Заслоняя солнце

             — Это нечестно, — глухо бубнит уткнувшийся лицом в подушку Чимин, не соглашаясь с принятым решением Юнги.       Кажется, их разговор пошел по кругу. Уже закончились жаркие обсуждения, и было произнесено много убедительных фраз, но в итоге, вопреки уговорам и приведенным доводам, каждый остаётся непреклонным в своем мнении.       — Ты сейчас ведешь себя, как капризный ребёнок, — укоряюще качает головой Юнги.       А Чимину плевать, как он выглядит со стороны. Пылающая в душе ярость, перемешанная с не менее жгучей обидой, рвется наружу. Хочется кричать, срывая голос. Разгромить комнату, превратив в щепки и осколки всё, что только можно сломать и разбить. Или схватить в руки меч, выбежать из дома и специально нарваться на неприятности, чтобы в спровоцированной безжалостной схватке дать волю эмоциям и выпустить клокочущую в груди злость.       Но вместо всего этого Чимин лишь загнанно дышит и расцарапывает надорванный уголок наволочки, дрожащими пальцами вытягивая короткие нити из полотна ткани.       — Как ты будешь наказан, если причинишь вред кому-либо из людей?       — Я исчезну, — не озвучивая лишних подробностей, смиренно отвечает Юнги. — Закончу своё бессмертное существование и навсегда покину этот мир. Это будет не смерть, какой ты её себе представляешь, и не обретение вечного покоя. Нарушив данный божеству обет, я обреку на гибель не тело, а собственную душу.       Тяжело вздохнув, словно от нестерпимой усталости, он подходит ближе и осторожно присаживается на край кровати, на которой лежит парень. Бессмертный тянется рукой, чтобы провести по раздраженно дернувшемуся плечу, пытается повернуть к себе, но Чимин оказывает сопротивление, продолжает лежать лицом к стене, и тогда Юнги забирается на постель. Он ложится рядом, прижимается грудью к жалко сгорбившейся спине Чимина и прикасается губами к теплой коже шеи. От привычной прохлады поцелуя по телу бежит волна мурашек, и парень обессилено прикрывает глаза.       — Это нечестно, — вновь повторяет он. — Ты не должен так жестоко поступать с собой. Ты не имеешь права решать всё в одиночку и разлучать нас.       — Мне правда очень жаль, Минни. Но я обязан это сделать.       — Тогда можешь хотя бы разумно объяснить, чего ты хочешь этим добиться? — Чимин резко разворачивается и с нескрываемой обидой смотрит в хрустальные глаза напротив. — Расскажи, из-за чего ты вдруг решил защищать Сонем?       Юнги сложно подобрать нужные слова. Пытаясь уйти от ответа, он успокаивающе проводит ладонью по пылающей нездоровым румянцем щеке и делает попытку поцеловать, но парень откидывает назад голову, и губы бессмертного легкой изморозью проходят по чужому, упрямо вздернутому подбородку.       — Это не мой выбор, — вздыхает Юнги, огорченный непреклонностью Чимина. — Много лет назад судьбой было предрешено, что моё существование закончится во время завтрашней битвы, и не в моих силах изменить это.       — Я буду сражаться рядом с тобой, — с нажимом говорит парень.       — А ты будешь должен отправиться на Восток, чтобы спрятать Тэхёна и Тэёна. Мы уже договорились, что ты поможешь Мину, ведь один он не справится.       — Нет, Юнги. Ни о чем подобном мы не договаривались. Я согласился защищать юного короля и Тэхёна, потому что был уверен, что после вернусь к тебе, — сквозь зубы шипит Чимин. Разрывающее изнутри негодование выливается наружу потоками слов, которые с каждым мигом становится всё сложнее контролировать и больше невозможно удержать в себе. — Я жил безрассудно и легко, потому что верил, что при любом исходе моих странствий смогу найти дорогу в твою обитель. Я никогда и ничего не боялся, потому что знал, что даже после смерти смогу хотя бы ещё один раз увидеться с тобой. А теперь ты мне спокойно сообщаешь о своём решении нарушить данный божеству обет! Ты устал от бессмертия и хочешь покинуть наш мир? Хочешь бросить меня?       — Это не так.       — А как?       Юнги отводит взгляд. Он не желает ничего объяснять, не хочет втягивать любимого во все дела и пересказывать ему пророчество. Бессмертный не находит в себе мужества честно признаться в том, что он по глупой неосмотрительности пошел наперекор судьбе. А ещё Чимину не надо знать, что на пергаменте древней рукописи есть посвященные ему строки.       Это сложно — доходчиво объяснить то, что и сам бессмертный не до конца осознает, а его молчаливое сердце разрывается между священным долгом и нежностью искренних чувств. Есть древнее предсказание, которое было изменено Юнги по незнанию, что, впрочем, не снимает с него вины. Казалось бы, нет больше смысла слепо верить написанным много веков назад строкам, но ещё теплится слабая надежда. Юнги считает необходимым хотя бы попытаться выполнить пророчество, ценой потерянной бессмертности искупить совершенное прегрешение, но вера в скорое возвращение дракона теперь ничтожно мала, и если спасти Северное королевство не удастся, то пусть хотя бы получится сохранить самое дорогое и ценное — жизнь Чимина.       — Прости, но я обязан встать на защиту Сонема, — прерывая напряженное молчание, строгим голосом говорит Юнги. Он встает с постели и поправляет на себе чуть сбившуюся одежду. Подхватывает со спинки стула и накидывает на плечи черный плащ. Уже стоя у двери комнаты оглядывается на паренька, который поднялся следом и сидит на кровати, нервно теребя пальцами шнуровку рубахи и не спуская с бессмертного тоскливого взгляда. — А ты будешь должен увести в безопасное место Тэхёна.       — Позволь мне завтра быть рядом с тобой хотя бы до начала битвы, — почти молит Чимин. — Не отнимай последние минуты, которые мы можем провести вместе.       Не сумев отказать в этой маленькой просьбе, бессмертный коротко кивает головой и выходит из спальни. Он торопится очутиться в старой избушке, которая три столетия служила ему домом, чтобы в последний раз проводить пришедших на тусклый огонёк свечи души умерших и снять со стены над камином спрятанный меч.       Едва за Юнги закрывается дверь, скорбное выражение чиминового лица сменяется снисходительной усмешкой. Парень растрепывает ладонью свои волосы и задумчиво прохаживается по комнате. Собравшись с мыслями, идёт к Сокджину и, получив разрешение, берет с его стола несколько листов бумаги и чернильницу с гусиным пером. Уединившись в спальне, тщательно вырисовывает карту Северного и Восточного королевств, а также пустых земель, пунктирной линией указывая на ней безопасный путь и отмечая все возможные ориентиры, чтобы путники не заплутали и не сбились с дороги. Пишет Сон Донхо послание, искренне надеясь, что бывший казначей по прошествии долгих лет не успел позабыть глубину черных тэхёновых глаз, и поэтому поверит в правдивость переданного ему письма.       Если Юнги единолично принял решение, то Чимин считает, что имеет полное право последовать его примеру. Паренёк не собирается покидать Сонем. Он не отправится на Восток, а будет участвовать в завтрашней битве и ему уже не важно, что произойдёт с его любимым — сгорит ли он без следа в карающем огне, призраком растворится в воздухе или осыплется серым прахом.       Если бессмертный хочет покинуть этот мир, то Чимин последует за ним.

***

      Покачивающий занавешенные шторы ветер душно пахнет пылью и смолой. На улице для этого времени непривычно бесшумно, и только быстрые шаги редких прохожих нарушают накрывшую Сонем тишину.       — Мне так спокойно рядом с тобой, — умиротворенно шепчет Сокджин, и лежащий рядом на кровати Намджун прикасается губами к его лбу.       Спальню верховного жреца заливает мягкий вечерний полумрак, а пол исчерчен оранжевыми бликами редких проскользнувших через шторы солнечных лучей. Приближается время ужина, и надо бы спуститься на первый этаж, чтобы накрыть на кухне стол, но ни у Сокджина, ни у Намджуна не возникает желания что-либо делать. Сейчас им хочется просто быть вместе и лежать в тишине, изредка сливаясь губами в коротких, ленивых поцелуях.       Сокджин медленно гладит подушечкой указательного пальца по вспухшим венам натруженных намджуновых рук, обводит каждую и замирает на запястье, с удовольствием ощущая, как от его простых прикосновений учащается чужой пульс. От недавно искупавшегося Намджуна пахнет свежестью и мылом, но через тонкий цветочный аромат пробиваются запахи раскаленного металла и угля, что намертво въелись в кожу и волосы кузнеца.       Поддаваясь искушению, Сокджин продолжает движение своей руки, скользит по обнаженной коже шеи, ключиц и дальше вниз, раздвигая полы чужой расстегнутой рубашки, но когда добирается до области паха — Намджун перехватывает его ладонь, чтобы, оставив на ней мягкий поцелуй, уложить её на свою грудь.       — Я не хочу умирать девственником, — говорит Сокджин, немного расстроенный чужой рассудительностью.       — А я не хочу осквернять твою душу, — отзывается Намджун. — За свою относительно недолгую жизнь я и без этого успел порядочно нагрешить.       — Любое прегрешение можно искупить искренним раскаянием и молитвой, — вкрадчивым голосом сообщает Сокджин.       — Думаешь, если мы сейчас переспим, то завтра я буду искренне сожалеть об этом? — насмешливо хмыкает Намджун.       — Нет. Я думаю, что если ты уйдешь вместе с Тэхёном, то за долгие годы жизни сможешь вымолить прощение божества.       — Мне его прощение нахрен не сдалось, — угрюмо бурчит Намджун, а после, осознав, к чему клонит Сокджин, хмурит брови. — Мы это уже обсуждали. Я никуда от тебя не уйду.       — Подумай о Тэхёне, — продолжает убеждать жрец. Вероятность, что любимый поменяет своё решение, ничтожно мала, но Сокджин цепляется за призрачную надежду. — Чем больше близких людей с ним останется, тем проще ему будет пережить потерю Чонгука. Что станет с Тэхёном, когда он узнает, что больше не увидит не только мужа, но и старшего брата?       — Много лет назад я покинул родное королевство и сбежал из дворца, потому что тогда был действительно нужен Тэхёну. Сейчас о нём есть кому позаботиться. Сон Донхо приютит Тэхёна и даст кров Мину с Тэёном. Каждый из них уже завтра потеряет очень многое, но я рад, что рядом с моим братишкой будут люди, которые покажут своим примером, как надо начинать жизнь заново. Чем я помогу Тэхёну? Зачем ему брат, который на его глазах будет спиваться от горя?       Сокджину есть что сказать в ответ, но разговор прекращается, когда за дверью раздаются шаги. Кто-то идёт по коридору, заглядывает в комнаты и в итоге заходит в спальню жреца.       — Я вам не помешал? — не решаясь пройти дальше, неловко топчется у порога Хосок, разглядывая лежащую на кровати влюбленную пару. — Просто уже пора ужинать, а есть одному не охота. Я зашел к Чимину, но он сейчас злой, как собака. Прогнал меня из комнаты моего же дома. Сидит, чего-то на бумаге малюет. Пользы от парня никакой, одни расходы.       — Ты где был? — спрашивает Сокджин, прерывая недовольное бурчание брата.       — Ходил в дом пекаря, — смущенно отводит взгляд Хосок.       — Я слышал, что эта семья уехала из Сонема.       — Семья уехала. Черён осталась, — Чон проходит к письменному столу и отодвигает стул, садится на него и, упираясь локтями в колени, прячет лицо в ладонях. Его голос теперь звучит глухо, но Сокджину удаётся разобрать, о чем говорит брат. — Она ждала меня. Не осмелилась прийти к нам, но когда увидела меня — бросилась в объятия. Черён много плакала. Сначала умоляла уйти вместе с ней из города. Потом просила меня остаться на ночь. Я не согласился, ушёл. Чем меньше воспоминаний, тем проще ей будет забыть меня.       — Не переживай о Черён, — утешает Сокджин. — Она не погибнет, если завтра ты отведешь её за стены королевского дворца, где будут прятаться от битвы те люди, которые не могут сражаться. Воины Тэсона не тронут безоружных горожан, которые остались в Сонеме, потому что им было некуда уйти.       — Пошли ужинать, — резко прерывает неприятный разговор Хосок. Он встает со стула и за несколько широких шагов пересекает комнату, но перед тем, как выйти, оглядывается. — И Чимина позовите. Я к этой неблагодарной рыжей скотине больше в комнату не пойду.       — Нам тоже не помешает подкрепиться, — соглашается с мнением Чона Намджун.       Тихонько кряхтя от боли в спине, он поднимается с постели и протягивает руку Сокджину.       — Давай эту ночь проведём вместе, — внезапно предлагает жрец и тут же поясняет: — Пока ещё есть такая возможность, я не хочу разлучаться с тобой ни на минуту. Давай как следует выспимся в объятиях друг друга.       — Только если ты дашь клятву, что не попытаешься изнасиловать меня ночью, пока я сплю.       — Дурак, — с игривой обидой фыркает Сокджин и в отместку звонко хлопает Намджуна по заднице.       Обмениваясь шуточными шлепками, они выходят из спальни и направляются в занятую Чимином комнату, чтобы всем вместе пойти на кухню.

***

      Чонгук возвращается во дворец поздним вечером, но солнце стоит ещё высоко на небосводе, ознаменовывая мягким теплом лучей наступающее короткое северное лето. Не слышно привычных переговоров, шороха одежд и топота ног спешащих по делам слуг — многие из них покинули город, найдя приют в соседствующих с Сонемом деревушках, а те, которые остались во дворце, разошлись по комнатам.       Чонгуку нужен отдых. Он чувствует это каждой тянущей болью мышцей тела, а голова гудит от тревожных мыслей. Лучшим решением будет как можно быстрее забраться в постель и до самого утра забыться глубоким сном — завтра военноначальнику понадобятся силы и ясность ума — но Тэхён, дожидающийся своего мужа, думает иначе. Он, взбудораженный собственным замыслом и вспыхнувшим нестерпимым желанием, взволнованный долгим принятием ванны и предшествующими ей не самыми приятными водными процедурами, нетерпеливо подходит к шагнувшему в спальню Чонгуку, не говоря ни слова, обхватывает ладонями его лицо и впивается в губы требовательным поцелуем. Безумно соскучившийся по постоянно занятому в последнее время мужу и изголодавшийся по ласке юноша бесцеремонно врывается в чужой рот языком и, преодолевая слабое сопротивление, жадно исследует. На миг сбавляет упрямую настойчивость, чтобы чуть отдышаться, легонько прихватить зубами нижнюю губу Чонгука, зализать место игривого укуса и опять проникнуть внутрь языком.       Мужчина не понимает что происходит. Напористость мужа обескураживает, и Чонгук разрывает поцелуй, делает шаг назад, но решительно настроенный Тэхён крепко обхватывает пальцами чужую руку и тянет к себе, чтобы вложить в неё заранее подготовленный стеклянный пузырек. Сохраняя молчание, юноша предельно ясно объясняет мужу своё желание.       — Ты хочешь заняться любовью? — прямо спрашивает Чонгук, рассматривая сжатый в ладони пузырек с маслом, и, получив утвердительный ответ, качает головой. — Не сегодня, мой хороший. Давай отложим это на потом.       — Почему ты отвергаешь меня? — начинает беспокоиться Тэхён, не понимая причины отказа. — Ты сам сказал, что нам придется расстаться на долгое время. Почему не хочешь провести эту ночь так, чтобы нам обоим было что вспомнить во время разлуки?       Чонгук отводит взгляд, не находя в себе силы посмотреть в глаза напротив. То, чего просит Тэхён — неправильно и нелепо. Эта ночь должна пройти иначе. Как было бы максимально верно, Чонгук и сам не знает, но точно не в ласках, которых он так долго ждал. Мысль о близости кажется мужчине непростительным кощунством, но Тэхён преданно жмётся ближе, умоляюще смотрит в глаза, и Чонгук, не желая его расстраивать, принимает очередной поцелуй вместе с неожиданным предложением.       Чонгук позволяет снять с себя одежду вместе с поясом, на котором прикреплены ножны, и утянуть на расправленную кровать. Смятым куском ткани отбрасывается в сторону стянутый с Тэхёна халат. Уложив мужа спиной на кровать, Чонгук нависает сверху, выцеловывая шею и ключицы, а тот пьяно блуждает ладонями по широкой спине, с каждым чувственным прикосновением всё больше распаляя охватившую их страсть. Под одобрительное тэхёново мычание Чонгук переключает своё внимание на выпуклые горошины сосков, поочередно прихватывает их губами и мокро лижет, но спустя недолгое время ведёт языком вниз по животу. Удобнее устроившись между широко разведённых ног, склоняется над чужим пахом.       Налитый кровью член Тэхёна поблескивает размазанной по головке выступившей каплей предэякулята, и Чонгук, вырывая из мужа первый сдавленный всхлип, вылизывает раскрасневшуюся головку от вязкой, чуть соленой на вкус смазки и чуть толкается кончиком языка в дырочку уретры. Тихо постанывающий Тэхён зажмуривает от удовольствия глаза и зарывается пальцами в копну чёрных волос. Он чуть выше приподнимает бёдра, и Чонгук обхватывает губами чужой член. Расслабляя горло, он мучительно медленно вбирает его в рот до самого основания, чтобы после так же неторопливо двинуться в обратную сторону, обводя языком узор вспухших венок, и снова сосредотачивается на головке.       Мужчина посасывает и щекочет языком чувствительную плоть. Его собственный член, прижатый животом к одеялу, ноет от желания прикосновений, но Чонгук старательно и умело доставляет удовольствие мужу, искренне рассчитывая, что на этом они сегодня остановятся. Под аккомпанемент низких стонов мужчина размашисто двигает головой и водит по стволу влажной от слюны рукой, доводя Тэхёна до близкой разрядки, но тот уже не скромный и невинный юноша, которым был ещё несколько месяцев назад.       Разгадав коварный план мужа, Тэхён возмущенно вскрикивает и болезненно тянет чужие волосы, запрокидывая назад голову Чонгука и вынуждая его отстраниться от окаменевшего из-за ласк члена.       — Я хочу тебя, а не твой рот, — выговаривает Тэхён, смотря мужчине в глаза.       Жар разливается по венам, а в комнате внезапно становится душно. Озвученное требование выбивает из легких остатки воздуха, и сознание туманит от желания обладать. Чонгуку хочется раствориться в поцелуе, слиться с Тэхёном воедино и обоим исчезнуть из этого проклятого мира, чтобы обрести новую жизнь где-то далеко. Там, где нет смерти и не бывает войн.       Он больше не видит причин для отказа, ведь никакого «потом» у них двоих уже не будет. Эта ночь — последняя, и Чонгук торопится отдать Тэхёну всю свою нежность и подарить тепло, пока ещё может это сделать. Пока ещё в Сонеме не раздается звон скрещенных мечей, а в его грудь не направлены наконечники стрел.       — Покажи, как сильно ты меня хочешь, — просит Чонгук.       Он принимает сидячее положение, и поднявшийся следом юноша бросается в его распахнутые объятия. Опьяненный нестерпимым возбуждением Тэхён лихорадочно расцеловывает родное, счастливо улыбающееся лицо, накрывает своими губами приоткрытые губы Чонгука и толкается внутрь языком. Тэхён вкладывает в поцелуй всю свою любовь, страсть и желание полностью принадлежать мужу, отдаться ему сегодня. Сейчас. Боясь остаться отвергнутым, мертвой хваткой вцепляется пальцами в крепкие плечи, и давно побежденный Чонгук пылко отвечает на каждый поцелуй и прикосновение, доказывая Тэхёну, что он желанен и любим.       — Ляг на спину и раздвинь ноги шире, — просит Чонгук, шаря рукой по сбившемуся одеялу, в складках которого так некстати затерялся стеклянный пузырек.       Облегченно выдыхая, Тэхён падает на подушки, сгибает в коленях ноги и разводит бедра в стороны, раскрываясь перед мужем. Не испытывая ни малейшего стеснения, с интересом поглядывает, как Чонгук выдергивает из горлышка склянки пробку и щедро плещет масло на свою ладонь. Тяжело дыша от нетерпения, прикрывает глаза и шипяще выстанывает, когда чувствует первое осторожное прикосновение.       Чонгук увлажняет маслом чужую промежность и, мягко надавливая, гладит подушечкой пальца сжатое колечко мышц. На лице Тэхёна расцветает довольная улыбка — приносящие удовольствие ласки заднего прохода стали уже привычны для юноши, но все же он вздрагивает от неожиданности и невольно зажимается, когда палец проскальзывает внутрь его тела.       — Тебе не больно, — не спрашивает, а утверждает Чонгук, осторожно раздвигая узкие мышцы.       — Нет, не больно, — соглашается Тэхён. — Но это действительно очень странное ощущение.       — Расслабься, — успокаивающим голосом говорит Чонгук, продолжая водить пальцем вперёд-назад. — И доверься мне.       Тэхён сжимает в ладонях ткань пододеяльника, шумно дышит и зажмуривается, когда Чонгук добавляет второй палец. Слабо ноют растягиваемые мышцы, и Чонгук, давая им обоим недолгую передышку, отвлекается от тела юноши и, сквозь зубы втягивая воздух, несколько раз проводит свободной рукой по собственной зудящей плоти. Вставший колом член истекает смазкой и горячо пульсирует, невыносимо хочется кончить, но мужчина продолжает тщательно растягивать любимого.       Всё, что делает сейчас Чонгук — для Тэхёна и ради Тэхёна. Свою порцию удовольствия он получит в любом случае. Наверное, это подло, но Чонгук действительно хочет, чтобы эту ночь и свой первый раз Тэхён запомнил на всю жизнь.       Убеждаясь, что мышцы стали достаточно податливыми, мужчина быстро убирает пальцы, чтобы добавить на них ещё масла, и вводит теперь уже три. Юноша тихо ойкает и морщится, но быстро успокаивается, когда вторая чонгукова рука гладит его впалый живот и обхватывает член, отвлекая от неприятных ощущений. Мужчина скользит пальцами в горячем проходе, старательно не задевая чувствительное место на передней стенке — самое приятное он откладывает на потом. Этой ночью Тэхён узнает больше о возможностях своего тела и откроет для себя новые грани удовольствия.       От чувственных, дразнящих прикосновений Тэхён шумно дышит ртом и мечется на постели. Он то вскидывает вверх бедра, чтобы сильнее толкнуться членом в сжавший его кулак, то машинально пытается сжать ноги, чтобы отстраниться от пальцев в пылающем анусе, и упускает тот момент, когда Чонгук, завершив растяжку, нависает сверху. Помогая рукой, мужчина направляет свой член в узкий проход, и Тэхён вскрикивает, когда скользкая головка оказывается внутри его тела. Он глухо мычит и шлепает ладонью Чонгука по спине, чтобы тот остановился.       — Всё хорошо?       В ответ Тэхён лишь часто кивает головой и оставляет на чонгуковых губах короткий поцелуй. Успокаиваясь, глубоко дышит, и пугающее чувство наполненности, граничащее с болью, постепенно проходит. Чонгук гладит мужа по волосам, шепчет слова восхищения, осыпает поцелуями нос, щеки, подбородок, и Тэхён осторожно приподнимает бёдра, подсказывая, что можно продолжать.       Чонгук входит до конца в узкое нутро и не сдерживает шипящего вздоха. Головка его члена скользит по чувствительному бугорку. От прострелившего тело удовольствия Тэхён вздрагивает, глухо мычит и упирается взмокшим лбом в напряженное плечо Чонгука. Первые медленные движения постепенно сменяются ритмичными фрикциями, и оба супруга негромко стонут, даря друг другу долгожданное удовольствие.       Страсть распаляется с каждым поступательным движением. Комната наполняется звуками шлепков двух потных тел, мокрых поцелуев и срывающихся с губ сдавленных хрипов. Чувствуя приближение разрядки, Чонгук переносит вес своего тела на одну согнутую в локте руку и просовывает ладонь между животами, чтобы обхватить член Тэхёна. В тесном пространстве между двух сплетённых тел быстро водит рукой по всей длине ствола, сжимает пальцами головку, и от получаемого двойного удовольствия Тэхён прогибается в спине и заходится дрожащим стоном, выпачкивая оба живота семенем. Чонгуку требуется лишь пара толчков, чтобы догнать своего мужа и, тяжело дыша, навалиться на него грудью.       Едва отдышавшись, Чонгук приподнимается на руках, чтобы немного отстраниться от Тэхёна. Он жадно всматривается в раскрасневшееся, со вспухшими от поцелуев губами и прилипшей ко лбу русой чёлкой, но по-прежнему красивое лицо, озаряемое легкой, блуждающей улыбкой. Чонгук впервые видит своего любимого настолько разморенным и утомленным ласками, но удивительно довольным. Чонгук видит Тэхёна таким в первый раз.       И в последний.       Не открывая глаз, Тэхён тянет руки, чтобы обвить ими чужую крепкую шею и поближе подтянуть к себе, сохраняя ускользающее тепло между двух влажных от пота тел. Он приподнимается на лопатках и жмётся грудью, продлевая долгожданный для обоих момент нежности, а Чонгук с силой прикусывает свою нижнюю губу.       В горле першит и клокочет ком из неозвученных вопросов, на которые в любом случае никто не знает ответ. Как долго Тэхён проживет в неведении о том, чему суждено случиться уже завтрашним днём, и с каким нетерпением будет ждать в чужом доме возвращения своего мужа? Кто расскажет ему о гибели Чонгука и поверит ли он в правдивость этой чёрной вести? Как отреагирует на услышанное, и кто будет вытирать его слёзы? Сколько времени потребуется ему, чтобы осознать, принять и смириться с мыслью, что Чонгук никогда больше не придёт, не обнимет и не успокоит, а якобы временное пристанище станет его постоянным домом, в котором он останется жить, отныне повенчанный с одиночеством? Сможет ли Тэхён сбросить с себя траурный саван боли и открыть израненное сердце, впуская в него новую любовь, или до конца своих дней не сможет найти утешение и будет оплакивать так быстро ушедшего возлюбленного, долгие годы храня в памяти его улыбку?       Чонгук дышит чаще и в бессильной злобе стискивает в кулаке простынь. Это не должно было случиться с ними! Не сейчас, когда они нашли друг друга и принесли клятву в храме в свете сотен зажженных свечей. Их впереди ждала долгая и счастливая жизнь, наполненные нежностью дни и бессчетное число жарких ночей. Свадьба повзрослевшего Тэёна и звонкий смех малышей-племянников. Прогулки в гости к Хосоку и Сокджину с Намджуном, для которых время также остановится на завтрашней битве. У них впереди столько всего не сказанного, не сделанного…       И потерянного навсегда.       Чонгук, силясь запомнить навеки и унести с собой в вечность любимый образ, неотрывно смотрит на Тэхёна. Он не хочет выпускать его из объятий. Не хочет оставлять одного. Чонгук не хочет умирать.       Не хочет!       — Чонгук, — услышав прерывающийся тяжелый вздох, Тэхён давит мужчине на плечи, вынуждая сесть, и сам поднимается следом. Испуганно глядит на слипшиеся ресницы и утирает ладонью скатывающиеся по чонгуковым щекам слёзы. — Ты плачешь? Что случилось? Я сделал что-то не так?       — Ты сделал всё замечательно, мой хороший. Я… я просто сейчас очень счастлив.       Чонгук осторожно прикасается дрожащими губами к приоткрытому от изумления рту и, стараясь успокоить чужое волнение, через силу выдавливает из себя улыбку, надеясь, что она не выглядит слишком фальшивой.       Нужно взять себя в руки. Немедленно прекратить расстраивать мужа своим неприглядным видом. Лечь спать и забыться глубоким сном. Но Чонгук, не справляясь с собственными эмоциями, сгребает Тэхёна в объятия и прижимает к своей груди. Он раскачивается из стороны в сторону, вымачивая слезами, зарывается лицом в русые волосы и жадно дышит родным запахом. Прощается навсегда, но желая уберечь от горя светлую душу, продлить неведение Тэхёна обо всем, что неминуемо произойдёт уже завтрашним днём, как на повторе шепчет:       — Это слёзы счастья, мой хороший. Я плачу от счастья.