***
В затемненной кузнице душно от жара приоткрытой печи и едкого запаха каленого железа. Выбирая подходящие молоты-ручники, Намджун поглядывает на заготовку, что нагревается в горне на раскаленных углях, и когда та начинает светиться огненно-красным — подхватывает щипцами и переносит на наковальню. Ещё раз на взгляд оценив степень прогрева бруска, делает первый пробный удар молотом. Нет ни искр, ни пляшущих на металле языков пламени. Идеально раскаленная заготовка мягко сминается под сильными ударами ручника, приобретая нужную кузнецу форму. Намджун знает свою работу. Старик Кан выбрал его своим преемником, долгие годы бережно и терпеливо передавая старшему названному сыну весь свой опыт кузнечного дела. Что-то из этих знаний известно многим, но тонкости и хитрости ремесла, осознанные Каном путем долгих лет работы, бесчисленных проб и ошибок — уникальны и бесценны. Намджун помнит их все, он — достойный мастер своего дела. Остывая, металл постепенно темнеет, теряет свою эластичность, а заготовка приобретает очертания будущего меча. Лучшего, который только смог бы позволить себе заказать Сокджин. Этот меч не предаст хозяина и не подведёт в бою, лезвие не затупится от ударов вражеского оружия и не покроется уродливыми зазубринами. Намджун уверен в качестве своей работы. Ведь он — лучший оружейник во всей округе. Он — кузнец. Простой кузнец. — Сука, — шипит сквозь зубы Намджун и отшвыривает прочь молот, опасаясь, что поддавшись охватившей душу ярости, может неосторожно испортить будущий клинок. Ярость просыпается не от колких чужих слов — от осознания собственного бессилия. И вроде бы всё сложилось так, как и должно было быть. Сбежавший из Восточного королевства мальчишка хотел не многого: найти защиту и новый дом, забыть прошлое и обрести покой, спасти Тэхёна и, выполняя последнее желание старшего брата, вырастить его вдалеке от смерти, предательства и фальши. Не позволить стать малышу разменной монетой, пешкой в чужих кровопролитных битвах за деньги и власть. Намджун всего лишь хочет прожить тихую и спокойную жизнь. И ему это удается — жить просто и незаметно, не привлекая ненужного внимания и не вызывая подозрений у односельчан. Единственное, что он себе позволил вынести из прошлого — сохранить имя, данное ребёнку при рождении, иметь право называть малыша «Тэхён», но, кажется, даже эта малость может им обоим дорого обойтись. Отгоняя дурные мысли, Намджун упрямо поджимает губы. Всё в прошлом. Теперь он — кузнец, который заботится о младшем брате; и в память о добросердечном старике Намджун, на правах преемника, ставит на подготовленную рукоять будущего меча клеймо с именем названного отца. Закончив на этот день работу, кузнец стягивает с оконца плотную занавесь и широко распахивает дверь кузницы. После душного жара маленького помещения вечерний воздух, охвативший потное тело, сперва кажется неприятно холодным, и Намджун стягивает с себя кожаный фартук и прилипшую к спине льняную рубаху. С грустной усмешкой рассматривает заботливо подготовленное Тэхёном наполненное ведро. Вылив на себя прогретую за день лучами солнца воду и наспех обтеревшись полотенцем, Намджун заходит в дом и жадно вдыхает ароматные запахи. Заметив пришедшего брата, Тэхён на миг отвлекается от нарезки хлеба и неловко улыбается. Он не умоляет брата разрешить ему видеться с Чонгуком, не ноет, пытаясь выпросить противным и нудным скулежом желаемое, но с завидным упрямством каждый вечер начинает разговор, хоть и знает наперёд, что на этот раз опять столкнется с непреклонным отказом. — Намджун, — нарушая долгое молчание во время ужина, робко тянет Тэхён, — можно мне завтра сходить куда-нибудь погулять? — Куда-нибудь — это туда, где Чонгук ошивается? — интересуется кузнец, и когда младший брат опускает глаза, твердо отвечает: — Нельзя. — Чонгук — мой друг, — шепчет Тэхён. — Не выдумывай. Ты с ним виделся один раз, неделю назад. За такое непродолжительное время друзьями не становятся. — Но мы можем ими стать. — Найди себе других друзей! — теряя терпение, рявкает Намджун, но Тэхён его ничуточки не боится. — Где я их найду, если ты мне дальше колодца никуда ходить не разрешаешь? — справедливо возмущается Тэхён. — Где хочешь — там и ищи. Мальчишка умолкает и пододвигает рукой ближе к брату кружку с заранее разлитым чаем. Не прикасаясь к своему напитку, внимательно следит за Намджуном, и, когда тот заканчивает ужин, снова говорит: — Я не понимаю, почему тебе не нравится Чонгук, — вздыхает Тэхён. — Он добрый и милый. У него высокое положение в обществе… — А ещё он племянник короля Юга, Ким Тэсона, — бурчит себе под нос Намджун, складывая в маленькую кадушку испачканную кухонную утварь и наливая в неё же ковш воды. Он тщательно моет посуду и не хочет продолжать этот бессмысленный разговор. — И что из этого? — подумав над услышанным, спрашивает мальчик и принимает из рук брата чистые миски и кружки, чтобы насухо вытереть их полотенцем. — Сокджин тоже похож на южанина, но это не мешало тебе дружить с ним. Во всяком случае, до тех пор, пока он сам не отказался от твоей дружбы. — Сокджин — это совсем другое, — туманно объясняет Намджун. Словно извиняясь за собственную несдержанность, он ласково проводит рукой по волосам брата и, сладко потягиваясь, уходит в спальню. — Какое «другое»? — любопытствует Тэхён и, наспех расставив посуду на полочках кухонного шкафчика, бросается следом за братом, но тот не спешит отвечать. Намджун освобождается от оставшейся одежды и проскальзывает под легкое одеяло. Готовясь уснуть, вытягивается на кровати и закрывает глаза. Понимая, что ничего вразумительного от брата он сегодня уже не добьется, Тэхён тоже залезает на свою постель. Он обнимает одной рукой приковылявшую к нему гусыню и сквозь распахнутое окно наблюдает, как на небе медленно угасают краски заката, а двор погружается в сиреневый вечерний сумрак.***
Как бы ни старался Тэхён, как бы чутко ни вслушивался в ночную тишину, звенящую трелью сверчков, но Мими замечает приход долгожданного гостя первой. Когда шорох осторожных шагов раздается у самой стены дома, задремавшая было гусыня тревожно вытягивает шею и собирается издать громкий крик, но Тэхён быстро садится на кровати и ловким обхватом ладони смыкает раскрытый клюв. Крепко удерживая на месте мотающую головой птицу, мальчик с надеждой вглядывается в черный провал окна и растягивает губы в счастливой улыбке, когда пришедший ловко вскарабкивается на подоконник. — Привет, — шепчет Чонгук. Он дарит мальчишке ответную улыбку, но тут же вновь становится серьёзен. — Намджун спит? — Спит, — так же тихо отвечает Тэхён, и в подтверждение его слов по спальне разносится раскатистый храп кузнеца. — Тогда иди ко мне скорее. Чонгук спрыгивает с подоконника во двор и протягивает руки, чтобы помочь спуститься выбирающемуся из дома мальчишке. Не желая его смущать слишком близким нахождением, увеличивает между ними расстояние, делая широкий шаг в сторону, и непроизвольно вскрикивает от мелких и колких коготков, которые яростно впиваются в оголенную кожу кистей и предплечий. — Не ори, брата разбудишь, — предупреждающе шипит Тэхён и тут же негромко хихикает. — Ты опять забыл про растущий у стены дома шиповник и снова влез в колючки. Уже пятый раз подряд. Выбираясь из зарослей проклятого куста, Чонгук с недовольством пыхтит и слизывает с расцарапанных запястий редкие капельки крови, но все его огорчения забываются и проходят без следа, едва Тэхён уводит его за собой вглубь сада и расстилает под старой яблоней прихваченный из спальни теплый плед. Они садятся напротив друг друга, так потрясающе близко, что у Чонгука от радости перехватывает дыхание, и всё, что он сейчас может — это протянуть мальчишке принесённый из королевского дворца небольшой свёрток. — Знаешь, — принимая угощение, начинает негромкий разговор Тэхён, — я беспокоюсь за Намджуна. Ты точно уверен, что снадобье, которое дал мне и посоветовал подливать за ужином в еду брата, абсолютно безопасное? Чонгук в этом совсем не уверен. Старая травница, на городском рынке зычным голосом расхваливающая настойки собственного изготовления, мгновенно отказалась от всех сказанных слов и данных обещаний, когда перед её прилавком встал военноначальник Сонема, но Чонгука это ничуть не смутило. Он купил несколько склянок с сонным отваром и щедро расплатился со старухой; и его мало беспокоит, какие последствия ожидают несговорчивого кузнеца, который уже почти неделю по незнанию принимает это низкосортное зелье. Даже если Намджун облысеет, ослепнет или вообще помутится рассудком — это вполне приемлемая для военноначальника цена за возможность видеться с обожаемым Тэхёном. — Конечно безопасное, — убеждает Чонгук. — Я сам его принимаю при бессоннице. Средство отличное, и только на пользу пойдёт твоему брату. Ты ведь сам мне рассказывал, что в последнее время он очень тревожно спал, а теперь сможет как следует отдохнуть ночью. Тэхён ненадолго задумывается, а после согласно кивает. Он искренне радуется, что Чонгук такой славный и добрый, помогает заботиться о Намджуне, но мальчишку всё ещё терзают смутные сомнения, которые он доверчиво озвучивает мужчине. — Мне иногда кажется, что я обманываю старшего брата, ведь он против нашего общения. — Нет, Тэхён! Нет! — жарко шепчет Чонгук. — Ты всё делаешь правильно и поступаешь честно. Намджун сказал, чтобы глаза его не видели нас вместе — и он нас не видит. Он запретил тебе выходить на улицу — и ты никуда не уходишь со двора. Ты делаешь то, о чём тебя просит старший брат. Он же не говорил тебе ещё что-то? — Сегодня он сказал, чтобы я где угодно искал себе новых друзей, — с тяжелым вздохом признается Тэхён. Эта мысль кажется Чонгуку весьма интересной, но что-либо предлагать он не торопится, и только с удовольствием замечает, как от его слов с мальчишечьего лица уходит тень сомнений, сменяясь яркой улыбкой. — Как прошёл твой день? — интересуется Тэхён, выуживая из свёртка ореховое печенье. И Чонгук говорит обо всех своих заботах и делах, почти ничего не утаивая, а только смягчая суровую действительность его жизни, чтобы уберечь мальчика от ненужных опасений. Рассказывать обо всем на свете просто и легко, потому что никто не умеет так слушать, как Тэхён. Мальчишка, не переставая жевать печенье, кивает головой в такт тихих слов. Иногда хмурит брови, разделяя с военноначальником тревоги, а иногда — лучезарно улыбается, радуясь успехам. Тэхён жадно ловит каждую услышанную фразу, переспрашивает и задаёт вопросы, если ему что-то непонятно, не стесняясь выставить себя в глазах мужчины глупцом. Чонгук тянется ближе и осторожно смахивает с чужой щеки налипшую крошку. Мальчишка напротив — удивительный. Он категорически отказался от всех предложенных при первой ночной встрече подарков и украшений, зато с удовольствием лопает пирожные и печенье из королевской кухни. Выслушав рассказ Чонгука, сам с нетерпением делится всем произошедшим за день, каждый из которых, проведенный в разлуке, теперь кажется мучительно долгим. До невозможности трогательно смущается и прячет взгляд, когда говорит, что очень скучал и ждал новой встречи; и мужчина, сраженный наповал подобным признанием, теряет бдительность и крепко обнимает мальчика. — Зачем ты это делаешь? — отодвигается назад Тэхён. — По-дружески, — быстро оправдывает свой неуместный порыв Чонгук. — Все друзья так делают. — Намджун дружит с Юнги, но я ни разу не видел, чтобы они обнимались, — прищурив глаза, недоверчиво качает головой мальчик. — Это потому что они не такие хорошие друзья, как мы, — быстро находит нужные аргументы военноначальник. — Ты же сам мне рассказывал, что бессмертный приходит в ваш дом очень редко, а я почти каждую ночь прибегаю. Тэхён ненадолго задумывается над словами Чонгука и, осознав, что тот снова прав, осторожно пододвигается вперёд, чтобы спустя мгновение очутиться в кольце сильных рук. Чонгук легонько давит на плечи, вынуждая мальчика сесть чуть ниже, и ладонью укладывает его голову у себя на груди. Тэхён недолго возится, устраиваясь удобнее, и прикрывает от удовольствия глаза, когда чонгуковы пальцы вплетаются в его волосы, начиная мягко ворошить и перебирать русые прядки. Робкие прикосновения и ласки вызывают незнакомые, но волнующе-приятные ощущения. Это совсем не похоже на объятия старшего брата. Это гораздо лучше. В объятиях мужчины Тэхён чувствует себя до невозможности умиротворенно, но одновременно с этим в теле зарождается легкий, щекочущий трепет. Мальчишке не знакомы подобные эмоции, ему не с чем их сравнивать, ведь раньше у него не было друзей, но что-то подсказывает ему, что подобное щемящее волнение не характерно для обычной дружбы. — Мне стыдно в этом признаваться, — поборов смущение, шепчет Тэхён, желая быть предельно честным, — но то, что я сейчас чувствую, не похоже на дружбу. Это гораздо сильнее меня, и я не могу это контролировать. Это медленно поглощает, вызывая страх, но при этом одаривает счастьем. Это так странно и ново для меня, Чонгук. Я не могу подобрать нужных слов, но боюсь, что я не смогу стать тебе хорошим другом. Испуганный собственным признанием, Тэхён тревожно замирает в ожидании ответа и с облегчением выдыхает, услышав: — Ничего не бойся. Что бы ты ни ощущал сейчас, знай — ты не одинок в своих эмоциях. Эти чувства взаимны, и тебе нечего стыдиться, мой хороший. Склонив голову, Чонгук шепчет утешения, желая подбодрить оробевшего мальчика. Он спешит рассказать ему о своих чувствах и видимо из-за торопливости снова упускает чересчур развязавшийся этой ночью язык. Последняя фраза срывается с губ непроизвольно, и ошарашенный Тэхён выпутывается из объятий, чтобы посмотреть в глаза напротив. — Твой? Можно снова придумать какое-нибудь глупое объяснение. Тэхён поверит. Но Чонгуку больше не хочется хитрить и отказываться от искренне сказанных слов. — Мой, — кивает головой мужчина и тихо смеется от счастья, когда мальчик, закрывая ладонями вспыхнувшие краской щеки, падает вперёд и утыкается лбом в его грудь. Чонгук крепко обхватывает, стискивает почти до боли, прижимая Тэхёна к себе, и целует русую макушку. — Ты только мой.