Сможешь остановиться?

— Давай поговорим об этом, — Аня отложила в сторону учебники и тетрадь с конспектами, выжидающе на меня уставившись.  — А о чем говорить? — словно провинившийся ребенок, я осторожно сел напротив. — Меня увольняют. Анька, все еще не отрывая от меня внимательного взгляда, недоуменно подняла бровь.  — Увольняют или увольняешься?  — Таня сказала, чтобы завтра не приходил, — мне было стыдно долго смотреть ей в глаза, поэтому я уставился в пол. — Либо успокаивался и приходил с прочищенными мозгами.  — И ты, конечно же, решил выбрать первый вариант, — хуже, чем разочарование в голосе твоей девушки только разочарование в самом себе.  — Не думаю, что смогу просто взять и успокоиться. Меня аж трясет, стоит этому Андрею только рот открыть.  — Что именно тебя в нем раздражает?  — Очевидно, его существование, — я метнул на нее взгляд, полный бешенства. Как можно не понимать таких очевидных вещей? — Он заносчивый. Считает себя выше остальных, позволяет себе унижать людей, издеваться над ними. Ты бы слышала, как он разговаривает! Приторно-вежливо, на «вы», но при этом чувствуешь себя ничтожеством. И делает он это специально. Настолько красиво, что не придерешься. И далее по списку я не поскупился на «комплименты»: не забыл упомянуть ситуацию с Кирой сегодня, его донос на меня и то, как это мерзко, и что таких людей надо ставить на место, иначе они будут использовать тебя и наживаться. Аня слушала и кивала, почти без остановки обводя ободок чашки с чаем, который она успела притащить в ходе моего монолога. После того, как я, наконец, излил душу, Анька немного помолчала, и только потом снова заговорила:  — Есть такая теория. Человека в другом человеке раздражают те качества, которые он боится увидеть в самом себе. Это прямо в точку про тебя.  — Что? Хочешь сказать, что я такая же сволочь? — тут я уже не мог не смотреть ей прямо в глаза, пытаясь понять смысл ее слов.  — Так в том то и дело, что таковым ты не являешься, но замашки у тебя есть. Я не верил своим ушам. Аня не была на моей стороне, и не знаю почему, но меня это злило. Черт возьми, все то время, что мы вместе, я благодарил судьбу за то, что она мне послала такую прекрасную девушку, у которой все в порядке с мозгами и которая не станет мне льстить или врать, не желая обидеть. Таких ситуаций, когда у меня происходили проблемы в общении, было бесчисленное множество, и Аня всегда принимала нейтральную позицию, будто она Бог, который смотрит на проблему максимально объективно, без предвзятости. Так в чем сейчас дело? Почему мне так сложно принять ее позицию? Мне важно, дико важно, чтобы она поддержала меня, а не плевалась правдой в лицо, которая сейчас мне совсем не кстати. Зачем это делать? Для чего? Почему нельзя сказать, что да, Андрей сволочь, да, он мразь?  — Что ты подразумеваешь? Говори, коль начала.  — То и подозреваю. Ты посмотри хотя бы на то, какие у него отношения с остальными. Как они относятся к Андрею?  — Да все ему потакают. Танька смирилась чуть ли не на второй день, выполняет любые прихоти и слова лишнего не скажет. Кто-то постоянно печется, лишь бы не нарваться. Когда Андрей кого-то оскорбляет, остальные просто молчат. Трусы.  — А то, что ты срываешься на нем, пытаясь оскорбить в ответ, это не трусость? Я завис. Нет, ни черта не понятно.  — Мне твой ход мыслей сейчас неясен.  — Антон, ты всю жизнь общаешься с большими компаниями. Полная противоположность мне. Но каждый раз, когда у тебя происходят конфликтные ситуации с кем-то, ты сразу же кидаешься на рожон и пытаешься доказать, что прав. Что твое мнение единственное верное. Боишься, что кто-то вдруг внезапно решит, что не можешь дать отпор. Но истина в том, что таким образом ты ничего не решаешь, а только делаешь хуже. Таким образом конфликты не решают. Тут либо пытаться понять и принять, либо терпеть сквозь зубы и продолжать ненавидеть.  — Да какая теперь разница, — я вскочил со стула и зашагал по кухне. Что греха таить, слова ее меня задели. — Все равно я увольняюсь. И Андрея этого больше не увижу никогда.  — И ты говоришь, что они все там трусы? — она устало посмотрела на меня, словно пыталась донести простую мысль трехлетнему ребенку. Возможно, Аня права. Но что я могу сделать? Просто взять и смириться с этим ублюдком? Позволить вытирать о себя ноги? Я вздрогнул. Погрузившись в себя, даже не заметил, как она подошла и положила руки мне на плечи. Анька была ниже меня совсем не намного.  — Тебе не нужно никому ничего доказывать. Все, что от тебя требуется сейчас — это контролировать эмоции. А у кого, прости, хуй длиннее ты с друзьями посоревнуешься. Под ее массажными движениями мои плечи заметно расслабились. Я рассмеялся ее шутке и сел обратно на стул. Аня присела на корточки и взяла мои руки.  — Уверена, ты достаточно умен и рассудителен, чтобы отбросить все дерьмо и просто порвать этого Андрея. Расставь все мысли и чувства по полочкам, и ты поймешь, как действовать дальше. Она потянулась ко мне и коротко поцеловала. Я был благодарен ей, несмотря ни на что. Говорят, утро добрым не бывает. Согласился бы с этим утверждением до этого дня, потому что сегодняшнее утро — действительно доброе. Вчера после разговора с Аней, стоило моей голове коснуться подушки, я сразу отрубился. И план действий выстроился у меня в голове ровно в ту же минуту, когда проснулся. Ну, как план. Просто гениальная мысль озарила меня, а за ней уже и идеально выстроенный алгоритм действий. К счастью, настроение у меня сегодня было бодрое, так что во всем видел оптимизм, в том числе и в самом себе. Я обязательно справлюсь, сделаю это, и такой фигне меня не сломить. А во вторую минуту своего пробуждения ко мне пришло осознание, или озарение, того, насколько ослом я вчера был. Сказать, что меня пожирало чувство стыда, не сказать ничего. И даже определиться не могу, перед кем мне стремнее больше — перед самим собой или перед Таней. Наверное, равносильно. Я вроде уже говорил, что старше она меня всего на три года. Но то, насколько быстро уловила суть Андрея и заняла верную позицию, дало мне понять, что опыта у нее куда больше. Что было довольно странно, ведь Танька не особая душа компании, и насколько я знаю, друзей у нее мало, только совсем близкие. Молодежные тусы она не любит, веселые громкие компании тоже. На слово «клуб» морщит нос и фыркает. Но факт остается фактом — справилась она с налаживанием контакта на «ура», и теперь страдает от такого непутевого меня, который позорит ее перед доброй частью сотрудников компании. Сейчас я чувствую себя маленьким ребенком, которого взяли из детдома и приучают к новой жизни, пытаясь социализировать. Наверное, Таня себя ощущает ответственным родителем, которому надо направить дитя в правильное русло и отругать, если необходимо. Мне просто стоит принять этот факт — ближайшее время я действительно ребенок. По сути говоря, у меня никогда не было нормальной серьезной работы. Я как не умеющий плавать сын, которого отец кинул в реку и сказал «плыви». Только вот получается не очень. Почему-то уверенность в том, что я все знаю, умею и уж точно никакие советы мне не нужны, настолько глубоко во мне засела, что даже не заметил ее существование. Что я пытаюсь доказать, огрызаясь в ответ? Что жду от человека, которому за сорок и который уж точно не будет меняться, только потому что какой-то двадцатилетний парень выразил свое недовольство? Как инфантильный подросток в период пубертата, ей Богу. Цель моя была проста, без всяких хитростей и сложных алгоритмов — успокоиться. Смириться и принять существование Андрея в моем личном пространстве. Держать свои недовольства и истерики в руках и выполнять свою (и не свою) работу так, будто мне это ничего не стоит. Просто. Надо. Успокоиться. Я, наконец, нашел место для парковки и заглушил мотор. В машине стало тихо, будто нет за ее пределами ни людей, ни транспорта. Только мое сознание и тишина. Ты справишься. Обязательно справишься. Вздохни глубоко и останови водоворот мыслей. Ты сейчас выйдешь из машины и будешь вести себя так, будто вчерашнего дня не было, будто Андрей тебя не волнует и не раздражает. Мне все равно на то, как он себя ведет. Моя обязанность — работать, а не поддаваться провокациям. Солнце припекало сегодня совсем не по-августовски. Наверное, стоило надеть шорты, а не штаны с черными носками. Конечно, это было последнее, о чем я думал перед выходом из дома. Зайдя в комнату, где обычно Таня оставляла свои вещи, я не заметил никаких следов ее присутствия. Стрелки настенных часов показывали пять минут двенадцатого. Я вздохнул и закинул толстовку на рабочее место, за которым обычно делал документы. Взгляд зацепился за записку, оставленную прямо на клавиатуре. «Закажи гримерную на четверг в 18:30. Посмотри, чтобы стены были однотонные, в прошлый раз режиссер жаловалась на аляпистый фон за Ургантом. Возьми всю информацию по съемке у инженеров. Я буду только под вечер, пойду отсматривать хронику у НТВшников. Не стала тебе звонить, боялась разбудить. Удачи. Таня». Во дает женщина! И ни слова о заявлении об увольнении, бухгалтерии и прочей фигне! Знала, как пить дать, что не уволюсь я! Ох уж эта Татьяна! Благодаря моему прекрасному боевому настрою, со всеми указаниями коллеги я справился за час, и то только потому, что Марина Рудольфовна (сменщица Татьяны Васильевны, секретаря Сергея Павловича) решила расспросить меня о работе, кто меня обижает и кому вставить люлей за такого прекрасного молодого джентльмена, как я. Так бы и раньше справился. Даже мегера, ответственная за бронирование гримерок, не смогла сломить мой оптимизм своим довольно стойким пессимизмом и хмурыми бровями. Короче, справился я без сучка и задоринки и планировал продолжать в том же духе. Мне редко удается позавтракать с утра, и вообще прием пищи у меня стал довольно стихийным, так что не удивительно, что в двенадцать часов есть мне хотелось неимоверно. Корову бы сожрал и бровью бы не повел. Вкушать салатики за двести пятьдесят рублей у меня желания не было никакого, так что решил подкрепиться чебуреками из столовки на первом этаже за скромные сорок рублей. Усевшись за столик напротив компашки из охранного бюро, я закряхтел, словно старый дед, и принялся вкушать дары общепита. И тут раздался роковой звонок, который я, совершенно осознанно выпихивая из головы любые мысли о нем, ждал с самого прихода в стакан. На экране светилось «Андрей» и приписка мелким шрифтом «режиссер». Я медленно и глубоко вдохнул прекрасный аромат столовки и так же медленно выдохнул. Не давая себе ни минуты на какие-либо мысли, поднял трубку.  — Алло?  — Алло, Антон? Добрый день. Вы в Останкино?  — Да, я здесь.  — Хорошо. Сегодня мне пришлось отпустить Татьяну на сбор хроники по какому-то там фильму, так что, если вы не против, то я хотел бы попросить помощи.  — Да, конечно, что требуется? Андрей немного помолчал. Было бы слишком смело предположить, что он удивлен моему вежливому тону и отсутствию даже намека на противодействие.  — Вы не заняты?  — Нет, совсем нет, — вдруг показалось иронично говорить таким интеллигентным тоном, сидя в столовке для рабочего персонала, где мужики матюкаются через слово.  — Тогда поднимитесь ко мне. То есть, в монтажную комнату к Ивану.  — Вам нужно что-то из еды? Я на первом этаже, можете сказать мне, зайду по дороге.  — Но мне нужно дать вам денег.  — Ничего страшного, отдадите при встрече. Он отчего-то замешкался, но говорить начал как ни в чем не бывало:  — Обед на 17-м и кофе с соевым молоком.  — Подождите, какой конкретно обед?  — Самый дешевый. Тут уже была моя очередь тупо молчать. Все, что мог проблеять, это:  — Понял. Я положил трубку и уставился в чебурек. Мне послышалось или он сказал «самый дешевый обед», даже не уточнив, что там должно быть, а чего быть не должно? Это точно тот же самый Андрей, который пару дней назад досконально мне начитывал состав хот дога из Сабвея? Пребывая в смятении, я брел до 17-го подъезда, пока не уткнулся в очередь. Да, обычно в обед здесь много желающих поесть за пятьсот рублей. Как на зло, народ двигался медленно. Я периодически поглядывал на часы.  — Самый дешевый обед и кофе с соевым молоком, — не церемонясь, выпалил я знакомой официантке, почти сразу же махнув рукой на ее недоуменный взгляд. — Как заказали, так и озвучиваю. «Самым дешевым» здесь был обед из пасты со свининой и салатом по типу «оливье» прямо как в столовке, в которой я был пятнадцать минут назад. Паста, кстати, на вид была похожа на обычные макароны, политые соусом со свининой. Упаковали мне это дело «с собой» лучше, чем приготовили, но моя задача не задавать вопросов, а выполнять указания. Еле как открыв дверь монтажки ногой, ибо руки у меня были заняты едой и кофе, я уставился на затылок Андрея, который совершенно точно слышал, что я пришел, но не торопился обращать на меня свое царское внимание. Не долго думая, я поставил бумажный пакет с обедом и кофе рядом с ним на столе и уставился в монитор, от которого не отвлекались ни Андрей, ни Ванечка. Это было то самое интервью с Михаилом Ивановичем, которое мы записывали в кафе на Чистых прудах. Он рассказывал довольно забавную историю о некоем Коле, который, судя по всему, приходился интервьюируемому коллегой по сцене. История достигла кульминации, и точно в этот момент Ванечка и Андрей засмеялись, режиссер даже ударил ладонью лоб, так ему было смешно. Это была его единственная естественная и искренняя эмоция из всех тех, что мне приходилось видеть до этого. Наконец, режиссер поднял на меня взгляд.  — А, Антон, спасибо. Сколько я должен?  — Четыреста пятьдесят. Он достал кошелек из мужской сумки и отсчитал купюры.  — Спасибо. Так, и что мы сегодня имеем? Андрей распаковывал красиво уложенный обед «с собой», пока я ручкался с Ванечкой. Мы успели переброситься лишь парой фраз, как нас бесцеремонно прервали:  — Это что?  — Хммм, кажется, паста со свининой.  — Но я не ем свинину. Я охренел. Не от того, что он не ест свинину, мне плевать на это в принципе, какого черта он говорит это таким тоном, будто я, мать твою, всю биографию его наизусть знать должен?! Сам сказал, купи самый дешевый! Какого хрена?!  — Извините, не знал, — я достойно держал себя в руках. Но этот придурок посмотрел на меня так, будто я провалил экзамен и теперь он поставит мне пару! Андрей вдруг резко перевел взгляд на Ванечку, и доброжелательно (видимо, как он никогда со мной говорить не будет, таким чмошником) поинтересовался:  — Иван, вы едите свинину?  — Да, конечно.  — Тогда отдаю обед вам. А вы, Антон, будьте добры, сходите еще раз и купите обед без свинины.  — Без проблем, — я не дал себе ни секунды на лишние размышления, чтобы не сорваться к чертовой матери, и даже не помню, как дождался, пока он снова достанет свой кошелек и вытащит оттуда свои гребаные деньги. Почему нельзя было сразу сказать, что он не ест свинину?! И почему меня отправили назад так, будто я нашкодивший трехлетний малыш и пошел сам за собой убирать какашки?! Твою мать! По крайней мере, у меня было время успокоиться. Вдохнуть, выдохнуть, вдохнуть, выдохнуть — и так до тех пор, пока не отпустит. Надо просто очистить голову от пожирающих мыслей, иначе меня просто стошнит чебуреками. Твою мать, как я зол, насколько я, мать твою, зол!!! Как вы понимаете, очередь на 17ом никуда не делась, и отстоять мне пришлось ее повторно. Я уже почти успокоился, переписываясь с Анькой и получая ее слова поддержки. Подумаешь, обед не тот купил. С кем не бывает?  — Мне пожалуйста тот, что без свинины, — официантка уже во второй раз недоуменно на меня посмотрела, но без лишних слов что-то пробила. Блюдо вынесли уже закрытое фольгой, так что понятия не имею, что туда положили. Надеюсь, собачатину. Пытаясь не делать резких движений и выглядеть максимально спокойным и адекватным, я нес злосчастный бумажный пакет в сторону лифтов. Которые, как оказалось, сломались. Все разом. Вот так, десять минут назад работали, а теперь нет. Потупив пару минут в очереди из примерно дюжины человек на лифт, я все же решил дойти пешком по лестнице. Чтобы вы понимали, пролеты тут не такие, как в обычном жилом доме, а примерно в два раза больше. Так что четвертый этаж был точно как для вас седьмой. Любите ходить пешком? Я нет. Поэтому уже изрядно запыхавшийся и успевший даже вспотеть, я волочил ноги по коридору. Никакие попытки успокоить дыхание мне не помогли, так что в монтажку зашел тяжело дыша, словно завершал марафон.  — Совершенно не обязательно было бежать, — я слышал веселые нотки в голосе Андрея, что, сами понимаете, вызывало у меня далеко не положительные эмоции. — Я никуда не тороплюсь.  — Очень хотел быстрее добраться до вас, так что летел словно птица, — боже, неееет, зачем сказал это?! Зачем сдерзил?! Так, Антон, быстро исправляйся! — Официантка предупредила, что обед быстро остынет, поэтому я старался доставить его быстрее. Андрей посмотрел на меня с недоумением и плохо скрываемым удивлением. Он просек, что я лоханулся, или нет?! ААААА! Я сейчас взорвусь мысленно.  — Макароны со свининой вкусные были, спасибо, — кинулся Иван на амбразуру спасать молодого бойца, то есть меня.  — Супер! Сейчас заценим, что у меня. Ооо, это же лазанья! Надеюсь, с говяжьим фаршем? — скептически посмотрел он, улыбаясь глазами.  — Конечно! — я хотел пошутить про собачатину, но успел себя остановить. — Могу идти?  — Да, идите, хорошего дня.  — Вам того же! — постарался ответить максимально дружелюбно, словно рад исполнить любой его каприз и прихоть. Я чувствовал себя героем дня. Серьезно. Если Андрей не взбесился и даже почти адекватно разговаривал со мной, то мне удалось нигде не проколоться. Бинго! Я могу быть спокойным, сдержанным и воспитанным молодым человеком! Это, конечно, было не так легко, но… Главное ведь начать, верно? И скоро я привыкну и буду вести себя, как Таня — словно Андрей обычный режиссер, с которым даже можно разговаривать. Сказать честно, к концу дня пыл у меня поубавился, так как Андрей вызывал меня еще несколько раз по самым тупым вопросам. В последний раз (а было это в восемь вечера) он попросил ему показать документы, которые мы даем на подпись интервьюируемым, о том, что весь съемочный материал мы имеем право использовать в коммерческих целях. Но вот вопрос — у меня откуда должны быть эти документы?! Или он за день начал путать своих рабов? Вроде на Танюху я мало похож. Так или иначе, сообщать об этом я не стал, будучи под страхом смерти от того, что могу в любую секунду сорваться. Контролировать у меня получалось только те фразы, которые выходили автоматом. «Да», «конечно», «непременно», «понял». Словарный запас мой изрядно иссяк. За окном, кстати, уже далеко не июль, а настоящий конец августа, так что я в сумерках звонил Татьяне, чтобы узнать, где же достать этот чертов документ. Конечно же, не поскупился на полноценную повесть о том, какой Андрей кретин и как можно этого ублюдка терпеть, короче, все по схеме. Таня, благо, как раз заканчивала и готова была выслушать своего никчемного ребенка. Около часа Андрей держал меня в монтажке, пытаясь составить новый адекватный контракт, который бы удовлетворял требованиям нашего завтрашнего героя и нашей компании. Ну хоть где-то пригодились мои курсы по тележурналистике. Все досконально проработав и с выражением прочитав текст контракта раз пять, Андрей все же сжалился надо мной и отпустил. Исправлять документ теперь уже в администраторской. Дома я был в одиннадцатом часу. Аня клевала носом в книгу, устроившись на кровати. Дождавшись меня из ванной, она выключила прикроватный свет и погрузилась в царство Морфея. А я думал о том, как давно у нас не было секса, но на мысли меня хватило всего минут на пять. Устал все-таки неимоверно. Как я был чертовски рад видеть Татьяну! Во-первых, конечно же, потому что она моя подруга, а во-вторых, боже, боже, боже, спаси от Андрея!!! Ради всего святого! Мы встретились на проходной в двенадцатом часу, а по дороге она сообщила, что официантка на 17-м должна ей кофе и десерты, так что прямо сейчас намерена использовать свои привилегии. Я был не против. Бесплатно же! Пригубив крепкий американо, Таня расслабилась и откинулась на спинку стула. По ее осунувшемуся лицу было видно, как сильно она устала.  — Как день вчера прошел? — вот такой я эгоист. Вылил вчера весь свой гнев за Андрея, а у нее даже не спросил ничего. — Много отсмотреть пришлось?  — Да как всегда, дофига и больше, — она махнула рукой. — Больше меня достал их новенький.  — Приставал?  — Какой там, — усмехнулась она, взявшись за десертную вилку. — Тупил по-страшному. Стояла и как дура объясняла ему, как нужную кассету найти. И, кажется, он немного не такой.  — Не такой? — не понял я.  — Да, может, болезнь какая, — пожала она плечами. — С любыми проблемами психики на телеке лучше не работать. Она устало улыбнулась и снова пригубила кофе, выпрямив спину.  — Покажи мне человека, у кого проблем с этим нет, — усмехнулся я.  — Это точно. Но еще… он не русский.  — Не русский?  — Ну, типа, таджик там или как их. Мне ее унизительный тон не понравился.  — И что?  — Что?  — И что, что таджик?  — Да ничего, просто по-русски плохо говорил, — Таня начала волнительно елозить по стулу.  — Ты типа расистка? — решил спросить я напрямую, чтобы окончательно расставить все точки над «и».  — С чего ты взял вообще, — она отвела взгляд, уставившись в десерт. — Сказала же, просто плохо говорил по-русски. Понаехали блин, а нормальные ребята без работы сидят. Вот это я офигел с нее. Даже не верилось, что это Таня напротив меня сидит.  — Как его национальность определяет его способности в работе?  — Да он психически не здоровый, вот и все!  — Но ты сделала акцент на его национальности.  — Никакие акценты я не делала, что ты пристал ко мне?! Тупил, плохо изъяснялся, психовал — все.  — Ну капец, теперь еще давайте на телевидении дискриминацию поддерживать.  — Антон, ты чего завелся? Личные какие-то проблемы или что?  — Никаких нет у меня проблем, это у общества проблемы. Людей делить на тупых и умных по признаку национальности, вот тебе на!  — Никто никого не делил, ты прикопался к какой-то фигне!  — Извини, наверное, я просто на иголках в последнее время, — я встал и со звоном отодвинул стул. И тут охренел. Напротив нас за столиком преспокойно сидел Андрей и выпивал кофе. Наши взгляды встретились, и я замер.