В прямом смысле бессердечный

— Господин Чон, то, что вы просили уже привезли. Оказывается, девушка заранее зачем-то собрала свои вещи, так что Хонджуну пришлось не утруждаться, — сообщает прислуга, пока Хонджун — один из охранников Чонгука таскает какой-то чемодан в гостиную. Чонгук разминает шею и откидывает взглядом чемодан, а потом кивает своим людям, мол, спасибо можете идти. Не то, чтобы он печётся о Лисе — такое в принципе не возможно— просто он подумал, что негоже держать девушку у себя в «гостях» неделю и не дать ей переодеваться, вот и приказал привести её вещи, которые, как оказывается, уже заранее собраны. А потом Чонгук встаёт с дивана, и устремив взгляд на лестницу ко второму этажу, вновь смотрит на красный, большой чемодан. Интересно, как там его сладость? Не померла ещё?

***

И снова этот потолок. И снова ураган мыслей. Лиса полной грудью вздыхает, и морщится от боли, когда слабо двигается на кровати в попытке найти удобное положение, но случайно задевает раненую руку. Одна из прислуги Чонгука пару часов назад помогла ей вытащить нож из кисти и обработать рану, забинтовать, но боль всё ещё никуда не ушла. Врача вряд ли позовут, и вряд ли она будет двигать этой рукой в течение месяцев, а может, и годов. Хотя, на этот счёт переживать не стоит — она же всё равно умрёт через неделю. Чонгук убьёт её, когда выпьет её чистой крови. До чего же она скатилась… Лалиса Манобан — одна из величайших охотников на вампиров, сейчас так легко принимает свою смерть, так легко даёт какому-то мерзавцу поранить себя. И пусть, что этот мерзавец тоже не из простых личностей. Суть в том, что Чон Чонгук реально победит, а Лиса ничего с этим не сможет поделать ради Джису. И это так сильно бесит её. Вдруг слышится стук в её дверь, и не успевает Лиса что-либо сказать или сделать, как в комнату нагло заходит Чонгук, вынуждая её тут же приподняться на кровати, и тут же поморщиться от резкости своего движения и его последствии в виде новой порции боли в руке. — Чего тебе? — хмурится Лиса, прожигая взглядом своего врага и не понимая причину его визита. Что на этот раз он удумал? — Опять грубишь? — прислоняется вампир к стене рядом с дверью и насмешливо смотрит на Лису сверху вниз. — Я вообще твои вещи принёс, — кивает он на чемодан у входа, и Лиса только сейчас это замечает. И от этого Лиса ещё сильнее хмурится. — Ты вновь вломился в мой дом, и мало того, лазил в моей одежде? — в её голосе читаются нотки возмущения и брезгливости. А Чонгук же смеётся, слыша её вопрос, ибо это так абсурдно и глупо звучит. — Нет. В твой дом вломились мои люди, а не я. И никто, тем более я, в твоей одежде не лазил: ты, оказывается, сама собрала свои вещи, — пожимает он плечами и всё объясняет, а потом вдруг становится серьёзным: — Если не секрет, то куда ты собиралась? — это и вправду его интересует. — Хотела с сестрой в другой стране отдохнуть, — зло говорит Лиса, обвиняющие на него смотря. — Но какие-то придурки помешали. — Отдохнуть? — не обращает он внимание на её оскорбление, и, отстраняясь от стены, медленно к ней приближается. Она от этого напрягается сильнее и плотнее прижимается к кровати. Нет, не боится… Просто осторожничает, ибо этот психопат на всякое способен — она убедилась сегодня утром. — От чего отдохнуть? — и сам не зная зачем, продолжает и дальше интересоваться Чонгук, а потом останавливается совсем близко к кровати, замечая скованность в движениях Лисы, её напряжение. И самое главное: она всё ещё не боится его. Это его бесит и привлекает одновременно. — От вас, — шумно сглатывает Лиса и смотрит на него снизу, изучая его лицо взглядом. А он и вправду красивый: бледное, словно мел лицо, тёмные-тёмные глаза, сверкающие при слабом освещении комнаты, и растрёпанные волосы, которые в сочетании с тёмной рубашкой, распахнутой на верхние пуговицы вовсе не портят образ, а наоборот, придают какую-то свою ауру. Ауру, от которой во рту пересыхает и мурашки по спине пробегают. — От нас?.. — хмыкает Чонгук, а потом, ухмыльнувшись своим догадкам, оседает на кровать, становясь к Лисе ещё ближе, отчего её ненависть и осторожность усиливается — он замечает по её взгляду. — Устала вампиров убивать? — это и вправду кажется ему странным. У охотников отпусков в принципе не бывает. Особенно у таких важных, как Лалиса Манобан — внучки самого президента. — Или же… — тянет он с насмешкой, а потом ещё сильнее к ней приближается. Ещё ближе. Ещё. До тех пор, пока она полностью не вжимается в кровать, а он почти нависает над ней. — Устала этих жалких людишек спасать? Лиса шумно сглатывает, нервничает, и сама не понимая, отчего: от этой мучающей близости или вопроса. Вопроса, который её душу наизнанку выворачивает. Это было так. Она правда устала спасать левых людей и подставлять собственную жизнь под угрозу. Или же жизнь родной сестры в конце концов! Тупо, да, Лиса понимает, что вампиры монстры и людей надо от них оберегать. Понимает, что люди достойны спасения. Но почему это должна делать именно она? Почему она не может жить для себя?.. Хоть раз. — Ты несёшь бред, — пытается убедить и себя, и его в этом, и даже хмурится для полной картины, вызвав у него лишь победный взгляд. Он догадывается. И это бесит её. Бесит то, что он прямо сейчас читает её, как открытую книгу. Бесит его близость, проникающий в лёгкие аромат духов, его насмешка над ней. Это не должно продолжаться, иначе она не выдержит и сделает то, что может навредить жизни Джису. — Уйди, упырь чёртов, — шипит она злостно и пытается оттолкнуть Чонгука над собой, толкая его в грудь. Пытается, да забывает о двух вещах: 1) Он вампир, и, естественно, ей не сравнится с ним в физической силе. 2) Рука. Грёбаная, забинтованная рука, о которой она совсем забыла. Как только она еле-как двигает ей, то сразу жмурится, испытывая адскую боль. — Че-е-ерт, — сразу же перестаёт она пытаться оттолкнуть Чонгука и ноет от боли да так, что даже слёзы на глазах выступают. Раньше она получала много ран из-за своей «профессии», но кажется эта, и та, что на плече — одна из серьёзных. И все они проделки Чон Чонгука. Чонгук же немного отстраняется, чтобы посмотреть, что с ней. И вновь приподнимает уголки губ, заметив рану на её руке, которая уже кровоточит по-новому от резкости её движения начинает, пачкая белоснежный бинт. — И всё-таки люди такие жалкие и слабые… Им так легко боль причинить, — выдыхает он шумно, а потом поднимает взгляд к её глазам, засматривается, заметив там слёзы, которые вот-вот готовы пролиться. До такой степени ей больно. А ещё она чувствует себя ничтожеством, ненавидит своё положение и свою слабость перед ним. Ненавидит себя за то, что даёт ему причину почувствовать победу. — Скажи честно… — уже тише говорит он, и облизнув нижнюю, пересохшую губу, склоняет голову набок. — Неужели люди тебя не бесят? Вот ни капельки? Между ними нависает тишина. Лиса обдумывает его вопрос, и делает выводы о том, что Чонгук реально над ней издевается. Проникает глубоко-глубоко в душу. Но Лиса в этом никогда не признается, ни себе, ни кому-либо ещё. Потому что её удел — спасать людей, истреблять зло. Такую судьбу выбрал для неё дедушка. Кто она такая, чтобы перечить? — На данный момент я презираю только тебя, — отвечает она надменно после нескольких секунд молчания, но кажется, Чонгук уже прочёл совсем другой ответ в её взгляде. Более правдоподобный ответ. В любом случае, Чонгук забивает на эту тему и вновь возвращает свою игривость, поддавшись вперёд. — Слушай, я сегодня добрый, — ухмыльнувшись, начинает он, на что Лиса ещё больше хмурится, уже готовясь к очередным его проделкам. И вообще, какого чёрта он не уходит? Нависает над ней, доводит, нервирует. Зашёл — отдал чемодан — вышел. Всё так сложно что ли? Или ему так нравится издеваться над ней? И вдруг Чонгук вновь отстраняется, и закатив рукава своей чёрной рубашки, возвращается на былое места. Всё с такой же ухмылкой смотрит на неё сверху вниз, нависая над ней бесяще, а потом тянет ту самую руку с закатанной рукавой к губам. Под вопросительный взгляд Лисы кусает собственную руку сильно, что даже кровь на её блузку капает — но Лису это сейчас совсем не волнует, её волнует более серьёзная тема. К примеру, почему Чонгук протягивает ей свою укушенную собой же руку и смотрит так азартно? — Что за щедрость? — Лиса догадывается, что хочет сделать Чонгук. Она знает, что эти монстры умеют не только убивать людей, но и лечить их своей кровью. Только вот Лиса от слова совсем не догоняет, почему сам Чон Чонгук сейчас предлагает ей свою кровь. За этим определённо что-то кроется. — Сладость моя, неужели ты думаешь, что я такой тиран, чтобы лишать тебя руки? — отвечает он, поддавшись вперёд и шепча тихо в ухо. У Лисы мурашки по телу бегают в который раз от того, что он губами чуть касается уха и находится к ней максимально близко, прямо как в ту ночь в клубе Чимина. Она хочет перечить, возмутиться хоть как-то, но язык вообще не поворачивается, да и Чонгук ей не даёт этого сделать, сам продолжив: — Я лишь хотел преподать тебе урок, чтобы впредь не бросалась ножами. Думаю, урок ты освоила, и теперь заслуживаешь прожить эту неделю с обеими руками, — Лиса буквально ощущает, что он противно улыбается. И вроде она должна радоваться тому, что эта адская боль в руке прекратится наконец, но её смущают две вещи: 1) «Заслуживаешь прожить эту неделю». Что это значит?.. Типа… её догадки были верны и он действительно планирует убить её, как только исцелится? Это не радует. Она должна как можно скорее найти выход от ситуации. 2) А ещё, она не хочет принимать его «помощь». Пусть лучше эту её руку хоть отрубят, но она ни за что не примет его помощи и не выпьет его проклятой крови. Ни. За. Что. Хотя Чонгук даже не спрашивает — не успев она возразить, как он тут же подносит свою руку к её губам и затыкает, сильно надавив. Лиса мычит, пинается, старается оттолкнуть, почувствовав металлический вкус крови на губах, но Чонгук не сдается. Всем телом прижимает к кровати и силой заставляет выпить своей крови с укушенной руки. И скала ломается. Ломается, потому что Лиса потихоньку перестаёт чувствовать ту самую дикую боль, которая сегодня никак её не покидала. Ощущает, что рана на руке, и та самая рана на плече заживают — медленнее, чем ожидалось, но это наверное из-за того, что Чонгук не так силён в связи с ядом, который слава чертям никак не влияет на человеческий организм. Вкус крови для неё всегда казался отвратительным, но это не мешает ей теперь уже с нетерпением выпивать его кровь, чтобы рана поскорее до конца зажила. Она перестаёт сопротивляться, и быстро-быстро дышит, облизывая губы от след крови, когда Чонгук убирает свою уже зажившую от собственного укуса руку и приподнимается, поняв, что дело завершено и раны вылечены. — И всё-таки, люди настолько слабы, что даже о собственной гордости забывают из-за этого, — тихо говорит он, смотря ей прямо в глаза, причиняет боль своими словами и вынуждает возненавидеть своё положение ещё сильнее, потому что она обещала. Обещала себе не выпить его крови и не получить его помощи чтобы ни случилось, но только что сделала это, хоть в начале и сопротивлялась. Забыла о гордости потому что… не могла больше чувствовать эту боль. Потому что была предельно слаба, чтобы чувствовать. Блять. Между ними опять нависает молчание. Она смотрит на него злостно: и не известно, ему ли на самом деле направлена эта злость, или же себе. А Чонгук же смотрит ей в ответ. Изучает её взглядом, чуть склонив голову, и при себе подмечает, что она реально чертовски сексуальна. Особенно с этой ненавистью к себе во взгляде, растерянностью, и его кровью на губах. Последняя деталь привлекает его особенно, и поэтому он завороженно смотрит на её губы, пока желание в нём возрастает. И это желание усиливается, когда её сердце начинает биться с бешеной скоростью — он всё прекрасно слышит, понимает, что своим взором на её губы вынуждает её разнервничаться. Просто она слишком сладка, чтобы отвести взгляд, слишком… слишком желанна. — Да уйди ты уже наконец, — нервно выдыхает она, пытаясь взять себя в руки, когда замечает, что Чонгук уже приближаться к её губам начинает. Совсем обозрел. Услышав её просьбу-приказ, Чонгук замирает в нескольких сантиметров. Её вишневый, сладкий аромат витает в воздухе с запахом крови, и это сводит его с ума. Как же он хочет её. Её тело, её… кровь. — Ты даже не представляешь, как тебе повезло тем, что в твоей крови сейчас вербена, — облизывает он свои губы и смотрит на неё хищно, вынудив её вздрогнуть то ли от его слов, то ли от его взгляда. А потом хмыкает и наконец слезает с кровати. — Спокойной ночи, — и уходит, оставив её шокированную, лежать на кровати. Она вновь смотрит в потолок, и не понимает, что только что произошло. На губах всё ещё чувствуется вкус его крови, по телу пробегает странная дрожь, и явно не из-за страха. А из-за чего-то… другого. Чего-то, что переполнен ненавистью, раздражением, страстью. Весьма всё смешано. Чёртов Чон Чонгук. Ну… хотя бы вылечил. Но от этого не перестаёт быть менее мерзким. Ничуть.