flashback
На площадь Сонема стягивается всё большее и большее количество горожан. Вместе со своими семьями выходят из домов торговцы и крепко запирают на тяжелые замки двери; прибывшие с утра деревенские жители разочарованно качают головами, узнав, что рынок в этот день закрыт, но не поворачивают назад, а оставив телеги под охрану стражи, спешат к центру города и с интересом рассматривают сложенный на площади высокий костёр. Впереди собравшейся толпы ровным немногочисленным строем стоят юные ученики храма Дракона, стискивают непослушными пальцами зажженные свечи и сбивчиво шепчут молитвы. Люди тревожно переговариваются между собой и указывают пальцем на возвышающийся на хлипком деревянном помосте высокий столб, к которому крепко привязан мальчишка лет десяти. С жалостью или нескрываемой неприязнью рассматривают его растрёпанные светло-рыжие волосы и тощую фигурку. Одетый лишь в тонкую тюремную рубаху и штаны, мальчик мелко дрожит под октябрьским ветром, затравленно оглядывается по сторонам и часто шевелит пальцами босых ног, пытаясь хоть немного отогреть заледеневшие стопы. — Замёрз, крысёныш? — злорадствует обворованный накануне хозяин мясной лавки. Помогая стражникам, этот полный мужчина кидает на ровно сложенные на помосте дрова очередную вязанку хвороста и злобно скалится в ухмылке. — Ничего, скоро согреешься. Мужчина, поливая дрова с хворостом из большого кувшина, этим же маслом щедро плескает на штаны тюремной робы с босыми ногами мальчика; и тот всхлипывает и тихонько скулит от ужаса, понимая, что теперь во время казни он почувствует боль значительно раньше, чем задохнется от дыма. Очень скоро он будет гореть заживо. На низкий, наспех сколоченный деревянный помост тяжелой поступью поднимается облаченный в кроваво-красное и вышитое золотом одеяние седовласый старик. — Пак Чимин, покайся в прегрешениях своих, — чуть нараспев тянет верховный жрец, обращаясь к привязанному мальчику. — Воровство — страшный грех, но дракон милостив и простит тебя, очистит душу своим священным пламенем. Мальчик упрямо качает головой и не произносит ни слова. Пусть каются в грехах те, кто пожалел для сироты кусок хлеба. Пусть расшибают лоб в молитвах перед изображением божества горожане, которые отказались взять его, Чимина, в подмастерья или работники, лишая шанса заработать себе пропитание честным трудом. Не дождавшись ответа, верховный жрец тяжело вздыхает и уходит к открытой повозке, рядом с которой на мягких стульях с высокими спинками расположились венценосные особы, приехавшие наблюдать за проведением казни. Привязанный к столбу мальчик бегло рассматривает богато одетую женщину средних лет, корсет платья которой расшит переливающимися на солнце самоцветами, а капюшон плаща из мягкой шерсти украшен густым мехом; и сидящего рядом с ней черноволосого подростка в костюме из ослепительно синего бархата, явно выбранным для предстоящей поездки в город заботливой матерью — одежда выглядит достаточно теплой, чтобы подросток не простудился, но в то же время не лишенной изысканности и нарядности. «Сестра короля и её незаконнорожденный сын Чонгук», — понимает Чимин, который за три проведённых в городе дня подслушал достаточно сплетен и язвительных рассказов. Подросток жмётся к матери и что-то жарко шепчет ей на ухо, быстро поглядывая при этом на приговоренного к смертной казни мальчишку, на что женщина строго хмурит брови и отрицательно качает головой; и Чимин, теряя последнюю надежду, высоко поднимает голову, чтобы удержать выступившие на глазах слёзы. Он выслушивает озвученный на всю площадь приговор. Не желая встретиться случайным взглядом со злобно смотрящим на него мясником, в последний раз глядит на бледно-голубое и ясное осеннее небо. — Остановите казнь. Негромкий, спокойный голос отчётливо слышно в наступившей на площади тишине, и Чимин быстро переводит свой взгляд на шагающего к помосту молодого мужчину. Толпа расступается, освобождает ему дорогу, при этом никто из людей не осмеливается заговорить с ним и уж тем более упрекнуть за только что слишком самоуверенно озвученную фразу. Мужчина, откинув с головы капюшон черного, украшенного серебряными застежками плаща, скользит глазами по привязанному мальчишке, внимательно рассматривая его светло-рыжие волосы и россыпь бледных, едва заметных веснушек на худом, изможденном лице. — Я забираю этого ребёнка, — не просит, а словно сообщает неоспоримый факт мужчина, поворачиваясь к сестре короля, и та, ещё пару минут назад отказав сыну в просьбе о помиловании осужденного, неожиданно для всех собравшихся на площади людей небрежно взмахивает рукой. — Развяжите мальчишку. — Моя госпожа, — запинаясь на каждом слове, дрожащим голосом напоминает начальник стражи, — даровать преступникам помилование могут только члены королевской семьи, но наш владыка с женой сейчас заняты приготовлениями к празднику и не могут… — Члены королевской семьи? — перебивает говорящего женщина. — А ты сейчас с кем разговариваешь? Начальник стражи несколько раз суетливо кланяется и спешит взобраться на помост. Перерезает ножом верёвки и толкает замершего мальчика в сторону мужчины, который молниеносно с ног до головы закутывает его в свой теплый плащ и легко подхватывает на руки. Не верящий во всё происходящее и раскрасневшийся от злости мясник с ненавистью смотрит на мужчину, который успел дойти до своего коня и усадить на него спасенного воришку, и переводит возмущенный взгляд на венценосных особ. — Моя госпожа, — ревёт от ярости мясник, — этот крысёныш нагло обокрал меня, и раз уж казнь не состоится, то пускай бессмертный хотя бы возместит причинённый мне ущерб! Сестра короля ничего не говорит в ответ. Словно не услышав обращённой к ней фразы, садится в ожидающую её повозку и поправляет сбившийся подол платья, но зато на возглас мужчины отзывается её сын. Чонгук, уже поднявшийся на ступень повозки, внезапно оборачивается и тянется к висящему на поясе кошельку. Недолго шарит в нем рукой и швыряет под ноги мужчины пригоршню монет. — Чего ты ждёшь? Ты же хотел денег, — не скрывая насмешки, говорит подросток и кивает головой в сторону раскатившегося по булыжникам серебра. — Подбирай скорее, а то другие тебя опередят. Под одобрительным взглядом матери, Чонгук звонко хохочет и запрыгивает в повозку; бессмертный берёт коня под уздцы и уходит с площади, направляясь к выходу из города; а мясник, чьё лицо пылает от злости и нанесённой обиды, громко выругивается, но всё же опускается на колени, чтобы собрать принадлежащие ему серебряные монеты.***
— Заходи, — коротко говорит Юнги и легонько подталкивает в спину замершего на крыльце спасенного от казни мальчишку. Замечая чужое волнение, уже мягче добавляет: — Это мой дом, и тебе в нём нечего бояться. Повинуясь указаниям, Чимин глубоко вдыхает и, словно ныряя в неизвестную глубину, делает шаг вперёд. Он проходит в комнату и озирается по сторонам. Сначала дом кажется ничем не примечательным: обычный деревянный сруб с просторной кухней, из которой можно пройти в кладовку и ещё одну комнату, как видимо, спальню; широкий камин, в котором бессмертный торопится разжечь огонь; тяжелый дубовый стол и стоящие вокруг него стулья. Но так кажется лишь на первый взгляд, а немного осмотревшись Чимин замечает множество мелких и пугающих своим видом вещиц, о назначении которых мальчишка ничего не знает. Стоящий на полке высокий серебряный подсвечник возвышается над старинными чашами, на выпуклых боках которых выгравированы непонятные знаки. Множество черных свечей выставлены в ряд на случай проведения какого-то кровавого ритуала, если судить по лежащему рядом острому ножу, на клинке которого тоже присутствуют непонятные для мальчишки надписи. Чимин смутно вспоминает, что похожие знаки или руны он видел, когда ещё жил в родительском доме, но сейчас уже не может вспомнить их значений. Пока мальчишка разглядывает комнату, Юнги достает из кладовки широкое блюдо и кувшин, наполовину наполненный клюквенным киселём, расставляет на столе скромный ужин и приносит кружку. — Поешь. Чимин осторожно подходит ближе и садится за стол. С нескрываемым ужасом в глазах рассматривает предложенную пищу, которая слишком похожа на ту, которую люди готовят, поминая своих умерших родственников. — Почему ты не ешь? — удивляется Юнги, видя, что мальчик не спешит притрагиваться к радушно предложенным угощениям. — Я знаю, что ты голоден. — Господин, для чего вы забрали меня? — от охватившего сердце страха Чимин еле шевелит губами. Он не уверен, что хочет услышать правду, но оставаться в неведении ещё страшнее. Вместо ответа сидящий рядом бессмертный тянется рукой и ласково проводит ладонью по волосам мальчика. С нескрываемым удовольствием пропускает между пальцев отросшие и ещё по-детски мягкие прядки. — Рыженький, — тихо, как будто разговаривая сам с собой, тянет Юнги, а после смотрит в перепуганные глаза. — Ты — потомок народов Запада. Немногие из них смогли уцелеть во время нападения чужаков, найдя защиту и пристанище в соседних королевствах. Но раньше я не встречал подобных тебе в северных краях. Ответь, как так вышло, что ты оказался в Сонеме? — Я родился в Восточном королевстве, — послушно отвечает Чимин. — Мои родители были верны королевской семье и погибли, защищая дворец от воинов Ким Тэсона. После их смерти меня приютил в своём доме друг отца. Я прожил в этой семье три года… А этим летом сбежал в Северное королевство. — Почему ты так сделал? Они плохо относились к тебе? — интересуется Юнги и улыбается краешками губ, видя как мальчик, не сумев побороть в себе голод, всё же тянется к предложенной пище. — Нет, — Чимин отрицательно мотает головой и осторожно надкусывает пирожок. Тщательно прожевывает кусочек и продолжает беседу: — Они были очень добры ко мне. Кормили, одевали и заботились ничуть не меньше, чем о своих родных детях, но я чем-то понравился одному высокопоставленному вельможе, и он пришел к моим приемным родителям с предложением выкупа. Он предложил за меня много денег, — Чимин потухшим взглядом смотрит на бессмертного, и тот замечает, как глаза мальчика заполняются слезами. — Господин, вы же понимаете, что у моих названных родителей не было выбора? И дело было вовсе не в обещанном золоте. Юнги громко вздыхает и снова гладит Чимина по голове, теперь уже утешая. На землях межгорья рабство запрещено, и правило это прописано в законах каждого из королевств. Единственный способ получить в свое распоряжение не согласных на брак мужа или жену, сделать человека наложником или бесплатным работником — выкупить у семьи ребёнка, которая распоряжается жизнью своего дитя вплоть до его совершеннолетия. Немногие имеют в наличие столько золота, чтобы семья согласилась на эту сделку. Немногие обладают властью, с помощью которой смогут осуществить эту сделку, даже если семья не согласна. — Я не хотел идти в услужение этому вельможе, но навлекать его гнев на приёмную семью тоже не хотел, и поэтому посчитал самым правильным решением спрятаться ото всех. Уйти как можно дальше от дома, чтобы никто не смог меня больше найти. — И оказался приговоренным к казни, — хмыкает Юнги. — Я не виноват, что так вышло, господин, — обиженным голосом вскрикивает Чимин. — Я думал, что смогу найти работу и наняться в какой-нибудь дом для выполнения мелких поручений и дел по хозяйству, но никто в Сонеме не захотел приютить меня. Я целых три дня бродил по городу, надеясь хоть кому-нибудь оказаться нужным, а ночевал в погребе лавки мясника. Считал, что он не заметит этого, потому что я не оставлял никаких следов и брал совсем немного пищи. — Но мясник заметил и сдал тебя городской страже, — понимающе кивает бессмертный. — Так и было, — подтверждает чужие слова Чимин. Он впервые за всё недолгое знакомство открыто смотрит на бессмертного и хоть понимает, что подобное недопустимо, не в силах оторвать свой взгляд. Широко распахнув глаза, мальчик разглядывает мужчину с присущим только детям непосредственным и искренним любопытством. Чимин уверен, что никогда раньше не встречал подобных людей, никогда раньше не видел настолько прозрачных, хрустальных глаз и сухих, даже не белых и не седых, а каких-то бесцветных волос. Словно завороженный, тянется ладонью к тонким чужим рукам, на которых отчетливо проступает узор чёрных вен, но вздрагивает и отшатывается назад, едва ощутив пальцами прохладу бледной кожи. — Испугался? — почти смеётся Юнги, позабавленный мальчишечьей простотой и наивностью. — Нет. Просто удивился. Вы не похожи на всех других людей, — улыбается в ответ Чимин, но уже в следующее мгновение вновь становится серьёзен и решительно встаёт из-за стола. Он с показной бодростью стряхивает со штанов упавшие крошки и вытягивается струной, чтобы казаться выше. — Господин, чем я могу быть вам полезен? Мне надо натаскать воды или вымыть полы в доме? Я могу вычистить стойло вашего коня или подмести двор. Поверьте, я многое умею. С нескрываемой жалостью бессмертный рассматривает топчущегося на месте в ожидании приказа босоногого мальчишку. Его тощую фигурку и пролегшие под глазами темные тени. Его усталый и сонный взгляд, какой бывает у вымотанного голодом и холодом человека, которого внезапно привели в тепло и дали досыта наесться. — Иди в спальню, — говорит Юнги. Заметив, как настороженно прищуривается мальчик, быстро добавляет: — И ложись спать. Немного помявшись, Чимин идёт в сторону указанной комнаты, но оборачивается, когда бессмертный вновь обращается к нему. — И самое главное: с наступлением темноты и до самого рассвета не выходи из комнаты. Ты услышал меня, Чимин? Ни при каких обстоятельствах не выходи из спальни. Ночью ко мне приходят души умерших. Будет нехорошо, если ты случайно встретишься с кем-нибудь из них.flashback
Синэ — столица бывшего Единого королевства — погрязла в вечном сумраке и пугающем безмолвии. Засыпанные серым песком улицы превратились в непроходимый лабиринт с внезапными тупиками в виде высоких завалов каменных глыб или пустоты глубоких ям сухой, зыбучей почвы. Разрушенные дома и здания по прошествии долгих столетий обратились в бесформенные руины, под ночным ветром осыпающиеся мелкой пылью. Чимин проходит мимо бывшего храма Дракона. Коротко смотрит на груды белых камней, что раньше были высокой звонницей, и лопнувшие, замолчавшие навсегда тяжелые колокола. Если верить слухам, каждую ночь в храме по-прежнему слышны голоса жрецов и пение хора. Не нашедшие покой души собираются вместе, чтобы под чёрным, грозовым небом, забывая про собственные муки и страдания, вновь шептать молитвы божеству и петь прославляющие его песни. Если верить слухам, все эти души может увидеть любой ныне живущий человек. Якобы призраки не покидают своей обители, где их нашла смерть, и, озаряемые нескончаемыми всполохами молний, размытыми образами плывут по руинам, держа в руках свечи, пламя которых не даёт ни света, ни тепла. Но Чимин этому не верит. Он твердо уверен, что узревший подобное уже не смог бы никому рассказать об увиденном, оставшись навеки в Мёртвом городе такой же неприкаянной бестелесной душой. А ещё он знает, что призраки вовсе не привязаны к местам своей гибели и могут свободно перемещаться по всем пустым землям. Стремительно пробежав парк, могучие деревья которого застыли чёрными угольными столбами, Чимин проскальзывает в зияющий пустотой центральный вход королевского дворца, но не идёт в сторону летописных хранилищ. Он сворачивает в другое, ещё не изученное крыло. — Нельзя быть таким самоуверенным, Пак Чимин, — сам себя отчитывает парень, и его фразы громким эхом разносятся по узким коридорам. Тишина давит на нервы, сводит с ума, и возможность услышать хотя бы собственный голос даёт иллюзию хоть какой-то жизни в этом мёртвом месте. — Нельзя быть таким слепым глупцом. Продолжая ругаться, Чимин исследует оставшиеся в целостности покои дворца. Потеряв ощущение времени, бегает по коридорам, спускается и поднимается по чудом уцелевшим широким лестницам, пока не находит то, что искал. Он долгие недели рылся в хранилищах, перечитывая тексты свитков. Замечал, что многие ячейки и полки были пусты, а летописи — порваны и разбросаны по полу. Он всё это видел, но до прошедшей ночи не придавал этому никакого значения. А зря. В одной из комнат Пак проходит в дальний угол и недолго разглядывает смятый ком. Берет в руки почти истлевшее полотно ткани и ничуть не удивляется, находя под ним белую груду костей с человеческим черепом и кованые доспехи. Это вовсе не останки людей, что пали в кровопролитных боях, когда четверо принцев делили власть и земли — те несчастные давным-давно обратились в пыль и прах. То, что держит сейчас в руках парень — теплый дорожный плащ, которые носили воины короля Востока. Когда-то подобную одежду носил и отец Чимина. Пак обхватывает рукой и легко срывает с истлевшей ткани кованую застежку с изображенным на нём гербом, сует добычу в карман и оглядывается по сторонам, вспоминая обратную дорогу к выходу из дворца. Больше нет никаких сомнений — он не первый, кто заинтересовался летописями. В Синэ уже много лет нечего искать. Ближе к вечеру Чимин возвращается в своё временное пристанище и быстро собирает все найденные и, как ему кажется, наиболее важные вещи. С удовольствием ужинает и впервые за долгое время пьёт вволю воду. Закутавшись в плащ, Чимин довольно улыбается и прикрывает глаза. Уже завтрашним утром он двинется в обратный путь. Очень скоро он снова будет рядом с Юнги.