Dragonrend

В итоге поводья пришлось взять Алдуину, поскольку он был единственным, кто мог видеть сквозь туман. «Если бы он только ослеплял…» — мрачно думала я, дрожа от холода, который просачивался через мою броню несмотря на все зачарования и пробирал до самых костей. Я ничего не видела, ничего не слышала, не чувствовала никаких запахов… Это была настоящая тюрьма. Один раз Тенегрив чуть не врезался прямо в каменную глыбу. Он так резко завернул в сторону, что мы едва не свалились, и после этого Алдуин буквально вырвал поводья из моих рук. — Хочешь, чтобы он свернул нам шеи и окочурился сам? — огрызнулся бывший дракон, когда мы с Тенегривом выразили свой протест. — Но ты не знаешь, как ими пользоваться! — парировала я. Туман был настолько густым, что я с трудом видела свои руки, однако я безошибочно распознала гневный огонь в глазах Тенегрива и то, как его тело дёрнулось подо мной; его мышцы были напряжены до предела, и если б не я, то Алдуин бы уже давно валялся на земле. — Так покажи мне, — мою щёку обдало горячим дыханием, когда он склонился вперёд, придвигаясь ко мне в седле. Он перестал сражаться со мной за поводья и положил свои руки поверх моих, сплетая наши пальцы. Я надеялась, что он не чувствует мой пульс, который участился раза в три; наконец, я легонько хлопнула Тенегрива по боку, давая понять, что мы можем двигаться дальше. Ехать стало заметно легче: когда Алдуин сжимал правую или левую руку, это означало поворот в соответствующую сторону, и по его наводке я перевела Тенегрива на лёгкий галоп. Рядом с нами бежал Синдинг — молчаливый и громоздкий силуэт в белом тумане. Мне было интересно, ощущал ли он эту странную вялость, которую принёс с собой магический холод. Она нарастала и сковывала тело, как паутина, которой паук оплетает своих жертв, пока те не утрачивают способность двигаться. Я поняла, что дело плохо, когда мои глаза закрылись сами собой, а хватка на поводьях ослабла. И лишь когда Алдуин сильнее сжал мои руки, я вернулась в сознание. — Что не так с этим туманом? — прошипела я, слегка разворачиваясь, чтобы впиться взглядом в бывшего дова. Вен Мул Рик. Хоть я могла воспроизвести слова без особого труда, их истинное значение от меня ускользало. Не помогал и перебор воспоминаний, ставших моими. Ни один дракон — по крайней мере, из убитых мною — не использовал их раньше, и это было просто удивительно, учитывая, что они слетались на меня целыми стаями после того, как Тамриэль настигла весть о новом Довакине. Когда Алдуин посмотрел на меня сверху вниз, я поёжилась, и холод здесь был ни при чём. Внезапно он показался мне таким огромным, его тень закрывала собой всё вокруг, мои кости ломило от усталости, а сердце окутывал страх… — Фрейя, — произнёс он, и мой мир выровнялся, перестав падать во тьму. — Я насылаю его, когда ем. Мой взгляд скользнул вниз, к его губам, которые были так близко, и я вспомнила тот день, когда я впервые застала Бабетту за её кровавым пиршеством. Розово-белая кожа её жертвы, её маленькая, но смертоносная фигурка, склонившаяся над мужчиной. Розовый на белом, кровь на её щеках и подбородке, её светящиеся жёлтые глаза, в которых плескалась жизнь, стекающая по её горлу. Я попыталась представить, какого цвета была кровь у душ, которые пожирал Алдуин. И, как и в тот раз, испытанный ужас заставил меня отвернуться, при этом изображая на лице абсолютную непроницаемость. — Хотя не помню, чтобы он так влиял на даэдрических существ. Твой конь в этом плане — исключение. — Тенегрив принадлежит Пустоте, а не Обливиону, — на автомате поправила я, только бы выбросить из головы картины удушья и предсмертной агонии. Теперь понятно, почему этому Крику нельзя было научиться: подобной силой мог обладать один лишь Пожиратель Мира. — Но ты чувствуешь это, не отрицай, — вкрадчиво шептал он мне на ухо. — Несмотря на все силы, что они тебе дали, несмотря на все чары, сотканные ими, чтобы тебя привязать, — ты это чувствуешь. Я хотела бросить в ответ, что я — всего лишь человек. Но снова угодила в паучью ловушку. Каким-то образом его золотые глаза тоже светились, и я была бессильна перед ними; у меня пересохло во рту, когда за его сжатыми губами мелькнуло что-то белое и острое… Но в этот момент Тенегрив, победно заржав, вырвался за пределы тумана, и я с жадностью глотнула воздух, в котором, оказывается, так нуждалась. Это пролило свет на замутнённые грани реальности, вернуло всё в фокус. Руки Алдуина отпустили поводья и легли на мою талию. А потом он откинулся назад в седле, вновь образуя между нами блаженное пространство и оставляя меня наедине с моими мыслями. Мыслями о том, что за даэдровщина только что произошла и действительно ли я хочу знать ответ. Когда мы проскакали ещё с десяток километров и убедились, что за нами никто не гонится, Тенегрив остановился и недвусмысленно дал понять, что Алдуину пора спешиваться. — Знаешь, если бы твой конь не был упёртым ослом, мы бы продвигались гораздо быстрее, — ворчал Алдуин, грациозно спрыгивая с широкой спины Тенегрива и сразу же отступая назад, подальше от его гарцующих копыт. Натянув поводья, я угомонила Тенегрива. — Ну, рыбак рыбака видит издалека, — я мило улыбнулась ему, прежде чем слезть с лошади. Он бросил на меня сердитый взгляд, но я перевела внимание на вервольфа, который стоял в нескольких метрах от нас, наблюдая и слушая. В его жёлтых глазах так легко было увидеть зловещий блеск, даже когда он не представлял опасности, и мне вспомнился тревожный старик в глубинах Йоррваскра, чьи мысли всё чаще возвращались к Совнгарду по мере того, как дни его подходили к концу. Последний раз, когда я говорила с Кодлаком, был так давно. Однако, нам нельзя было медлить: тёмно-серая шерсть Синдинга насквозь пропиталась кровью от ран. Он вздрогнул и тихо шикнул, когда я потянулась рукой к торчащим из него стрелам. — Чтобы тебя исцелить, мне сперва надо их вытащить, — осторожно объяснила я. За мехом и клыками скрывался довольно мягкий человек, но, как мне однажды сказал Фаркас, тех, в ком течёт Звериная Кровь, вечно преследуют мысли об охоте, инстинкты хищника. С таким союзником стоило быть осмотрительнее. — Только не так, — его голос был хриплым от боли. — Подожди, сейчас я… Его начало трясти, и из его огромной пасти вырвался нечеловеческий рык. Когда он опустился на четвереньки и его когти вонзились в землю, разрывая её, я отшагнула назад. Мне потребовалось сознательное усилие, чтобы не взяться за эфес меча. — Что он делает? — коротко спросил Алдуин, подходя сзади. Его клинок уже был наготове. Я бы ответила ему, но в этот момент Синдинг взвыл. От этого низкого гортанного звука по моей шее и рукам прокатились мурашки. А потом он стал уменьшаться прямо у нас на глазах. Я могла слышать хруст его смещающихся костей; пока он корчился в судорогах, от его тела исходили тонкие тёмные нити, образующие вокруг него чёрный ореол. Наконец, он затих и распластался на траве; тьма растаяла, и из-за туч робко выглянуло солнце. — Синдинг? Он шевельнулся и приподнял лохматую голову, увенчанную копной светло-каштановых волос, которые были спутаны до невозможности. К его бледной коже пристали полосы грязи, когда он начал подниматься с земли. И в эту секунду Алдуин схватил меня и отодвинул назад. — Что ты делаешь? — возмутилась я и стала бить его по рукам в попытке освободиться. — Это существо… — Человек, — фыркнула я, тщетно силясь отодрать его пальцы от своего запястья. — …По имени Синдинг… Пусти меня! — горячо потребовала я. — Я должна его исцелить. — …полностью раздето, — спокойно договорил Алдуин. У меня отвисла челюсть. В тот миг я очень жалела, что забыла надеть свою маску. — И с каких пор это стало проблемой? Я видела тебя без одежды, забыл? — И, как ты неизменно подчёркивала, одного раза было более чем достаточно, а второй нанёс тебе травму на всю оставшуюся жизнь. Навряд ли ты хочешь видеть этого… Синдинга… — выдавил он столь презрительно, что с таким же успехом мог назвать его «существом», — обнажённым. — Ну, не то чтобы я горела желанием, но он ведь не может контролировать своё состояние… — А ты — можешь, — мягко перебил Алдуин и подвёл меня к Тенегриву, закрывая второго мужчину своим корпусом. — В моём рюкзаке есть запасная одежда, можешь дать ему один комплект. И предоставь его лечение мне. — Сказал фалмер злокрысу, — пробормотала я. — Я бы попросил не сравнивать меня с оными, — холодно сказал он. — Хотя Синдинг, — на его губах снова появилась эта презрительная усмешка, — и вправду такой же костлявый, как вышеназванные твари. О, у меня было множество идей для сравнения. «Высокомерный до жути» — самое мягкое, что приходило в голову. Но он ушёл, даже не оглянувшись, и повесил на меня сбор одежды. Стоит ли говорить, с каким удовольствием я достала из рюкзака синюю рубашку с красивой вышивкой и мягкие серые бриджи, которые он так любил. «На Синдинге наряд будет смотреться не хуже», — подумала я, идя им навстречу. В этот момент развеялись последние золотые отблески целебного заклинания. Как и следовало ожидать, Алдуин преградил мне путь, не дав подойти слишком близко. Он нахмурился, когда его взгляд пал на мой выбор одежды, но по какой-то причине риск того, что я увижу Синдинга голым, был страшнее, чем отдать вервольфу его любимый комплект. — Одевайся, — скомандовал он, бросая вещи на землю рядом с мужчиной. — От тебя бы не убыло, если бы ты вёл себя немного вежливее, — упрекнула я. — А ты могла бы поубавить свою детскую мелочность. — Как это связано с твоим хамством? — Значит, ты признаёшь, что ведёшь себя как мелочный ребёнок. Даже не знаю, чьи волосы мне больше хотелось выдрать: его или свои. Я как раз остановилась на первом, когда Синдинг привлёк наше внимание тихим покашливанием; он был уже одет и несколько смущённо наблюдал за нашей перепалкой. Я заметила у него под глазами тёмные круги, а его носогубные морщины стали ещё более резкими, чем раньше. Он казался таким маленьким по сравнению со своей звериной формой; рубашка и штаны висели на нём, хоть он и подвернул их, как мог. Его ноги были босыми. А потом мы все услышали долгое, громкое урчание его живота. — Не хочу быть… э-э… невежливым, — пробормотал он, заставив Алдуина ухмыльнуться, а меня покраснеть, — но я ничего не ел двое суток. В итоге Синдинг поехал верхом на Тенегриве, который был ничуть не против такого расклада, к большой досаде Алдуина. Тот всю дорогу обменивался с конём злобными взглядами, что было крайне потешно. Но взгляд, который Алдуин бросил на меня, когда я дала Синдингу драгоценную бутылку медовухи, был просто незабываем. К тому времени, как мы добрались до хребта Остриё Ножа, моё настроение заметно улучшилось.

***

Даже расправа над бандитами не помогла обуздать его гнев. А хуже всего было непонимание того, почему это мрачное настроение вцепилось в него так крепко. Вот бы их нашли прислужники Стендарра: хоть на них Алдуин смог бы выместить своё разочарование. А ещё он бы знатно позлил Бога Справедливости, уничтожив его последователей. День уже клонился к вечеру, когда они закончили перетаскивать тела бандитов в шахту, причём стараниями Фрейи в их карманах не осталось ни единого септима. Их враги успели развести большой костёр, над которым висело несколько кусков оленины, как раз достигших идеальной прожарки. Однако сытный ужин не принёс ему особой радости — не тогда, когда Фрейя сидела так близко к Синдингу, тихо переговариваясь с мужчиной во время еды. Алдуин уставился на кружку медовухи в своей руке. Это была уже четвёртая по счёту, но он всё ещё чувствовал себя трезвым как стёклышко. Если верить словам Леонтия, алкоголь должен был расслаблять, а в больших количествах мог довести человека до одури. Почему же с ним не происходило абсолютно ничего? Из обрывков разговора, который он пытался игнорировать, Алдуин узнал, что охота на Синдинга длилась не один день. Он бежал на запад в надежде оторваться от преследователей, но всё было тщетно. Серебряная Рука и Дозорные устроили ему засаду в гроте, и он унёс оттуда лапы лишь благодаря паре разгневанных спригганов-матрон и огромной удаче. Из его уст прозвучало имя — имя маленькой девочки, после которого глаза Синдинга влажно заблестели, и он поднял взор к бледному, усыпанному звёздами вечернему небу, чтобы сморгнуть слёзы. Алдуину подумалось, что где-то глубоко, глубоко в душе он мог бы пожалеть этого человека. Но Фрейя отбила у него всякое сострадание, когда положила руку Синдингу на плечо и нежно посмотрела на него своими голубыми глазами. Будь его воля, он бы посадил Синдинга в клетку и оставил гнить в шахте, только чтобы не подпускать его к Фрейе. Или, может, ему следовало запереть себя? «Это какое-то безумие», — угрюмо подумал он. Надо было сказать Драконорождённой «да». И добавить: о том, что спас её, он жалеет бесконечно. Если бы он не допустил той роковой ошибки, он не был бы низведён до этой тюрьмы из человеческой плоти, до этой слабой, мягкотелой формы, которая заставляла его мучиться от её близости к другому мужчине просто из-за чувства собственничества. Как будто Драконорождённую можно было присвоить… Пока миром правили Дов, у старейших из них были огромные сокровищницы, заполненные редкими драгоценными камнями, оружием и артефактами, полученными в качестве дани или завоёванными у врагов. Алдуин был уверен: никому не под силу построить такую сокровищницу, двери которой смогли бы удержать Фрейю. Глупо было даже об этом думать. Колесо Судьбы повернулось — и сделало Довакин его противницей. Ему принадлежало лишь право её убить. Тот факт, что временами он желал иного, был признаком развращения. Тот факт, что он хотел её, был неприемлем. Об этом следовало забыть или просто игнорировать. Ранее днём, увидев её в туманном мареве своего заклятия, Алдуин чуть не пошёл на вероломство. В сознании Пожирателя Душ вспыхнула картина иного рода, и эта мысль обжигала его, как раскалённый уголь. «Всё придёт в норму, когда я верну моё тело», — успокаивал себя Алдуин, осушая очередную кружку. «А пока я должен в совершенстве овладеть этим». Он не мог позволить себе сбиться с пути. Заставив себя встать на ноги, он побрёл к наблюдательному посту у входа в лагерь. Он оставит Драконорождённую наедине с другим мужчиной. И это не будет иметь для него никакого значения — хотя каждый его инстинкт требовал, чтобы он повернул назад. И, дабы точно быть во всеоружии и не сойти с выбранного курса, он захватил с собой бочонок мёда.

***

Уход Алдуина не остался незамеченным — или неозвученным, вопреки моим чаяниям. — Он сердится, — тихо сказал Синдинг. — Да он всегда не в настроении, — возразила я. Мне пришёлся не по душе его безмолвный вопрос, который читался между строк. — Кто он? Я думал, таких, как ты, больше нет. — Я единственный Довакин нашей эры, — лживые слова слетели с моего языка так же легко, как обычно. — Алдин учится у Седобородых, они разрешили ему отправиться со мной на задание. И я уже начинаю жалеть о своём решении. Синдинг усмехнулся. — Только не из-за меня. Молодым мужчинам бывает сложно контролировать свои страсти, когда дело касается женщин, тем более если он годами жил в аскезе и видел одних стариков. Я непонимающе уставилась на Синдинга. — Чего? Он широко улыбнулся, и в уголках его глаз выступили морщинки. — Фрейя, тут всё понятно даже без волчьего чутья. Ты очень нравишься Алдину. Он злится, потому что ревнует. И ты этому только способствуешь, объявляя ему негласный бойкот. — Он первый начал, — пробормотала я, ища спасения в сладком рулете на моей тарелке, который я стала усердно поедать. — И я думаю, ты ошибаешься. Мы постоянно ругаемся; мы в шаге от того, чтобы свернуть друг другу шеи. — Желание не всегда проявляется внешне. Те, кто обладает обострёнными чувствами, могут выявить его и по-другому, — Синдинг повёл бровями и постучал себя по носу. — А здесь всё однозначно. Моё лицо вспыхнуло. Я не могла заставить себя даже взглянуть на Синдинга. Лучше бы он держал свои наблюдения при себе. Мне и так было плохо от моей поверхностности, ведь испытывать влечение к своему заклятому врагу только на основе его внешности — это поверхностно. Но знать, что моя симпатия может быть взаимной, было ещё хуже. Открытие этого ящика Боэтии могло привести к чему-то пострашнее, чем корус-охотник, вылупившийся из кокона прямо у моего лица. — Он просто запутался. Ему нужно время, чтобы привести в порядок мысли. — Когда он снова станет драконом, всё вернётся на круги своя. А если вдруг окажется так, что я навеки лишила Алдуина его истинной формы, его ненависть сотрёт любые отголоски нашей дружбы. — Я бы сказал, та первая фраза в равной степени относится и к тебе. К этому времени мои щёки уже достигли температуры огня. — Я нахожу его внешность привлекательной, как и любая женщина, у которой есть пара глаз, — подчёркнуто сказала я. — И не более того. Всё, тема закрыта. — Если ты настаиваешь, — Синдинг пожал плечами, но он не особо скрывал своё веселье. — Знаешь, я бы ещё кое на чём настояла — чтобы ты отправился в Вайтран, в Йоррваскр. Его игривое настроение как рукой сняло. — Я уже тебе говорил: я не гожусь для людского общества. Я не могу доверять себе после того… несчастного случая… — Соратники — они другие. В некоторых из них тоже течёт Звериная Кровь. Ты, должно быть, слышал слова Дозорного. Я не рассказывала тебе раньше, потому что это тщательно хранимый секрет. Серебряная Рука знали это всегда, но, если Дозорные теперь работают с ними, кто-то должен предупредить Соратников. Они хорошие люди и доблестные воины. Они помогут тебе, обеспечат безопасное место… — А кто обеспечит безопасность жителей Вайтрана, если я снова потеряю контроль? — рявкнул он, гневно проводя рукой по своим волосам. — Ты потерял контроль только потому, что Хирсин проклял кольцо. А если же ты ищешь лекарство, — добавила я, зная, что это заинтересует его гораздо больше, чем компания, в которой он явно нуждался, — возможно, некоторые ответы найдутся у Кодлака Белой Гривы. — У Предвестника? — Единственного и неповторимого. Я пробыла с ними недолго, но Кодлак выражал намерение себя исцелить. Если кто-то в Скайриме и знает, как избавиться от ликантропии, то это он. — Синдинг ничего не ответил, но его руки, сжимавшие колени, побелели вокруг костяшек. Сделав глубокий вдох, я предприняла ещё одну попытку. — Ты пытался искупить смерть ребёнка, защищая западную дорогу в Вайтран от бандитов. Ты можешь переместиться в другое владение и делать то же самое, но дорога, которую охраняет оборотень, рано или поздно привлечёт внимание, и на тебя снова объявят охоту. Почему бы не отплатить людям, служа у Соратников? Тишину вдруг пронзил птичий крик, источник которого был где-то за лагерем. Синдинг и я напряглись: иногда такие звуки использовались как сигналы к атаке. Но затем мир снова погрузился в тишину. Я быстро проверила вход: Алдуин всё ещё сидел на смотровой вышке. Тенегрива нигде видно не было, но я знала, что он охраняет нас, оставаясь при этом в укрытии, как и любой хороший ассасин. Когда я вернулась, Синдинг задумчиво смотрел на огонь. — Ты приводишь хорошие доводы насчёт Вайтрана, Фрейя. Я подумаю об этом. Но если я всё-таки туда отправлюсь… — То не в обличье вервольфа, — вклинилась я. — Тебя может отвезти Тенегрив. Он не обычный конь, если надо, он может скакать целые сутки. И вряд ли Дозорные или Серебряная Рука узнают тебя в твоём нынешнем виде. — Не узнают. Я не перекидывался в эту форму с нашей последней встречи… и до сегодняшнего дня. Поддавшись порыву, я накрыла его руку своей. — Синдинг, поезжай в Вайтран. Если есть шанс, что там тебя примут, ты не можешь упустить его, даже не попытавшись. Во взгляде его карих глаз плескалось отражение моих собственных страхов и надежд, жажда обрести дом, слишком хорошо мне знакомая. — Ладно, — хрипло сказал он, усиленно кивая и таким образом убеждая и себя самого. — Я поговорю с Соратниками и попрошу их о помощи. — Ты об этом не пожалеешь, — пообещала я, чувствуя, как моё тело наконец расслабляется. — Но мне кое-что непонятно, — он склонил голову набок, и я могла поклясться, что в этот момент он повёл ушами. — Ты явно не собираешься ехать в Вайтран вместе со мной, иначе не предложила бы мне Тенегрива. Почему нет? — Мой путь лежит в другое место. И это путешествие откладывать нельзя, — сказала я и тут же вспомнила о человеке-драконе, который в данную минуту нёс караул на смотровой башне и был обижен на весь мир. И который, по мнению Синдинга, испытывал ко мне влечение. «Ради Талоса, ты не будешь думать об этом», — пронеслось у меня в голове. И я почти услышала безумный смех Цицерона, когда в ответ на эту мысль пришли слова: «Слишком поздно!» Как и всегда, Синдинг с понимаем отнёсся к тому, что я не раскрывала всех карт. — Тогда нам пора на боковую; полагаю, что утром каждый из нас пойдёт своей дорогой. Ты будешь возвращать своего друга из его добровольного изгнания? — Он может лечь сам, когда устанет дуться. Спокойной ночи, Синдинг. — Она будет хорошей. Это первая ночь за неделю, когда я не бегу от охотников. Приятных снов. Даже когда Синдинг удалился в палатку, я продолжала сидеть у костра, время от времени подбрасывая в него ветки. Хотя я была уставшей, сон ко мне не шёл. Не пришёл он и тогда, когда я выбрала себе палатку и улеглась в меховой спальник, пытаясь не думать о том, что его прошлый владелец сейчас гниёт на дне шахты. Не знаю, как долго я проворочалась с боку на бок, но в итоге я была вынуждена принять неизбежное. Когда я поднялась на смотровую вышку, то нашла Алдуина сидящим ровно в той же позе. Но теперь на маленьком столике перед ним стояло два пивных бочонка. — Мне казалось, ты брал только один, — тихо сказала я. Даже на таком расстоянии я чувствовала, как от него разит мёдом. Он нарочито медленно обернулся и окинул меня взглядом; при свете лун его лицо было бледнее, чем обычно. — Хм-м, любопытно. Леонтий говорил, что я могу почувствовать тепло и лёгкое покалывание. Но он не предупреждал меня о галлюцинациях. — Потому что у тебя их нет, — я с трудом подавила желание добавить, что он ведёт себя как баран. — Сколько ты выпил? В ответ он потряс своей кружкой и указал на оба бочонка. — Всё, — протянул он с видом довольного кота, который объелся сметаной. Какое там помутнение сознания — я была потрясена тем, что он не лопнул от такого количества жидкости! — Зачем ты это сделал? — прошипела я. — А ещё Леонтий не предупреждал, что этот напиток искажает зрение. Знаешь, как трудно было взбираться по той штуковине? И почему у этих штанов такие дурацкие завязки? В общем, было тяжко, но я справился. На мой вопрос он так и не ответил, а информация о том, с какими трудностями столкнулся пьяный Алдуин при походе в уборную, была совершенно излишней. Однако картина того, как он, пошатываясь, спускается по лестнице, привела меня в ужас. — Идиот! Ты мог упасть и сломать себе шею. — Разве не этого ты хочешь? — он всё ещё улыбался, но его улыбка стала такой холодной, что я мгновенно замолкла. — Это бы решило все твои проблемы, и ты была бы свободна делать всё что пожелаешь. Даже пойти на Высокий Хротгар вместе с Синдингом. Конечно, я не собиралась говорить ему, что умереть из-за того, что мы связаны Криком — явно не предел моих мечтаний. Чего я хотела, так это вбить в его дурную голову, что его заявление о Синдинге лишено всякого смысла. Но, как показали мне Рия, Ньяда и Атис во время своих многочисленных разборок с Торваром, — пьяного не переспоришь. Поэтому я прикусила язык, сочтя, что разумнее всего здесь будет промолчать. — Я пойду на Высокий Хротгар с тобой, как мы и планировали, — спокойным голосом сказала я, медленно приближаясь к нему. — А сейчас нам уже пора в постель. — Фрейя, это что, приглашение? — произнёс он насмешливо, разворачиваясь на стуле так, чтобы сидеть ко мне лицом. В эту секунду мне хотелось провалиться сквозь землю. Похоже, Алдуин был не единственным, кто перестал соображать, только вот он мог всё списать на медовуху, в отличие от меня. — А как же Синдинг? — Ну, если ты боишься, что ему будет одиноко, то можешь пригласить его в свою постель, — парировала я, оставив свою смехотворную попытку быть мудрой и хранить молчание. — Ты та ещё вертихвостка, — Алдуин глубоко вздохнул, откидываясь на спинку стула. — Я? Я та ещё… — я закрыла рот руками, когда поняла, что перехожу на писк. — Где ты научился таким словам?! — Леонтий очень разговорчив, когда пьян, — лукаво ответил Алдуин, и я дала мысленный обет, что никогда больше не притронусь к алкоголю в его присутствии. А потом его лоб нахмурился, плечи поникли, и он откинул голову назад, чтобы посмотреть на небо. Алдуин сглотнул; мой взгляд упал на его шею, и внутри вдруг возникло странное чувство. На миг я ощутила себя Бабеттой. Изумлённая до глубины души, я поспешила отвести взгляд в сторону и крепко обхватила себя руками. — Хотел бы я… — его голос звучал так подавленно, что мне всё же пришлось на него посмотреть. Но Алдуин по-прежнему разглядывал небо, и звёзды отражались в его глазах, бросая тусклый свет на его доспехи. Тут я осознала, что на нём нет шлема и перчаток, которые всё это время лежали на столе. Для лучника с достаточным навыком не составило бы труда всадить стрелу ему в череп. Надо было поскорее отвести его в палатку. Однако мои мысли разбились вдребезги после его слов: — Ты перевернула весь мой мир. Ты заставляешь меня сомневаться. О Девятеро, Синдинг был прав. Я стояла напротив него в полнейшем смятении. Алдуин и вправду чувствовал… что-то. Я больше не могла отрицать очевидное, как бы мне этого ни хотелось. Не после всех его комментариев насчёт Синдинга, не после этого признания, которое он ни за что бы не сделал в здравом уме. Но сейчас я была не готова к разговорам о чувствах, поэтому включила режим прагматика. — Тебе нужно поспать. Утром ты будешь жалеть о том, что так много болтал. Он поднял голову, чтобы посмотреть мне в глаза, и я подавила желание смахнуть непослушную прядь волос, упавшую ему на лицо. — Ты так и не сказала, почему ты спасла меня. — Я уже отвечала на твои вопросы вчера. И кстати, за тобою должок. — Да, я обещал, что отплачу тебе за твою честность. «Ты уже отплатил», — подумала я. Его голос никогда не был таким низким и проникновенным. Он был как чёрный шёлк; от этого звука у меня перехватило дыхание, а по телу пробежали мурашки. — Скажи, почему ты спасла меня, — повторил он. — А ты будешь слушать? — Я сделаю всё, о чём ты попросишь. «В принципе, какое это имеет значение? Он так много выпил, что наутро едва ли вспомнит хоть что-то. И даже восстановив кое-какие фрагменты, он не станет расспрашивать меня о том, что было. Гордость не позволит», — подумала я, прежде чем сделать ответное признание. — Я не смогла тебя убить. Я хотела… но не так. Не тогда, когда ты был беспомощен. Не так я хотела спасти мир. Мне нужно было спасти его и для себя самой. И пускай хоть весь Нирн проклинает меня за мой эгоизм, но я не жалела о том, что сделала. Есть вещи, о которых нельзя забывать, даже ради великой цели. Этому меня научила история Тёмного Братства — история с горьким концом. Только когда мои руки уже начали болеть, я поняла, что сжимаю их в кулаки. Я заставила себя выдохнуть и, разжав пальцы, попыталась расслабиться и не обращать внимание на чувство, будто по моему сердцу прошлись наждачной бумагой. — Теперь мы можем идти? — спросила я примирительно. Он протянул мне руку, и я помогла ему встать, приобнимая за плечи. Вначале он пошатнулся, но быстро восстановил равновесие, чуть сильнее навалившись на меня. — Фрейя? — М-м? — Мой взгляд был прикован к земле, ведь я следила за тем, чтобы мы не упали с наблюдательной вышки — по крайней мере, в моём воображении причина была именно в этом. Я не увидела, как Алдуин заносит руку, а в следующий миг он уже взял меня за подбородок, заставив поднять голову. — Я всегда держу свои обещания. — Затем он прошептал что-то так тихо, что я не расслышала слов, но это определённо был ту'ум. Только драконий язык мог иметь такой эффект. Крик прогремел внутри меня, хоть и был произнесён шёпотом; в эту секунду я почувствовала, как у меня подкашиваются ноги, но Алдуин поймал меня, и мы оба опустились на пол. Мир треснул. Все предметы и формы начали расплываться и смешиваться друг с другом. Я зажмурилась, крутя головой в тщетной попытке разрушить чары. А когда я открыла глаза, то чуть не лишилась дара речи. Солнечный свет бил мне в лицо, но не ослеплял меня. От облаков веяло прохладой, и когда я вытянула пальцы, чтобы дотронуться до них, то почувствовала, как мои руки щекочут потоки воздуха, наполняя мои… крылья. Я летела.

***

Алдуин прислонился спиной к стенке башни, которая не давала им упасть. Фрейя затихла в его руках, прикрыв глаза и всё глубже окунаясь в видение. От выпитого мёда и от усилий, затраченных на ту'ум, кружилась голова; он притянул её поближе, коснулся щекой её волос, ощутил ровное тепло её дыхания на своей коже. Этой ночью она увидит Нирн его глазами, проживёт его воспоминания. Она узнает, какая это радость — нестись навстречу ветру, быть в той стихии, для которой рождена её душа. И даже когда восходящее солнце подрежет ей крылья, за днём всегда наступит ночь и снова вернёт её в сладостный сон. Он глубоко вдохнул, пытаясь замедлить вращение мира, который будто накренился вокруг своей оси. Думать было физически больно: казалось, его разум опутала незримая густая паутина. Гораздо легче было просто лежать здесь и обнимать её. Хоть ненадолго он тоже мог грезить наяву… Его последняя мысль была о том, что Леонтий всё-таки не врал. Выпивка действительно приносила сладкое забвение. Однако Леонтий предупреждал его и о последствиях. Вспомнить бы только, что он про них говорил…