзывающая задиристых псов, что норовят ускользнуть от хозяев, чтобы облаять лошадей. Он замечает вышедшего из винной лавки Сокджина и в знак приветствия вскидывает ладонь. Верховный жрец знаком военноначальнику с раннего детства и входит в число тех немногих людей, которым можно доверять. За спиной остается малолюдная площадь и освещенные редкими фонарями улицы. Утихают выкрики людей и больше не ощущаются чужие взгляды. Минуя раскинувшийся перед стенами парк, колонна въезжает во двор дворца. Чонгук спрыгивает с коня и передаёт поводья подбежавшему конюху. Широкими шагами идёт в сторону дворца, игнорируя поток обрушившихся на него вопросов. Чонгук быстро взбегает по лестнице, проходит в распахнутые стражей высокие двери и останавливается перед дожидающимся его мужчиной. — Король желает немедленно увидеть вас. Он приказал накрыть ужин в малом зале, — с губ мужчины срывается едва уловимая усмешка. — Но я предполагаю, что вы сильно устали с дороги, мой господин. Что мне ответить королю? Чонгук окидывает равнодушным взглядом стоящего перед ним начальника городской стражи, лицо которого изуродовано пролегшим через бровь и всю левую щеку рубцом. Военноначальник знает, что эту отметину мужчина получил при осаде дворца Восточного королевства, плечом к плечу сражаясь вместе с правителем Юга Ким Тэсоном. Дядя Тэсон любит рассказывать Чонгуку события той кровавой ночи, после которой восточные и южные земли были воссоединены, а королевскую корону, наряду с уже имеющимся сапфиром, украсил ещё один камень дракона — искрящийся бриллиант. — Ничего. Я не ослушаюсь приказа короля. Чонгук обходит начальника городской стражи и, не оглядываясь, идёт в сторону малого зала. На ходу снимает и бросает в руки прислуги дорожный плащ, стягивает кожаные рукавицы и расцепляет застёжки доспехов. Освобождаясь от нагрудника, с удовольствием делает глубокий вдох, но пояс с закреплёнными на нём ножнами даже не ослабляет — Чонгук никогда не расстаётся со своим мечом. Он уверенно идёт по длинным коридорам, освещённым горящими факелами, от света которых на каменном полу и серых неровных стенах расползаются причудливые тени. В этом дворце нет привычной для военноначальника роскоши и красоты королевской резиденции Юга. Это крепость, а не дворец. Словно построивший его много лет назад ушедший на Север сын последнего владыки Единого королевства заранее предвидел скорое забвение всех родственных уз с последующим предательством их потомков. Прислуга распахивает двери малого зала, и Чонгук незамедлительно заходит. В самом конце по-праздничному накрытого длинного стола сидя на резном стуле с высокими спинкой и подлокотниками, военноначальника уже ждёт юный король. Этот худощавый и болезненно бледный четырнадцатилетний мальчик поджимает губы, когда видит, как Чонгук, придерживая ладонью меч за рукоять, подходит ближе, опускается перед ним на правое колено и низко склоняет в поклоне голову. — Оставьте нас наедине, — проносится по залу мальчишеский голос, и не поднимающий взгляда Чонгук слышит звяканье тарелок и блюд, которые спешно ставят на стол поварята, и шорох одежд торопящейся на выход прислуги. Раздаётся скрип закрывающихся за ушедшими людьми дверей и шелест длинной королевской мантии, что скользит по полу. Мужчина едва успевает подняться на ноги и выпрямить спину, когда юный король бросается ему на грудь и обвивает руками шею. — Я так сильно скучал по тебе, братик. Чонгук крепко прижимает к себе Тэёна, утыкается лицом в его светлые, почти белые волосы и тихо смеётся, больше не сдерживая искренних чувств. — Садись скорее ужинать, — после недолгих приветственных объятий начинает суетиться король и отодвигает один из стульев. Сам он тоже присаживается рядом с военноначальником и, упираясь локтем о стол, подпирает рукой голову. — Наверное, мне не следовало устраивать даже этот скромный праздник в честь твоего возвращения, но я не смог удержаться. — Ты можешь позволить себе всё что угодно, — успокаивает мальчика Чонгук и наливает в свой кубок немного вина. — Если бы это было так, — с тяжелым вздохом откликается Тэён, и мужчина замечает в его потускневших серых глазах совсем не детскую тоску и тревогу. — Главный казначей говорит, что наши дела совсем плохи. С каждым годом золотые запасы иссякают, а деньги от торговли с Югом и получаемые от населения налоги едва покрывают текущие расходы королевства. — Не переживай об этом, — с набитым ртом бубнит Чонгук и руками разрывает тушку запечённой с яблоками утки. Манеры совсем не соответствуют его положению, но рядом с Тэёном можно себе позволить расслабиться и ненадолго забыть обо всех правилах приличия. — Деньги будут. Я ненавязчиво убедил Тэсона более щедро расплачиваться за заказанную им древесину. В конце концов, из королевской казны кормится городская стража во главе с их начальником и по совместительству хорошим другом моего дядюшки. Вряд ли этим продажным тварям придется по вкусу новость об урезании их жалованья. Тэён довольно фыркает и немного приободряется. Он привычным жестом поправляет сползшую на бок корону, которая слишком велика для его головы, и продолжает разговор. — Мне жаль, что я ввязываю тебя во все свои проблемы и заботы. А ещё мне очень горько осознавать, что мой отец был жалким трусом. Видя, как Тэсон жестоко расправился с королем Востока, он был согласен на всё, лишь бы сохранить свою жизнь. Отец подписал унизительные, грабящие наше королевство соглашения и договоры, а последствия его поступков легли на мои плечи. — Когда вырастешь, ты станешь лучшим королём, о котором только может мечтать весь народ Севера. — Мне не позволят вырасти, Чонгук, — тихо отвечает мальчик и машет руками, останавливая возмущенно вскинувшегося брата. — Не надо меня утешать и убеждать, что это не правда. Вся королевская семья Севера мертва, остались лишь мы с тобой, и я прекрасно понимаю, что жив исключительно из-за своего юного возраста. Тэсон позволил мне временно занять трон, разрешил несмышленому ребёнку поиграть в правителя, демонстрируя этим свою непричастность в гибели моего отца. Но мы оба знаем, кто должен в итоге стать настоящим королём. — У нас ещё есть время. Я что-нибудь обязательно придумаю, — тихо говорит Чонгук, хоть и не верит в то, что произносит вслух. Время летит непозволительно быстро, а у военноначальника по-прежнему нет ни одной идеи, и всё что он может — немного отсрочить роковой миг. Чонгук словно ходит по острию ножа, на тонкой грани балансирует над пропастью, всеми силами стараясь убедить Тэсона, что полностью разделяет и поддерживает его цели, но при этом ненавязчиво тормозит исполнение королём Юга принятого решения о нападении и захвате власти в северных землях. Одно неосторожное слово или действие Чонгука — и воины Тэсона, обнажив мечи, направятся в сторону Сонема. У Тэёна не хватит сил противостоять. Он не сможет собрать достаточно воинов, чтобы отбить вражеский удар. Всё больше мужчин Севера уходят в леса, чтобы своевременно заготовить запрашиваемую Тэсоном древесину. Но даже если бы добровольцы были найдены, в казне нет достаточного запаса золота, чтобы содержать многочисленное войско. С каждым днём Северное королевство нищает, в то время как правитель Юга становится сильнее и опаснее; и Чонгук с сожалением смотрит на младшего брата, которого с недавних пор больше не утешают пустые обещания. Тэён вырос и теперь понимает гораздо больше, чем хотелось бы военноначальнику. — Не нужно грустить, — юный король невесело улыбается, замечая в глазах сидящего напротив печаль. — Я долго ждал нашей встречи и не позволю нам омрачать ближайшие дни страхом и тревогами. Пока ты рядом мне хочется жить свободно и радостно, вместе прогуляться по городу или развлечься охотой. Я так устал безвылазно сидеть во дворце. — Мы можем выехать на конную прогулку уже завтра днём, — поддерживая желание короля, согласно кивает Чонгук. — Но не забывай… — «...всегда быть рядом со мной и не отходить ни на шаг», — закатывая к потолку глаза, договаривает фразу Тэён. — Я никогда не забываю о своей безопасности: не доверяю городской страже и в твоё отсутствие не выхожу из дворца. Держусь ближе к тем людям, в преданности которых ты полностью уверен: командующие войском, кое-кто из прислуги, Мину… — Тэён вдруг широко улыбается, а его глаза вспыхивают озорным блеском. — Знаешь, Мину тоже очень сильно ждал твоего возвращения. Так обрадовался, когда узнал, что ты будешь во дворце уже этим вечером. Он даже обедать не пришёл! Носится, как угорелый, и распоряжения отдает прислуге, чтобы те подготовили купальную комнату и твою спальню. Может, расскажешь мне, чего он так разволновался? Поперхнувшийся глотком вина мужчина откашливается в кулак и с изумлением смотрит на брата. Тэён действительно вырос как-то слишком уж быстро, и, чтобы охладить пыл разыгравшегося подросткового воображения, Чонгук сжимает губы и сурово хмурит брови, всем своим видом давая понять, что на столь личные темы говорить не намерен. — Мал ещё, чтобы я с тобой обсуждал радость наложника от возвращения его господина, — бурчит мужчина, а Тэён, забавно сморщив нос, с наигранной обидой отворачивается и берёт в руки столовые приборы, начиная ужинать.***
— Мой господин, — шепчет Мину на выдохе, едва Чонгук появляется в купальне. Помогающие подготовить ванну девушки из прислуги низко кланяются и боком выскальзывают за дверь. Чонгук обводит усталым, почти сонным взглядом расставленные на полу зажженные ароматические свечи, наполняющие комнату душным запахом роз; сложенные высокими стопками мягкие полотенца, что теснят на полках флакончики с маслами; и широкую ванную, над шапкой воздушной пены которой клубится пар. Здесь довольно прохладно — мужчине нравится ощущать контраст холодного воздуха и жара обхватившей тело воды. Вместо просторной, выложенной цветной мозаикой купальни верхнего этажа дворца он предпочитает пользоваться этой — небольшой и тёмной комнаткой, что располагается рядом с его спальней. Мину знает, что любит его господин. Чонгук приподнимает руки, позволяя подошедшему наложнику снять с него пояс и отстегнуть ножны, которые тот кладёт рядом с ванной так, чтобы военноначальник мог в любой момент дотянуться до меча рукой. Ловкие пальцы едва ощутимо скользят по рубахе, поочередно расстегивая пуговицы и стягивая её с гудящего усталостью тела, а губы трепетно исследуют открывающиеся участки смуглой кожи. Чувствуя на языке соленый, чуть терпкий вкус мужского пота, Мину покрывает влажными поцелуями плечи и ключицы, обводя языком рубцы давно заживших ран. Он спускается ниже, скользит ладонями по крепкой груди и кубикам мышц живота. — Позже, — одним словом останавливает Чонгук опускающегося перед ним на колени наложника, и тот послушно выпрямляется и отходит на шаг назад, позволяя своему господину самостоятельно снять обувь с оставшейся одеждой и погрузиться в горячую воду. Чонгук ложится удобнее и прислоняется плечами к высокому бортику ванны, откидывает назад голову и закрывает глаза, отдавая всего себя заботливым рукам. Он чувствует, как наложник мягко промывает его волосы и споласкивает с них пену, водит по телу жесткой мочалкой, стирая с сильного тела усталость и грязь дорог. Мину долго массирует ноющие тупой болью ступни и разминает напряженные мышцы икр. Осторожно продвигается ладонями выше, ласкает крепкие бёдра, дразнит лёгкими прикосновениями вблизи разгоряченного паха и не сдерживает громкого вскрика, когда мужчина хватает его за плечи и, расплескивая воду, утягивает к себе. На пол отбрасывается промокший халат, и Чонгук жадно гладит руками холёное тело сидящего на его бёдрах наложника. В томном полумраке комнаты, созданном мерцанием свечей, Мину кажется мороком воспаленного сознания. Капли воды, срывающиеся с намокших прядок русых волос, золотыми бликами искрятся на бархатной коже и стекают вниз по достаточно рельефному, но сохранившему хрупкость и изящество телу. Яркие голубые глаза источают тёплый свет неподдельного обожания и желания ублажать своего господина. Чонгук помнит, как был поражен красотой Мину, когда впервые увидел тогда ещё совсем молодого юношу в доме одного из вельмож Востока. Он помнит разлившийся внутри жар от желания обладать этим великолепием, подчинить своей воле и своим прихотям, держать рядом и видеть на своей постели, проводя долгие часы в ласках и забвении. Забрать Мину не составило большого труда. Чонгуку стоило только вскользь упомянуть манящее имя при разговоре с Ким Тэсоном, и уже через три дня испуганный, заплаканный мальчик был доставлен в его покои. Дядя всегда поощрял редкие стремления племянника угождать собственным капризам. Чужие разбитые мечты не царапали осколками сердце Чонгука, а приручение юноши — того, кто был рождён в благородной и богатой семье и кто даже подумать не мог, что его ждёт позорная участь стать чьим-то наложником — стало любимой забавой на долгие месяцы. Быть строгим, но нежным господином, день за днём прогибать мальчишку под себя и ломать чужую волю ласками, проявить завидное терпение, чтобы в итоге получить то, что сейчас Чонгук держит в руках — покорного и благодарного юношу, который давно забыл о прежней несговорчивости и строптивости. — Я скучал по тебе, — шепчет Мину в чужие губы, но не смеет накрыть их поцелуем. — Покажи, как сильно, — просит Чонгук. Он сползает ниже и склоняет голову на бок, разрешая наложнику покрывать поцелуями шею и удобнее расположиться на его бёдрах. Чувствует, как чужая ладонь обхватывает его тяжёлый, налитый кровью член, и сам чуть двигает под водой рукой. Мужчина знает, что Мину готовился к их встрече, он чист и растянут, но всё же проверяет пальцами податливость мышц входа. Чонгука учили бережно относиться к щедро отданным в его распоряжение подаркам. Горячее, мягко сдавливающее нутро обхватывает твёрдую плоть, и мужчина издаёт первый тягучий стон удовольствия, ощущая, как чувствительная головка проскальзывает внутрь тела. Мину осторожно опускается на член до самого основания. Чонгук даёт им обоим несколько мгновений передышки, чтобы насладиться первыми секундами близости, а после укладывает ладони на чужую талию и поглаживает круговыми движениями подушечками больших пальцев, безмолвно приказывая продолжать. Наложник, упираясь руками в широкую грудь, чуть приподнимается, чтобы тут же опуститься вновь. Сладко постанывает и неторопливо раскачивается, принося двоим долгожданное удовольствие. Срывающийся с губ шепот вперемешку со стонами, редкие поцелуи и медленные движения нравятся Чонгуку, но уставшее тело жаждет быстрой разрядки с последующим долгим отдыхом, и мужчина сгибает ноги в коленях, чтобы, опираясь стопами о дно ванны, вскинуть вверх бедра. Он до боли и синих разводов сжимает пальцами чужие бока, быстро и жадно вдалбливается в мягкое, обволакивающее нутро. С шумным плеском вода переливается через бортики и ручьями растекается по полу. Чуть меркнет и без того тусклый свет — несколько свечей гаснет от попавшей на фитильки влаги. Чонгук не замечает ничего вокруг. Он до красных пятен под веками зажмуривает глаза и хрипло рычит, ощущая, как в низу живота скручивается огненный ком, который спустя несколько толчков вырывается наружу упругими струями семени. Чонгук расслабляется и безвольно опускает руки, вновь погружая их под воду, но упавший на его грудь Мину жалобно скулит и извивается всем телом. Он, так и не достигнувший оргазма, просяще трётся болезненно пульсирующим членом о бедро своего господина, вымаливая ещё немного ласки. Чонгуку не хочется ничего делать. Он, получивший всё, чего желал, больше всего сейчас хочет выйти из почти остывшей воды и упасть на кровать, забываясь крепким сном, но наперекор собственной усталости крепко сжимает пальцами чужую плоть, начиная ленивые движения вверх-вниз, до тех пор, пока Мину не заходится дрожащим стоном, спуская в его ладонь. Мужчина обнимает одной рукой обессилено замершего на его груди юношу за плечи и поворачивает голову, чтобы оставить на чужом мокром виске короткий поцелуй — Чонгука учили всегда быть благодарным. Он успокаивающе водит пальцами по вздрагивающей спине, очерчивая чуть выступающие позвонки, а сам не отводит взгляда от лежащего рядом меча, рукоять которого призывно блестит в свете догорающих свечей.***
Непроглядная тьма обступает со всех сторон, изредка освещаемая синими змеями всполохов молний. Воздух душно пахнет серой и чем-то тошнотворно сладким. Этот запах забивается в ноздри, не даёт вдохнуть полной грудью, и от нехватки дыхания кружится голова. Совсем рядом стремительно проносятся тени, крыльями воронов режут лицо и вспарывают одежду. Невидимые, но ощущаемые каждой клеточкой тела люди бродят вокруг заблудшего во тьме и, кажется, всматриваются в его ослеплённые мраком глаза. Они шепчутся, зловеще переговариваются между собой давно забытыми голосами, но стоит вскинуть меч — неизменно уходят из-под острого лезвия, чтобы продолжить тихие разговоры уже за спиной. Надо вырваться из этого плена, нужно идти вперёд, чтобы спасти, защитить, но ноги словно увязают в болотной жиже, и каждый шаг удаётся сделать с большим трудом. Люди всё ближе, окружают плотным кольцом, трогают одежду и прикасаются ледяными пальцами к обнажённым участкам кожи. Хрипло хихикают, посмеиваясь над всеми попытками разогнать их прочь. Тянутся руками и сдавливают горло, лезут в глаза… Чонгук резко садится на постели. Не поднимая век, тяжело дышит и шарит по одеялу, стараясь найти на ощупь лежащий рядом меч, но вместо холодящей кожу рукояти в его ладонь, крепко переплетая пальцы, проскальзывает чужая рука. — Чонгук, это сон. Спокойный ровный голос Мину перебивает невольно вырвавшийся из груди мужчины крик ужаса. Юноша жмётся ласковым котёнком, гладит свободной рукой по спине и коротко целует покрытый бисером пота лоб. Чонгук медленно открывает глаза и осматривает свою скромно обставленную комнату, которую освещает льющийся из окна свет луны. Успокаивая сбившееся дыхание, облизывает пересохшие губы и мягко прикасается ими к губам Мину. Не давая углубить поцелуй, отворачивает лицо и находит взглядом лежащие на полу у изголовья кровати ножны. — Тебе не страшно спать со мной? Ты не боишься, что однажды я, не успев отойти ото сна, прирежу тебя, путая кошмары и реальность? — строго спрашивает Чонгук у Мину, который опять без спроса забрался в его постель. — Не боюсь, — упрямо качает головой юноша и давит на плечи Чонгука, вынуждая того снова лечь. В этот миг нет властного господина и его покорного наложника. Только вымотанный чужими ожиданиями молодой мужчина, и искренне любящий его человек. — Если я не могу уберечь тебя от кошмаров, то хочу хотя бы помочь побыстрее проснуться.