Dragonrend

«Он идиот, если он думает, что всё снова будет как прежде». Это откровение приходит к Алдуину в разгар битвы, сурово и неумолимо проносясь в его сознании. Пока он кружится в смертельном танце с драуграми, мечом рассекая тьму, последний сосуд покоится на стойке в центре зала, и его блеск подобен насмешке. Где-то вдалеке маячит Драконорождённая, которая приманила к себе одного противника. Так что теперь у него практически нет права на ошибку, права на неверный вдох; Алдуин уклоняется от повторно использованного ту'ума, что сотрясает воздух и взрывает землю, бросая пыль ему в лицо. Он делает кувырок, но враги приближаются, и у него не остаётся другого выбора, кроме как издать собственный Крик. Из пустоты образуется лёд, температура резко падает, и мороз касается драугров своими цепкими пальцами, тянет их вниз. Белый иней облепляет чёрную броню, распространяясь, словно чума, и сковывает первого врага, который оказался прямо на пути ту'ума. Ледышка падает на пол. Второму драугру повезло чуть больше: он может управлять своими конечностями, но всё равно пятится назад, царапая ледяную корку, сомкнувшуюся на его лице. У Алдуина есть запас времени, который уже начинает уменьшаться. Пока он поднимается на ноги, ему в колено врезается что-то острое, но Алдуин не скоро осозна́ет, что у него идёт кровь. Драконобой научил его бояться постепенного увядания, дал ему нечёткое представление о сущности, которую низшие расы именовали смертью. Уже тогда этот Крик свалил его на землю, но, чтобы его остановить, чтобы отсрочить его победу, людям понадобился Древний свиток. В омуте безграничного пространства и в текучести бесконечного времени Алдуин позабыл о смерти. Однако, когда он стал человеком, сыну Акатоша пришлось вспомнить о ней вновь, вновь бороться с холодом её тесных объятий. Не будь его кожа защищена металлом, он бы погиб, даже если б Довакин прикрывала ему спину. В один момент эти несуразные придатки, негодные заменители драконьей чешуи, когтей и зубов — стали драгоценными, ведь в них отныне была заключена его жизнь. Поэтому Алдуин не может оставаться слепым, не может притворяться, что он не знает страха смерти. На ум приходит образ залитого кровью стола, и, когда Пожиратель Мира замахивается, он вкладывает в это все свои силы. Сталь раскалывает лёд, пробивает железо, с тела драугра осыпается белизна, и его голова катится по полу у ног Алдуина, который выхватывает у мертвеца топор и бросает его во второго стража, всё ещё отдирающего лёд со своего лица. Где-то вне поля его зрения происходит выброс энергии. Мир окрашивается в оттенки серого, а его конечности ощущаются как зыбучий песок; подчиняясь приказу Фрейи, Время замедляет всё, что находится вокруг неё. Алдуин наблюдает за зависшим в воздухе топором, который вращается слишком уж медленно, и ему кажется, что единственное, что не повиновалось Голосу Драконорождённой, — это его бешено колотящееся сердце. Сбоку вспыхивает огненный взрыв; он слышит лязг стали о сталь и среди дыма чувствует запах крови. Фрейя ранена, и её запах набатом бьётся в голове, заглушая всё остальное, хотя краем глаза он замечает, как боевой топор вонзается монстру в грудь. В следующий миг течение Времени возобновляется, и он летит вперёд, точно стрела, выпущенная из лука. У драугра нет ни единого шанса; обхватив рукоять древненордского топора, Алдуин наносит удар, но тут же отбрасывает тупое лезвие в сторону и отступает на пару шагов. После чего ноги драугра отрываются от земли, а из его спины выглядывает кончик Соловьиного меча — наконец-то, чистый удар. Ещё не вытащив меч из дважды упокоенного тела, он начинает искать глазами Фрейю. Алдуин замечает вспышку света — мягкий сгусток сияния, который плывёт по воздуху, — и видит Довакин, стоящую на коленях и перегибающуюся через павшего Военачальника, чтобы достать свой меч. Её капюшон приспущен; в темноте её волосы отливают бледным золотом — бледным, как её остекленевшие голубые глаза. Внезапно он тоже обращает внимание на пульсацию, которая заполняет собой помещение. Будто они стоят внутри бьющегося сердца. Пульсация исходит от Стены. По её виску стекает кровь, но Фрейя, спотыкаясь, идёт вперёд, точно заворожённая. Она слегка наклоняет голову, и на миг Алдуину кажется, что он слышит песню, зовущую её в могучем хоре голосов. Однако песнь затихает прежде, чем он успевает к ней прислушаться. Зал темнеет, Стена начинает светиться, и Алдуину вспоминаются древние башни, некогда украшавшие горы; верхушки этих башен были окутаны белым магическим пламенем, словно путеводная звезда для тех, кто заблудился во тьме. Дов так сильно любили звёзды, что создали их подобие на земле. «Небесные алмазы», — говорил о них когда-то Одавинг. «Как чудесно было бы обладать таким сокровищем». Алчный взгляд на лице его главного советника заставил Алдуина сухо отметить, что, если кто-то сможет достать с неба звёзды, вскоре после этого начнётся война. Ни один дракон не станет сидеть сложа крылья, если его сородич разжился вещью невероятной красоты. Он читает слова, складывающиеся в изящный стих на его родном языке, самом древнем и могущественном из всех. Руки Довакин, вытянутые, как при молитве, скользят по поверхности камня. Она ищет, и, когда Слово является ей, оно загорается, взмывает над Драконорождённой и устремляется в её чрево; она выгибается, точно поражённая молнией, а после обхватывает себя руками, содрогаясь от силы, что проносится сквозь её тело, от этой бури, что нашла приют в её душе. Свет медленно гаснет, и подземелье вновь окутывает темнота, пусть и не такая густая. Единственный чёткий звук — это дыхание Фрейи. Она расслабляет руки, смотрит на него глазами человека, который только что вынырнул из томного сна. Этот взгляд вызывает примитивную реакцию: Алдуин слышит своё собственное учащённое дыхание, представляет, как Фрейина белоснежная кожа смотрелась бы на фоне светло-серого камня, как золотые пряди спутаются в его человеческих руках, когда он нависнет над ней, и как восхитительно изогнётся её спина, прекрасная, как просторы Нирна в момент его рождения… Это новое чувство не похоже на те стороны смертной жизни, с которыми он был вынужден смириться. Алдуин не хочет давать ему название, ведь это всё равно что встать на дорожку, с которой он уже не сможет сойти. «Всему виной остаточная энергия от пробуждения Слова», — внушает он себе, отстраняясь от нордки, и решительно направляется к сосуду. Победа может быть опьяняющей; порой его жрецы впадали в какое-то безумное исступление после великих сражений. И теперь, когда он соткан из той же плоти, ему предстоит мучиться от тех же страстей, что и они. — Никогда не понимала… «Я тоже», — думает Алдуин, зная, что она говорит о чём-то совершенно другом, и снимает сосуд с пьедестала. Он слишком мал, чтобы уместить кровь человека, даже если учитывать два других сосуда. Возможно, сюда помещена кровь из жизненно важных органов — из тех, что наиболее тесно связаны с душой и разумом, которые забрал Хевнорак. — …Как можно сохранить силу Крика в стене? И кто вырезал эти слова: норды или драконы? Душа дова, что сидит внутри неё, очень древняя; когда эта душа выглядывает наружу, он её чувствует, и она кажется ему необъяснимо знакомой. Но в моменты вроде этого Фрейины вопросы напоминают ему, как же она молода. Это рассеивает туман в его сознании и возвращает Алдуина к мысли о том, с чем с кем он вскоре столкнётся. — Мы учили слуг нашей письменности. Но такую печать мог сотворить только дова, ибо лишь дова способен высвободить знание, которое преобразуется в силу. — Он замечает её удивление, видит, как в её голове складываются кусочки пазла. — Очередное предательство? — спрашивает она. — Кажется, при моём дворе было больше предателей, чем я предполагал. — Впереди маячат ворота, и он натыкается взглядом на цепь, которая их открывает. — А чего ты ожидал? — она пожимает плечами, и в этом жесте нет злобы или ехидства. — Ты построил империю на людях, рвущихся к власти. Даже тебе не удалось бы контролировать такое количество подданных, верных лишь себе. Они оба держат мечи наготове, но единственные, кто их атакует, — это мелкие насекомые, привлечённые светом факелов, изредка встречающихся им на пути. В воздухе висит густая тишина — даже в те моменты, когда они переговариваются. Извилистая дорожка ведёт их наверх, где начинаются ступени. — А благодаря кому ты познала предательство? Минутой ранее она стянула маску, чтобы вытереть кровь с разбитой губы, и Алдуин отмечает её плотно сжатую челюсть. Однако в следующий миг она расслабляется. Воспоминания всё ещё причиняют ей боль, но Фрейя не позволяет им мучить себя слишком долго. — Мерсер и Астрид, в такой очерёдности. Как ты понимаешь, я медленно усваиваю уроки. — И невзирая на это, ты всё ещё жива. Она поднимает голову, и Алдуин навеки запомнит её именно такой; в голубизне её глаз он видит безжизненные ледяные моря, где небо и вода сливаются воедино в бескрайней холодной пустоши. — Я заняла их место, — коротко отвечает она, рассказывая две истории в одном предложении. И Алдуин одобрительно кивает: именно такую участь он уготовит Хевнораку. Дорожка заканчивается там, откуда они пришли и где их ждёт Валдар. Скелет на троне выглядел довольно безмятежно, но много ли реального спокойствия было даровано Валдару в его загробном бдении? Он узнал о сосудах до или после того, как пожертвовал собой ради своей цели? Посчитал бы он это дело стоящим, если б не встретил их с Фрейей? Алдуин может задать ему эти вопросы, но он уже знает ответы. Он уже сталкивался с таким типом людей, которые, подобно волнам, бились о скалы в попытке противостоять богам, с небес обрушавшим на них лёд и пламень. Они были такими же дураками, как и все. Отчаянными и храбрыми дураками. — Вы нашли сосуды! — Валдар не может скрыть своего облегчения, и на миг его лицо озаряет широкая улыбка, а его полупрозрачное тело мерцает ярче, чем прежде. — Я боялся, что вы не выберетесь оттуда живьём. Сын Акатоша скептически хмурит лоб, но тут же разглаживает морщинку, когда Валдар поворачивается и смотрит на него своими незрячими впадинами вместо глаз. Алдуин не фокусируется на этом гадском взгляде, но ощущает его под кожей, как и чужое веселье, понимая, что призрак видит его насквозь. — Что нам с ними делать? — спрашивает Фрейя, извлекая из своей сумки первые два сосуда. Алдуин подносит к ним третий. — При жизни Хевнорак выкачал из своего тела всю кровь. Внезапно Фрейя с громким вздохом суёт сосуды ему, спешно вытирает руки о свою кожаную броню и натягивает на лицо маску. Игнорируя его тихий смешок, она сосредотачивает всё внимание на Валдаре, будто от этого зависит её жизнь. — Он хотел вновь обрести свои силы после смерти, чтобы стать могущественным личем. — Ну, теперь ему это не светит, — бормочет Довакин. Когда Валдар подтверждает их догадки и оглашает, что в сосудах кровь Хевнорака, она ещё раз вытирает руку о броню и бросает на него опасливый взгляд. Алдуин решает, что у него будет ещё много времени, чтобы над ней поглумиться. А на столь благое дело он точно выделит пару часов. Пожиратель Мира ступает на возвышение и заставляет Фрейю помочь ему опорожнить сосуды; в этот момент его сердце опять начинает колотиться как бешеное, и он с трудом сдерживает тремор в руках. Если его надежды оправдаются, то, когда он выйдет из этого Богами забытого кургана, он вновь станет истинным дова…

***

— Приготовьтесь. Когда я спряталась за одной из четырёх колонн, окружавших саркофаг Хевнорака, в моих ушах прозвенел голос Валдара. Тем временем Алдуин сидел на троне и выглядел довольно устрашающе. Он действительно был похож на тёмного бога в тёмной обители; интересно, каково это было — стоять перед ним во всём его жутком великолепии на вершине одинокой горы, видеть, как он возносится над остальными драконами, и внимать словам, что отныне он — их король, которому до́лжно повиноваться. Эти чёрные крылья, затмившие небо над Хелгеном, и янтарные глаза, которые вонзились в меня глубже, чем топор палача в шею мятежника, я не забуду до конца моих дней. Внезапно от каменных плит стали подниматься молнии, потрескивая и переплетаясь между собой; запах стоял как после грозы, когда дождь ещё капает с деревьев и всё кажется таким чистым, таким резким. Подул неестественный ветер, отчего мелкие камешки из трещин в полу разлетелись по углам, и я одним махом проглотила снадобье. Уже вот-вот… Помещение озарила вспышка света. Точно волки Хирсина, завыл ветер, крышка саркофага отлетела в сторону, и Хевнорак вырвался из своей тюрьмы. Он плыл по воздуху в эпицентре бури. Его рваное лиловое одеяние развевалось, словно боевое знамя, а доспехи отливали тусклым золотом, напоминая чешую. В его правой руке был посох драконьего жреца. Застыв в тени статуи и едва дыша, я отчаянно молилась Талосу и напоминала Ноктюрнал, что я нужна ей живой, если она хочет собрать с меня долг. Я не отрывала — не могла оторвать взгляд от Хевнорака. — Глупцы! — рявкнул он, и в его ладони повис сгусток чёрного света. Глаза на навершии драконьего посоха загорелись, пропитанные тёмной энергией его воскресшего хозяина. — Ты больше не сможешь запереть меня здесь, Валдар! Я знала, что призрака можно убить. И что разгневанный лич не пощадит своего заточителя: ему просто гордость не позволит. Хевнорак занёс вверх руку с посохом, я приготовилась к прыжку, и тут Алдуин встал. Если бы не моё каменное укрытие, меня бы сбило с ног рёвом, извергшимся из его горла. Это был голос дракона — настоящего дракона, — от которого у меня кровь застыла в жилах; свободной рукой я закрыла ухо, не прижатое к статуе, но это едва ли помогло. Если Хевнорак был молнией, то Алдуин был громом, нестихающим громом, от которого дрожали стены, не способные вместить его голос, и трескался потолок. И пока я пыталась успокоиться, дракон внутри меня вызывающе пел в ответ, взбудораженный его криком. То, как Хевнорак спрятался за своим гробом, выглядело бы комично, если бы он не оказался прямо рядом со мной. Протяни руку — и сможешь вонзить меч ему в спину. Поэтично, не правда ли? Но план требовал от меня попридержать коней, ведь Алдуин ещё не закончил с допросом. — Дрог Алдуин? Переход на драконий язык был мгновенным и красноречивым; о многом свидетельствовал и нерешительный, озадаченный тон жреца, и опущенный посох. Знак подчинения. Однако, насколько я могла судить о предателях, продлится это недолго. В глазах Хевнорака Алдуин сейчас был ослабевшим. Он попытается его убить. Мне просто надо было пресечь эту попытку. Они вели спор на древнем языке, и, хотя я не понимала ни слова, я подмечала другие вещи. То, как Хевнорак вскинул подбородок и стал говорить громче; то, как он выплыл из-за саркофага, более не нуждаясь в барьере между собой и своим бывшим господином. Снова задул утихший ветер. Голос Алдуина оставался ровным, но приобрёл жёсткость, угловатость. В моих ушах раздался смех, который был скорее похож на нечеловеческий хрип, и по спине пробежали мурашки. Валдар лежал на полу, его голова едва виднелась за краем каменной платформы, но на миг его лицо зашлось рябью и он посмотрел на меня глазами, полными недоумения. К сожалению, Хевнорак это заметил и, проследив за направлением его взгляда, уставился на меня. Сквозь прорези в железной маске меня прожигали яркие угольки. «Побери меня Ситис». А затем я метнулась за статую, уклоняясь от дождя молний, но одна всё же задела моё плечо. В руке больно кольнуло, мышцы свело спазмом. Треск молний заглушал собой все остальные звуки; голодные щупальца вновь потянулись ко мне и тут же отпрянули от моего оберега. Повернувшись, я увидела, как в сантиметре от моего виска проносится посох. Он отскочил от оберега, но краем ударил меня по лбу, драконьими зубами рассекая кожу. Я упала на спину; все мои силы были брошены на поддержание оберега, а между тем из земли в новом неистовом порыве хлынули молнии. Жрец припирал меня к стенке. Из-за развевающихся одежд Хевнорака выглядывал Алдуин, крадущийся сзади. Близко, но недостаточно. Это нужно было исправить. Тонкий голосок внутри меня вопил, что я дура, но мне было всё равно. Я верила, что моя броня и чары Ноктюрнал не дадут мне умереть. Голубоватая рябь, окружавшая меня, исчезла вместе с магическим щитом; запах горелой кожи был просто отвратительным, и я обратила расцветающую боль в Крик, который вырвал весь воздух из моих лёгких. Хевнорак пролетел добрую половину комнаты, сражённый Безжалостной силой, что кинула его прямо на Алдуина и на сверкающий Соловьиный клинок. Из-под ничего не выражающей маски послышался гневный крик, и лич стал отчаянно дёргаться из стороны в сторону, как стрекозы, которых алхимичка Аркадия пронзала длинными иглами. Алдуин вцепился в наплечник Хевнорака и пытался повалить врага на землю. Я уже бежала к ним, как вдруг и жреца, и его Бога накрыла волна молний, источающая раскалённые нити энергии. Моя кожа начала трескаться и плавиться, а кровь вскипела, и единственной причиной, по которой мы с Алдуином не погибли на месте, было его зачарованное ожерелье. — Отпусти его! — крикнула я, спотыкаясь, и на ходу произнесла целебное заклинание, призванное восстановить мою повреждённую плоть. Ответом Алдуина было вцепиться ещё крепче. Его рука сместилась на шею жреца; он оскалил белые зубы, контрастирующие с кровью на его лице, и вонзил лезвие ещё глубже, по самую рукоять. Да, драконы не отпускали своих жертв, когда чуяли победу. Мирмулнир уже был в предсмертной агонии, его тело пронзали мириады стрел, но он так и не выпустил несчастного стражника, которого сжимал в пасти — даже когда я перерезала ему горло. К тому моменту, как дело было сделано, они оба лежали у моих ног, и мне пришлось наблюдать, как вайтранские стражники со слезами на глазах вырывают переломанное тело своего капитана из этой мёртвой хватки. Я обнажила кинжал, метнула его в руку с посохом, но промахнулась: он ударился об одну из металлических пластин и упал вниз. Хевнорак издал гортанный рёв, потянулся когтистой рукой к лицу Алдуина в попытке стянуть с него шлем, но сын Акатоша просто наклонил голову, дабы не ослаблять свой захват. Будто кружась в каком-то гротескном танце, они толкали и тянули, тащили друг друга по земле и даже перевернули саркофаг в своей борьбе за господство. Я взбежала по ступенькам на подиум; перед глазами, как назло, стояли чёрные пятна. «Второго шанса у меня не будет». Когда Хевнорак проносился мимо, я прыгнула прямо на него, сомкнула пальцы на посохе и со всей силой, на которую только была способна, обрушила свой меч на его руку. Металл лязгнул о металл, зачарованная броня поддалась. Я дёрнула посох и вырвала его вместе с кистью драконьего жреца; последовавший за этим крик, полный ярости и агонии, был оглушителен, точно исходил из самого нутра. Вдруг молнии исчезли, и по моему телу разлилось приятное облегчение. Я отбросила посох за спину, а потом Алдуин Крикнул, и всё вокруг нас стало дымчато-серым с серебристыми прожилками. Время свернулось в пузырь, сковывающий любое движение и пригвоздивший меня к земле; я могла лишь наблюдать, как Алдуин достаёт свой клинок и осыпает лича шквалом ударов, окрашивая мир алым заревом. Воздух усеяли клочья лиловой ткани, которые мягко покачивались, напоминая загадочные огни Чёрного Предела, а посреди них парили обрезки Хевноракской брони. Тело жреца уже клонилось к земле, когда Время вырвалось из-под действия Крика, и, хоть я уже мало чем могла помочь, я тоже стала рубить его распадающуюся оболочку. Мои ботинки и меч стали серыми от пепла, а затем мы оба уставились на останки Хевнорака, на сломанные доспехи, что покоились на дымящейся кучке костной муки, на нечеловеческое лицо маски, всё ещё смотрящее на нас. Когда Алдуина окутал магический свет, он быстро заморгал; исцеляющие чары затянули и его раны, и мои. Я поняла, что несколько секунд назад он был в другой своей жизни. — Мы это сделали. Я бы улыбнулась, если бы не была такой уставшей. — Воистину, вы победили, — Валдар встал рядом с нами, глядя вниз на своего поверженного врага. Сотни лет его не-жизни, бесчисленные дни, проведённые в страхе и надежде, свелись к одной этой минуте. Я посмотрела на Алдуина и задумалась, что бы я почувствовала, если бы мне когда-нибудь довелось пережить такой момент. — Спасибо вам, герои. Теперь я обрету покой. По крайней мере, теперь ему была открыта дорога в Совнгард, в Зал доблести. И никакой Пожиратель Мира не мог лишить его награды, которую он более чем заслужил. Алдуин смотрел на Валдара, и я бы многое отдала, чтоб узнать, какие мысли проносились в его голове. — Возьмите железную маску Хевнорака. Она может вам пригодиться и стать наградой за подвиг. За этим последовала долгая пауза; он переводил взгляд с Алдуина на меня и обратно. У призрака явно были вопросы. Но, видимо, он решил, что не нуждается в ответах, ибо в следующий миг его проекция испарилась, как будто его никогда здесь и не было. — Что ж, кажется, это намёк, что нам пора уходить, — беспечно сказала я, но это не вызвало никакого отклика у притихшего мужчины рядом. — Эй, ты в порядке? — я понятия не имела, что он сейчас чувствовал, но после убийства Мерсера Бриньольф устроил нам попойку, и мы оба проснулись с жутчайшим похмельем. Предательство Астрид потрясло меня гораздо сильнее, и всю свою энергию я сфокусировала на мести. Состояние ступора не спадало неделями. Но, опуская мои догадки, одно я знала точно: Алдуин не получил от Хевнорака ответов, которые так сильно хотел. К моему большому удивлению, он резко присел на колено и подобрал маску. — Я сделал таких десять, и восемь раздал в знак благосклонности. Наверное, будет более уместно, если эту возьмёшь ты. — Я — не твой жрец, — запротестовала я. — Уж это мне известно, Фрейя Драконорождённая. Но думаю, что на этот раз я не ошибся в выборе. — Прежде чем я успела его остановить, он вложил маску в мою руку. — Надев её, ты получишь иммунитет от любой болезни или яда. Когда я взглянула ему в лицо, меня пробрала дрожь. Знак благосклонности, так он это назвал. Это был подарок. Неожиданный, но не нежеланный. И я не знала, что мне делать с этой новой информацией. — Вижу, моя щедрость лишила тебя дара речи. Его фраза спустила меня с небес на землю — знакомую и комфортную. Смотреть ему в глаза стало гораздо легче. — У меня нет сил браниться с кем-то вроде тебя, — проворчала я, направляясь к упавшему посоху, который, по моим прикидкам, стоил как чистое золото. — Хах. Ты слаба, Драконорождённая… — Во имя Талоса, заткнись. — Не поминай аэдра всуе. Наш путь наверх был очень долгим. Но раздражал меня раза в два меньше, чем следовало бы.