Dragonrend

С Валтума прошло три дня, и Алдуина уже воротило от однообразной пищи. Он скучал по Эйдис — точнее, по её стряпне. Даже Скали умел готовить очень приличный омлет. Представив, как ребёнок вмешивает молоко и сыр в искусно взбитую золотистую пенку, Алдуин почувствовал, что его рот наполняется слюной. «Мама говорит, яйца должны насытиться воздухом», — по секрету делился Скали. «Так они станут пышнее». Быть может, уходя от них, он совершил ошибку. Надо было взять с собой или мать, или дитя. Хотя, зная их, он был бы вынужден взять обоих, потому что Эйдис души не чаяла в своём сыне — и наоборот. А значит, Леонтий тоже увязался бы за ними. С гримасой отвращения на лице Алдуин затолкал сухие листья и траву в кучу хвороста. Этим мог бы заниматься Леонтий, будь он здесь. Да, ему всё же стоило захватить с собой троицу смертных. Тенегрив бы их охранял. Может, тогда этот бесовской зверь меньше бы крутился рядом с Фрейей, прожигая его взглядом всякий раз, когда он приближался к Довакин более чем на два метра. Сумерки сгущались быстро, но яркий костёр держал хищников на расстоянии. Он также согревал их, ведь теперь у них не было мягких, тёплых одеял. Грязная земля ещё никогда не доставляла Алдуину столько дискомфорта. Трава противно щекотала нос, на неподвижные людские тела активно слетались большие и мелкие насекомые, а броня Клинков ужасно давила на рёбра. Фрейя, однако, не разрешала ему снимать обмундирование. — Боль не убьёт тебя, какой бы сильной она ни была. В отличие от меча в живот. — Мне ничего не угрожает, если ты будешь нести дозор в свою смену, как полагается. — Но даже я не замечу опытного лучника, прячущегося в кустах под покровом ночи, — укоризненно сказала она. — А это значит, что шлем снимать тоже нельзя. В конце концов он превратил тонкий спальный мешок в импровизированную подушку и научился засыпать, будучи закованным в твёрдый металл. Ни одно утро не обходилось без зелья запаса сил, которое помогало согнать затяжную усталость и облегчить боль в мышцах. К его великому недовольству, Драконорождённой было вполне удобно спать в её кожаной экипировке. Она позволяла себе лишь приспустить маску, чтоб было легче дышать. И в результате её рот стал постоянным отвлекающим фактором… Довольно приятным, когда он молчал, а не ругался с ним и не просил заткнуться. Алдуин рылся в сумке с припасами в поисках чего-нибудь съестного, как вдруг услышал звуки шагов. Тянуться к мечу, лежащему рядом, уже стало для него естественным рефлексом. Однако, узнав Фрейину поступь, он расслабился, и тихое ржание Тенегрива подтвердило его правоту. — А что насчёт правила всегда носить шлем? — Её мокрые волосы, прилипшие к плечам и спине, были тёмными от воды, которая всё ещё стекала с кончиков. Её лицо стало чище, и пахла она гораздо свежее; в руке Довакин держала влажный свёрток одежды. — Пока ты тут мылся и разбивал лагерь, — она посмотрела на хворост, щёлкнула пальцами, и трава задымилась, соприкоснувшись с огнём, — я разведывала местность. Ноль бандитов, ноль саблезубов, зато много кроликов. Здесь безопасно — по крайней мере, в ближайшие часы. — Полагаю, словить парочку из этих кроликов было выше твоих сил, — его голос звучал максимально жалобно, и вместо того, чтобы разозлить Драконорождённую, это заставило её сдержать улыбку, пока они расстилали свои мокрые вещи рядом с огнём. — Если тебе нужны кролики, то вперёд на охоту. Впрочем, еды у нас достаточно, хватит до следующей недели. По пути нам наверняка встретятся охотники, и мы сможем купить свежего мяса у них, если ты без него жить не можешь. Без чего он действительно не мог обойтись, так это без кухонного котелка, но сей факт Алдуин бы никогда не признал, ведь Боги Разрушения должны стремиться к более возвышенным материям. И он стремился, но был обречён ютиться в теле человека, основательно избалованного хорошей стряпнёй, — и в то же время путешествовать с Драконорождённой, которая, очевидно, считала, что хорошая стряпня — это всё, что не вызывает токсического отравления. Эйдис знала толк в приправах и использовала их бесподобно. Она могла сделать блюдо сладким и одновременно кислым, поперчить его и добавить ровно столько соли, чтобы подчеркнуть вкус мяса. Её говяжий бульон являлся Алдуину во снах. Во вселенной же Довакин других ингредиентов, кроме соли, просто не было. Она понятия не имела, что делать с чесноком, ягодными джемами и разнообразными сушёными травами, которыми их снабдила Эйдис. Однажды Алдуин купил у странствующего торговца немного рыбы, и когда он отдал её Фрейе с просьбой приготовить, она так щедро посолила бедную рыбёшку, что от еды у него заслезились глаза. И вдобавок рыба была подгоревшей! Если бы порция Фрейи не была точно такой же, он бы поклялся, что она сделала это намеренно. Что касается кастрюль и горшков, в них Фрейя видела лишь ненужный балласт. Когда Алдуин поинтересовался, в чём же им готовить морковь и капусту, она беспечно насадила вышеупомянутую морковь на деревянную шпажку и поднесла к огню. «Овощи, — добавила она, пока Алдуин в тихом ужасе наблюдал, как морковь приобретает поджаристо-коричневый оттенок, — полезнее есть сырыми». А капустные листья вообще нельзя было поджарить. Уж ей ли не знать — ведь она пыталась. С того дня он перешёл на диету из вяленого мяса. В нём хотя бы было разнообразие. Но через какое-то время Алдуин уже с трудом мог отличить курицу от кролика или говядины, так как доминирующим вкусом по-прежнему оставалась соль, и у него быстро развилась фобия к этой конкретной приправе. Радовало лишь то, что у них ещё не кончилась медовуха. С лёгким вздохом благодарности Ал позволил сладкому алкоголю растечься по языку, прежде чем сделать глоток. Его было вкуснее пить охлаждённым, но по сравнению с едой этот мёд был просто манной небесной. Напротив, у костра, сидела Фрейя, пальцами расчёсывающая свои мокрые пряди. Золотистые локоны обвивали её колени, покоясь на изгибе скрещенных ног. На землю опустился великий занавес ночи, и в эту минуту и Фрейя, и огонь сияли как звёзды, упавшие с неба.

***

«Мне понадобится новая карта, как только я вернусь с Высокого Хротгара». Достав маленький коричневый квадратик из потайного отсека в ботинке, я увидела, насколько успела истончиться бумага, драная и потёртая от постоянного использования. Однажды мне пришлось достать её в разгар снежной бури, и тут ветер вовлёк меня в занимательную игру «Поймай карту». К тому времени, как я её вернула, карта промокла насквозь, но рисунок чудесным образом сохранился, и с того дня я использовала только те чернила, которые находила в кабинетах волшебников. А если кто-то из них не соглашался одолжить мне чернильницу, то я брала без спроса. Поморщившись, когда палец зацепился за узел, я развязала бечёвку, другой рукой разворачивая карту и расправляя загнутые уголки. Мы находились недалеко от перевала между подножием гор, где мы разбили лагерь, и Разделённым ущельем, которое было в десятке километров впереди. План состоял в том, чтобы обогнуть берег озера близ башни Баннермист и подойти к горе со стороны Хелгена. Я бы с радостью остановилась в Ривервуде; Лукан и Камилла были очень любезны, да и я питала слабость к самому первому городу Скайрима, что я посетила. И всё же мне не стоило попадаться им на глаза, особенно с драконом на буксире. А ещё, несмотря на иронию, мне казалось уместным ещё раз поглядеть на Хелген вместе с ним. — А чему верна ты? Я удивлённо подняла голову, чтобы посмотреть на Алдуина. Он стоял, прислонившись спиной к дереву и подтянув к себе одно колено, на котором покоилась его левая рука; в правой он держал бутылку медовухи. Странно, но в его исполнении это простое действие выглядело гораздо привлекательнее, чем было на самом деле. — Ты говорила, что я построил империю на людях, верных лишь себе и власти, — пояснил он. — Я хотел бы знать, что заставляет тебя выбирать иной путь. Ах, так он всё же хотел поговорить со мной о Валтуме, или почти о Валтуме. За три дня он ни разу не упоминал о нашей вылазке, и мне тоже не хотелось на него давить. Каждый человек волен сбрасывать бремя предательства так, как он считает нужным. — На самом деле у меня и выбора-то особо не было, — я пожала плечами, сворачивая карту и засовывая её обратно в сапог. Если бы я этого не сделала, я бы с большой вероятностью разодрала её в клочья от нервов. В том, что Алдуин хотел обсудить случившееся, не было ничего плохого, но я испытывала дискомфорт оттого, что он совал нос в мои самые сокровенные тайны. Секреты должны были оставаться секретами, независимо от того, что я ему пообещала. — Это не верность. Это называется «принуждение». Не думаю, что ты держишь меня за идиота, который не видит разницы, — его слова были резкими, а голос — ещё резче. Из всех, кого я знала, только Алдуин мог заставить свой голос звучать как заточенный нож. — Если поделишься, Довакин, я отплачу тебе тем же. Я с подозрением уставилась на него, и он выгнул бровь. — Думаешь, я как-то тебя обману? Раз уж это пришло в мою голову, то наверняка пришло и в его. — Тебе же хуже будет, — я была грозной лишь на словах, но он пропустил мой выпад мимо ушей. Я потянулась к рюкзаку и извлекла оттуда бутылку вина. Когда-то давно я уже делилась своими секретами с одним мужчиной. Впервые за весь день я подумала о Бриньольфе, и в этом воспоминании было больше сладости, чем горечи. Я облизала свои пересохшие губы и подбросила в костёр ещё веток, наблюдая за тем, как сворачиваются листья. Тенегрив вёл себя тихо; он расположился у самого большого просвета в неплотном кольце деревьев и был практически невидим, если не считать огненных глаз. — Ну, есть тот факт, что ты хочешь уничтожить мир, — неловко начала я. — И есть люди, о которых я забочусь. Он молчал, ожидая, когда я назову истинную причину. Кусочки пробки отлетали на землю, крошась у меня под ногтями. — Если я не остановлю тебя… — моя грудь потяжелела, особенно в области сердца. — Я не смогу вернуться домой. — Твоя семья запретила тебе возвращаться, пока ты меня не одолеешь? С моих губ сорвался нерешительный смешок, и это прозвучало странно даже для меня самой. — Нет, по крайней мере, я надеюсь, что моя семья адекватная. Беда в том, что я не знаю, где мой дом. Мне нужно его найти, а для этого я должна остановить тебя. — Огонь громко зашипел, поглощая остатки пробки, которые я в него бросила. — Ты не помнишь. Это всегда отзывалось ударом под дых, зияющей брешью внутри, которая в моём представлении сравнима была с Пустотою. Это вечное Ничто, в котором я всё копошилась, как таракан, в тщетной надежде откопать частичку себя. — Какой ты догадливый, — съязвила я, словно хотела притвориться, что это не имело большого значения, ведь за долгие месяцы новой жизни я должна была к ней привыкнуть. — На что похоже это чувство? Его обсидиановые глаза сверкали, и мне кажется, без света костра они бы сияли не менее ярко. На его лице не было ни жалости, ни сострадания — лишь медицинское любопытство и что-то ещё, что было трудно расшифровать. Мне нравилась такая реакция. Выражение прочих эмоций только усугубило бы моё состояние. — Как будто кто-то отрезал от меня кусок, а потом вышвырнул в открытое море. Я чувствую себя инвалидом. — Тебя это вроде бы не тормозило. Я вытерла уголок рта, ощущая в горле тёплую дорожку от вина. Услышь я такое от кого-нибудь другого, сочла бы за проявление доброты. — К твоему величайшему сожалению. — К моему первоначальному сожалению, — поправил он, указывая на меня длинным пальцем, отделившимся от горлышка бутылки. — С тех пор моё мнение изменилось. Его ремарка обрадовала меня больше, чем следовало бы, и я оставила при себе нелепый вопрос, вертевшийся на кончике языка, наподобие «и как мне удалось этого добиться?» — Какое у тебя первое воспоминание о Скайриме? Свет солнца сквозь листву. Ужас Локира, когда тот понял, что имперский конвой везёт нас в Хелген вместе с Ульфриком. Неверие в то, что моя жизнь закончится, едва начавшись, что весь мой опыт будет сведён к поездке в один конец к палачу. Имя, которое явилось мне с чистой страницы моего разума и за которое я цеплялась, как за соломинку. Рёв дракона, драконья песнь, которую я слышала неустанно. — Ты, — признание сорвалось с моих губ прежде, чем я могла его остановить, выскользнуло, как вор из переулка. Произнести это вслух было сравнимо с пощёчиной самой себе. Я замерла. Замер и он.

***

Он помнил Хелген, ибо как такое можно было забыть? Впервые за долгое-долгое время его озарил свет. И когда тьма отступила, когда он вырвался за её пределы, безумно маша крыльями, и его взгляд упал на белые склоны Глотки Мира, память о предательстве и поражении вновь разожгла огонь, что дремал внутри все эти годы. Его первым изречением был воинственный рёв, призыв к оружию. Алдуин понял, что его собратьев истребили, когда на зов никто не явился. Небо наверху было светлым, а земля внизу — зелёной от растительности. И совсем рядом расположился маленький городок; его миниатюрная сторожевая башня манила его, как ястреба — порхающая птичка. Он хотел разорвать мир на части, так почему бы не начать с этого самого места? Один из людей обладал силой ту'ума, и на миг Алдуин подумал — нет, понадеялся, — что наткнулся на Драконорождённого. Но он не чувствовал в нём драконьей души, готовой ответить на вызов; вид этого человека и Крик из его уст напомнили ему о тех, кто изгнал его с помощью Древнего свитка, и сын Акатоша взревел от ярости. Он разрушит эту крепость до основания, обвалит стены, раздавит смертных своими когтями, — думал Алдуин, превращая небо в жерло вулкана, извергающего огненный дождь. «Дракон!» — кричали они в ужасе, отчаянии и изумлении. Скоро все они склонятся перед ним. Почитание было его законным правом, а страх — искушением, которому не мог противиться ни один дова, ведь это означало господство. Момент его возвращения в Нирн навеки врезался в память. Но Алдуин не мог понять, где же была она среди того хаоса, что он учинил. — Я была на плахе, — тихо произнесла Фрейя. — Они почти отрубили мне голову. Но отвлеклись на тебя. Ему потребовалась пара секунд на то, чтобы достроить фразу. Он спас её. Бутылка в его руке задрожала, и он осознал, что у него трясутся пальцы; сотрясалась вся его личность. Он поставил стеклянную бутылку на землю, чтобы ненароком её не разбить. Алдуин впервые был рад тяжёлым доспехам: они удерживали его на месте. Ему казалось, что без них он просто рассыпется на части. Он понятия не имел, что ему думать, что ему делать с этой очевидной насмешкой, вписанной в пророчества аэдра. Она была жива из-за него, единственный человек, способный его погубить… — Ты жалеешь об этом? Да. Нет. Тюрьма из смертной плоти всё ещё оставалась тюрьмой, но теперь между прутьями появились зазоры, и где-то вдалеке маячила дверь на свободу. Он понимал, что́ Фрейя имела в виду, когда назвала себя инвалидом: выживание после того, как тебя разрезали надвое. Только она не помнила ничего, а он помнил всё. И иногда это было невыносимо. — Спроси у меня что-нибудь попроще. Его голос прозвучал крайне сдержанно, будто он не мог допустить даже лёгкого отголоска колебаний. В ответ девушка лишь молча кивнула и перекинула волосы на другое плечо. Её голова склонилась ниже, и золотая копна теперь стала щитом, разделяющим их. Алдуин не знал, когда он заснул — знал только, когда проснулся. Если бы не Довакин, он поменял бы позу на более удобную. Фрейя сидела спиной к нему, подняв взор наверх, и тянула руки к звёздам, опоясанным верхушками деревьев. Поначалу он не мог сообразить, что она делает. А затем увидел, как её пальцы обводят созвездия, как она складывает ладонь чашечкой и притворяется, что держит луну. Он уловил её тихий неровный вздох, полный слёз, почувствовал в своей душе то же стремление, что мучило и её. Может, она и лишилась своих прежних воспоминаний. Но дова внутри неё тосковал по той жизни, которую мог бы иметь, если б не был помещён в смертное тело. Для неё полёт был далёкой мечтой, а с момента превращения стал таковым и для Ала. Она ему нравилась, и в этот день они узнали друг друга с неожиданных сторон. Алдуин устало прикрыл глаза. Было ли это частью пророчества или просто ужасной случайностью, но теперь их судьбы были связаны; они уже не могли сойти с предначертанного пути, конец которого ему был неведом.

***

Следующее утро могло бы стать неловким. Но мне в жизни уже хватило неуютного молчания, пристальных взглядов и бесстрастных масок, к которым я прибегала, когда внутри всё трещало по швам. Мы это уже проходили, так зачем снова переживать плачевный опыт? По крайней мере, он ответил честно. И это было важнее, чем услышать то, чего я ждала. Даже за сам факт такого каприза мне хотелось вырвать листок из книги оскорблений Олавы и обозвать себя глупым щенком. Сон пришёл ко мне после того, как Алдуин заступил на вторую вахту, несмотря на мысли, вертевшиеся в голове. И самой громкой из них была та, которая повторяла, что он не сказал «да». Под неё я и заснула. Когда я открыла глаза, Алдуин уже затушил костёр. Увидев, что я больше не сплю, он нетерпеливо вышел из лагеря и направился к ручью. Я надеялась, что он не задержится там надолго: мне тоже хотелось умыться. …Спроси у меня что-нибудь попроще… Я вновь и вновь перебирала его слова и прокручивала их в голове; привязав к седлу Тенегрива наши пожитки, я погладила его прохладную шею. Тому, что сказал Алдуин, не стоило придавать слишком большого значения. — Да и какой в этом смысл? — тихо спросила я у Тенегрива, который внимательно навострил уши. — Конец всё равно один. — Ситуация была простой: или он, или я, а мне ещё хотелось пожить. Мне очень не хотелось умирать с этим чувством незавершённости. Однако я понимала, что он имел в виду. Раньше Алдуин был великой целью, воскресшей легендой, угрозой, началом конца. Но если настанет тот день, когда он сбросит с себя человеческий облик и вновь расправит свои огромные эбонитовые крылья, чтобы объять ими весь мир, я всё равно буду помнить его именно таким. Хмурящим брови на нотации Леонтия. Хватающим последний сладкий рулет со стола Эйдис. Рыбачащим вместе со Скали, за чем я наблюдала издалека. Я не забуду, как росла его уверенность по мере овладевания новым телом. Не забуду его тёплые пальцы на моём окровавленном лбу и то, как он поймал меня в Валтуме, когда я чуть не упала. И тот факт, что его любимый цвет — тёмно-синий. Эти воспоминания послужат ему более прочным щитом, чем жёсткие чешуйки драконьей кожи. Я узнала его — до определённой степени — и не смогу выбросить это из головы только по причине предстоящей битвы. — Потому что ты идиотка, — пробормотала я. Я была глупа не потому, что это остановило бы мой меч; просто нанести удар будет гораздо труднее. От осознания того, что я в любом случае доведу дело до конца, стало тяжелее дышать. Я дожёвывала своё второе яблоко, когда он, наконец, вернулся — без шлема. Мокрые чёрные волосы были зачёсаны назад. Его золотистые глаза расширились, когда я бросила яблоко в направлении его лица. Если бы он замешкался хоть на секунду, то получил бы на завтрак разбитый нос и помятый фрукт. — Повнимательнее, — протянула я. Я была почти уверена, что теперь он запульнёт яблоком в меня. Но вместо этого на его лице промелькнуло выражение глубокого облегчения. Значит, не у меня одной была паранойя. — Знаешь, обычно предупреждение дают перед действием. Хотя я не удивлён, что ты умудрилась всё перепутать. Второе яблоко попало ему прямо в глаз. Разгневанный вопль Пожирателя Мира распугал всех птиц на окрестных деревьях, и его мог услышать любой бандит в радиусе километра. Однако это не помешало мне рассмеяться. После чего я бросилась наутёк и спряталась за верным Тенегривом. Час спустя Алдуин всё ещё дулся. Исцеляющее заклинание предотвратило появление синяка на его лице, но ничто, кроме моего унижения или смерти, не смогло бы унять его задетое эго. А если я что-то и знала про Алдуина, так это масштабы его самолюбия. Он отделился от нас и шёл впереди, поскольку Тенегрив был гораздо мстительнее него и всё ещё помнил про инцидент в конюшне Старого Хролдана. Поднялся довольно сильный ветер, который трепал верхушки зелёных елей и дразнил бабочек, сгоняя их с насиженных мест на папоротниках и прочих растениях, названия которых я даже не старалась запомнить. Некоторые из них пролетали так близко, что я могла разглядеть тонкие узоры на их переливающихся крыльях. На фоне пышной изумрудной травы темнели скалистые выступы; конечно, пересекать горный район своим ходом было непросто, но в этом была своя прелесть. К сожалению — и по обыкновению, — наш покой длился недолго. Гул ветра вдруг усилился, Тенегрив и Алдуин синхронно повернулись, а после я услышала громкую, отчаянную одышку и увидела мохнатую тень, вылетевшую из-за угла и забежавшую на высокий склон впереди. Оба наших меча сверкнули на солнце, когда мы поняли, с чем имеем дело. — Вервольф! — крикнула я Алдуину, который уже надвигался на зверя. Я помчалась к нему; моё сердце колотилось как бешеное. — Нет, стой! — В Древнем каирне я своими глазами видела, каким опасным может быть оборотень. Эти когти рвали железо и сталь с той же лёгкостью, что и бумагу, и я припомнила, как Фаркас накинулся на агрессивного великана и повалил его на землю, словно тот весил не больше куклы. На моё удивление, волк остановился и встал на задние лапы. Его длиннющие когти и неестественно большие руки были в крови, а из его плеча торчало две стрелы. До меня доносился запах палёного мяса и шерсти. — Фрейя? Тот факт, что он знал моё имя, ввёл меня в замешательство. Алдуин бросил на меня короткий взгляд, но я была слишком занята изучением вервольфа. Вервольфа с характерным серебристо-серым напылением на морде и на кончиках ушей. — Синдинг, — выдохнула я. В последний раз я видела его у входа в Грот Утопленника; грустный и одинокий, он махал мне на прощание своей массивной лапой, глядя, как я уезжаю на Тенегриве. Я сделала шаг вперёд, но Алдуин дёрнул меня за локоть. — Всё хорошо. Он мой друг. — А они — нет, если я всё правильно понял, — мрачно сказал Ал, и я осознала, куда он смотрел на самом деле. Наверху, на окружавших нас скалистых выступах, стояли люди, которые охотились на Синдинга… и целились в нас из своих луков. Серебряная Рука — должно быть, это они. Синдинг угрожающе зарычал; шерсть на его спине встала дыбом, заставляя его казаться ещё больше. Он развернулся и попятился к нам — и очень вовремя, ибо в то место, где он только что стоял, ударил разряд молнии. — О Талос, для полного набора здесь только дракона не хватает, — процедила я сквозь зубы. Я знала, кто за нами пришёл. Вытянув руку, я схватила Тенегрива за поводья ровно в тот момент, когда он встал на дыбы, яростно молотя копытами воздух. Технически он был уже мёртв, но я не собиралась им рисковать. И когда Дозорные наконец появились, их магические одеяния были порваны и заляпаны кровью, несмотря на исцелённые тела. — Ничто не укроется от глаз Дозора! — выплюнула женщина-норд, в чьих руках горело пламя и трещали молнии. Её спутник, свирепого вида каджит с удивительными зелёными глазами, недобро размахивал хвостом, в одной лапе сжимая стальную булаву. — Отрекись от этой мерзости, и, так уж и быть, мы позволим тебе уйти. — Не вам, служителям Стендарра, это решать! — крикнул мужчина из Серебряной Руки. — Мы узнаём эту чёртову броню, согласны, парни? — Ага. Убийца Крева Шкуродёра не должна разгуливать на свободе. Не было сомнений, что мы найдём тебя, Соратница, — несколько человек сплюнуло, услышав последнее слово. — Соратница? — оскалился каджит. — Тогда ты ответишь за якшание с оборотнями. Зуб даю, что и в тебе течёт Кровь Зверя. — Нет, не течёт. Я отказалась от дара — хотя вам, фанатикам, на это фиолетово. — Там было восемь лучников и два мага. Не такой уж большой численный перевес. Но меня беспокоили стрелы: дистанция между нами была слишком близкой, а каменистые выступы — слишком крутыми, чтобы взбежать наверх. И даже самый мощный оберег не мог укрыть заклинателя со спины. Алдуин сильнее сжал мою руку; я не думала, что он до сих пор её держит. — Теперь твой конь согласится везти нас обоих, а, Фрейя? — прошептал он. — Если это спасёт нас, то да. — Отлично. Как быстро ты бегаешь, волк? — Достаточно, чтобы угнаться за лошадью. — Что ты задумал? — потребовала я объяснений. — ВЕН МУЛ РИК! Трое мужчин упали со скалы, оглушённые силой ту'ума, и я надеялась, они переломали шеи. Каджит прыгнул вперёд, вертя булавой, но тут же отшатнулся и взвыл от трёх кровавых царапин, которые Синдинг оставил на его груди. А потом нас всех накрыл густой туман, сверхъестественным образом возникший из воздуха. Он был таким плотным, что я едва различала свои руки, а открытые части моего лица покрылись холодной испариной. Но дрожь, прокатившуюся по моему телу, вызвал отнюдь не холод. Вскочив на Тенегрива, я подтянула Алдуина за собой. И вместе с Синдингом мы скрылись в тумане, не обращая внимания ни на свист стрел, ни на гневные проклятья, ни на десяток очень растерянных людей, оставшихся позади.