Поруганная красота

                    Дориат опустел после бегства Лютиэн. Краски померкли, музыка стихла — даже птицы молчали в роще возле её былого пристанища в кроне Хирилорна. Праздники стали казаться неуместными: пышный тронный зал более не украшали цветы и ленты, и редкие пиры в нём проводили весьма сдержанно. Без принцессы ничто не казалось прежним.       Улыбки давно не озаряли лица короля и королевы. Трон по левую руку Мелиан пустовал, постоянно напоминая о потере. Однако его не убирали. Надежда продолжала жить.       Поначалу Тингол полагал, что Келегорм пленил Лютиэн и силой взял её в жёны, но разведчики опровергли эти подозрения. Её сочли погибшей. Никто не верил, что она могла выжить в безрассудной авантюре, в которую ввязалась вслед за Береном. Элу Тингол сознательно послал его на смерть. Он не предполагал, что влюблённость заставит его дочь последовать за ним; до последнего рассчитывал если не на её благоразумие, то по крайней мере на дориатскую стражу.       Затем явился посланец Финдекано. Он принёс голову Берена и леденящие кровь вести: возлюбленный Лютиэн оставил её Морготу в обмен на богатства и надел в Дортонионе. Предатель признался в этом сам незадолго до казни.       Услышав это, Мелиан лишилась чувств. Такого не случалось с ней никогда; так Тингол понял, что даже Изначальные способны терять сознание от нехватки сил.       Не было предела скорби родителей прекрасной принцессы. Дориат погрузился в траур.       Убитый горем, Даэрон поклялся больше никогда не петь и не играть музыку.       Покои Лютиэн не трогали с тех пор, как она исчезла: они остались такими, какими их она покинула. Тингол часто заходил в них. Он прикасался к вещам дочери, вспоминал её улыбку и смех, некогда звеневший под сводами Менегрота, мечтал вновь услышать её голос, поцеловать её лоб. У него не укладывалось в голове, как кто-то мог причинить ей, такой чистой, светлой и прекрасной, боль.       Старший сын Феанора тоже бывал в плену у Моргота, вспоминал Тингол. Его освободил кузен. Несчастного повесили за руку на склоне Тангородрима, но по сравнению с участью Лютиэн это покажется прогулкой по саду, — и не найдётся героя, готового её освободить. А сколько юношей клялись ей в любви!       Короля охватывала бессильная ярость. Вот чего стоили все их слова.       Но даже если Лютиэн освободится, она не вернётся прежней, понимал он. Её жизнь будет сломана, а красота — поругана. Никто больше не увидит её в танце, не услышит её песни.       Сколько раз Элу Тингол просыпался в слезах посреди ночи, не сможет поведать никто. Он больше не пил вина и не носил драгоценностей и шелков. Одежды его стали просты и темны, лицо осунулось и побледнело. Волосы он теперь заплетал только в простые косы.       И вместе с владыками Дориата горевал их народ. В королевстве проклинали имя сына Барахира и рок, что привёл его.

***

      Двери тронного зала отворились.       Тингол, сидевший на троне и глядевший долу отсутствующим взглядом, поднял голову. К трону быстрым шагом направлялись двое. Первым был Маблунг, а во втором король опознал эльфа из дома Феанора.       Государь нахмурился. Сдерживая улыбку, Маблунг поклонился и сообщил:       — Мой король, это посланец лорда Маэдроса. Он принёс добрую весть, — на его щеках проступил румянец. — Она… она касается принцессы.       Феаноринг, не проронив ни слова, протянул королю запечатанный свиток.       Тингол вскочил с трона и вырвал его из ладони феаноринга. Дрожащие руки не сразу справились с печатью и развернули свиток, и затуманенный волнением разум поначалу не мог опознать тэнгвар и вникнуть в смысл написанного. Но вскоре Тингол прочитал:       Сим письмом возвещаю тебе, король Дориата, Элу Тингол, что дочь твоя, Лютиэн Эльвиэль, была обнаружена моими воинами и приведена в мою крепость живой и относительно невредимой.       Искренне твой,       Маэдрос Феанорион       Тингол замер, потрясённый краткими и сухими строками. Слёзы хлынули из его глаз. Как бы он ни повторял про себя, что нельзя плакать перед придворными и тем более перед чужеземцами, чувства захлёстывали его и лишали твёрдости. Он обхватил себя руками и согнулся, чем напугал Маблунга.       — Мой государь, — тот осторожно шагнул к королю.       Король не слышал его. От волнения его била дрожь. Кажется, кто-то помог ему сесть на трон, подал вина и о чём-то спрашивал, пока он приходил в себя. Кто-то шептался. Однако он целиком погрузился в мысли о прочитанном.       Из оцепенения его вывел испуганный голос Мелиан.       Тингол ошарашенно взглянул на жену и протянул ей скомканное письмо.       Прочитав его, королева присела рядом на своём троне, и слуга поднёс ей вино. Владевшая собой лучше супруга, она взяла кубок и медленно осушила его, глядя перед собой.       В зале повисло молчание. Опустив кубок, королева некоторое просидела в задумчивости, а затем промолвила:       — Наша дочь не сможет вернуться в Дориат.