I was whole, whole I would remain

282 З.Э. – Драконий Камень. Элию разбудил яростный весенний шторм и тихий скрежет двери в ее спальню. Снаружи бился гром, и она напряглась, поднимаясь в постели, и расслабилась, увидев, какой маленькой была тень. Раздался знакомый топот маленьких ножек, и Рейнис забралась ей на покрывала, пробираясь к Элии, и та обняла дрожащую фигурку. – Все хорошо, сладкая, – сонно пробормотала она. – Это просто гром. – Мне приснился плохой сон, – всхлипнула Рейнис, толкаясь черноволосой головкой под руку Элии. Элия накрыла их обеих покрывалом, положив руку на спину Рейнис и потирая ее нежными круговыми движениями. Она смутно помнила, как ее отец делал так же, когда она была маленькой и не могла уснуть по ночам из-за болей в животе. Ее отец по любым стандартам был необычным человеком, но самым необычным в нем было то, как он любил своих детей. Он ничего не ждал от них в ответ. Только давал. Она хотела бы, чтобы она могла быть такой же с Рейнис и Эйгоном, но в ней было слишком много от ее матери. Она любила своих детей. Она все бы для них сделала. Но они были принцессой и принцем. На них накладывались ожидания. Сбежать от этого было нельзя. Элия хорошо знала, что такое бремя долга. Она всегда несла его лучше многих, во всяком случае, так говорили. Теперь же она не была в этом уверена. Теперь она каждую секунду беспокоилась. Теперь она лежала по ночам и думала, что может быть ее мать ошибалась. Что она была недостаточно сильна, чтобы пройти сквозь огонь и не обжечься. – Что тебе приснилось? – прошептала она своей дочери, чьи всхлипывания затихли. Рейнис обычно была таким радостным, веселым ребенком, умным и сообразительным для своего возраста, но по ночам, как знала Элия, Драконий Камень был странным и пугающим, с этими каменными горгульями и змеями, и морем, что билось о скалы под их окнами. – Пожар, – пробормотала Рейнис, вытирая нос. – Он хотел пожрать Эгга. Эгг – так Рейнис звала Эйгона. Элия не знала, было ли это потому что его имя звучало для нее, как Эгг, яйцо, или потому что он родился лысым, с большой головой. Теперь Эйгону было шесть месяцев, и его голову покрывали серебристые волосы. Он больше не был похож на яйцо, но имя приклеилось. Элия не была против. Сама она когда-то целых четыре года называла Дорана Дорном, предполагая, что их родину назвали в честь него. – Огонь, хотел пожрать Эйгона? – дыхание Элии щекотало ухо ее дочери. – Ну, это глупости, милая моя девочка. Знаешь почему? – она легонько поцеловала горячую бровь Рейнис. Она всегда была горячей, словно в лихорадке, которой у нее не было. – Почему? – спросила Рейнис. – Потому что Эйгон – маленький дракон. – Нет, – Рейнис была ошарашена. – Так и есть, – кивнула Элия. – Однажды он отрастит чешую и улетит, сама увидишь. Он унесет тебя за Закатное море и обратно. Его дыхание будет таким жарким, что будет плавить замки, – теперь она улыбнулась, и Рейнис моргнула, а потом улыбнулась яркой детской улыбкой. – Мама обманывает. – Но ты ведь больше не боишься, так? – она некоторое время гладила волосы Рейнис, прижимая ее к себе. – Попытайся уснуть. Буря пройдет к утру. Сама увидишь. Сверкнула молния, но теперь Рейнис не волновалась – она положила голову на грудь Элии и за несколько минут уснула, дыша ровно. Элия водила пальцами по густым темным локонам дочери и пыталась уснуть сама. Но она уже много лет не была маленьким ребенком, и никто больше не прижимал ее к себе, заверяя, что все будет хорошо, что буря пройдет. Ее живот скрутило от звука дождя за окном. Она задумалась, шел ли дождь там, где был сейчас Рейгар. И отсюда она снова сорвалась. В последнее время ей всегда снился Харренхол, и снова Рейгар стоял перед ней, взяв ее руки в свои. Его руки были нежными, всегда нежными, сколько бы он не тренировался с копьем и мечом. Спустя едва месяц после рождения Эйгона, когда она второй раз за два года едва не умерла, она снова чувствовала себя слабой и маленькой, словно ребенок, которого он пытался утешить. Она выдернула свои руки из его, с трудом стараясь сохранять самообладание. Она никогда не плакала перед ним, даже когда была не в себе от боли и макового молока, и не станет плакать теперь. – Элия, – сказал он, и ей хотелось бы, чтобы в его голосе была хотя бы тень стыда, хоть капля беспокойства, хотя бы малость недовольства. Только не эта тихая, твердая уверенность, как будто он знал что-то, чего она не знала. Конечно, он знал. Она только думала… Она думала, что ее брак не будет таким, где ее будут открыто унижать при всех, дабы снискать благосклонности девочки четырнадцати лет. – Элия, посмотри на меня. Она так и сделала, и к ее облегчению, ее глаза оставались сухими. Хорошо. Она не сломается и не станет рыдать перед ним. Ее не так просто сломать. Он не заставил ее сломаться на людях, когда сотни взглядов были направлены на нее, когда все ждали, что она содрогнется, рухнет под тяжестью позора, невзрачная дорнийская жена Рейгара, которую наконец-то отвергли ради дикой северной красоты. Он не увидит ее сломленной и наедине. Конечно, подлинного уединения в их жизни не было никогда, даже когда они были одни. Этого не позволяло их положение в обществе. – Я понимаю, что ты расстроена, – нежно сказал Рейгар. Нежно. Ей хотелось плюнуть ядом ему в лицо. Оберин бы ей поаплодировал. Вместо того она чуть задрала подбородок, словно могла посмотреть на него сверху вниз. Она была женщиной малого роста, а Рейгар был высок, почти неуклюже высок. Она не могла бы посмотреть на него сверху вниз даже если бы попыталась. Но она могла попытаться. Ее челюсти сжались, и она продолжила молчать. В первые дни их помолвки она почти сочла его мальчишкой, ужасающе наивным и не знающим жизни. Она была старше него на два года, путешествовала куда больше него, большему научилась, думала она. Он будет однажды королем, но она не была какой-то глупой лордской дочкой, чтобы лепетать о его красоте и тихой грации. Она была принцессой в собственном праве, ровней ему, а не какой-то пешкой. Неужели она так его недооценила? Неужели она была так слепа? Что еще он замышлял, у нее за спиной? – Но я заверяю тебя, – продолжал Рейгар, – я не желал зла. Я не хотел оскорбить тебя, Элия… Она едва не ударила его, резко отстранилась, и он замер. Она не подняла руки. Нет. Она станет королевой. Она никогда никого в своей жизни не била, и не собиралась начинать. Она не позволит ему утянуть ее на дно, унизить ее, втянув в пошлую ссору, словно они какие-то… какие-то простолюдины. Нравится им это или нет, они не были простолюдинами. Они должны были быть примером всему королевству, а сегодня его примером оказалось оскорбить ее, дабы короновать девчонку Старк королевой любви и красоты. Неужели он сошел с ума? – Не хотел оскорбить меня, – повторила она за ним, и с облегчением отметила, что ее голос не дрожал, только был чуть визгливее, чем ей бы хотелось. Она не позволит ему отмахнуться от нее, как от какой-то истерички. У нее было право злиться на него. – Не хотел оскорбить – как это могло быть хоть чем-то другим? Рейгар, – она взяла себя в руки. – Если ты желаешь завести любовницу, – теперь ее голос был твердым и ровным, – ты можешь это сделать. Но не пытайся делать любовницей невесту Роберта Баратеона, к тому же у всех на глазах! Как еще ты думал, это воспримут? Как еще думал, люди это поймут? Элия не была романтичной маленькой девочкой. Они с Рейгаром никогда не любили друг друга. Они делили ложе из долга, да, но иногда они демонстрировали привязанность друг к другу. Она не была несчастна в эти два года ее брака. Она всегда считала себя достаточно счастливой с ним, Рейнис и Эйгоном, на Драконьем Камне. Он всегда относился к ней с добротой, учтивостью, уважением, положенным жене и будущей королеве. Они редко ссорились, всегда стояли горой друг за друга при дворе и перед людьми. Он никогда не требовал от нее того, что она не могла ему дать. Но любовь? Нет. Она давно оставила на это надежды. Любовь редко случалась в таких браках, как у них, но дружба и взаимоуважение, этого стоило добиваться, и она была довольна собой, что добилась этого. Она никогда не предлагала ему открыто завести любовницу, но она посмотрела бы на это сквозь пальцы, не стала бы портить от этого их брак. Следовало приносить какие-то жертвы, когда выходишь замуж за будущего короля. Это было другое. Совсем другое. Эйрис демонстрировал всем своих многочисленных любовниц, но даже он никогда не делал ничего подобного. – Любовницу… Элия, я не собираюсь заводить любовницу, – сказал он ей, совершенно серьезно, и она посмотрела на него. Он вздохнул и встал. – Я приношу извинения, если причинил тебе какую-то боль. Я заверяю тебя, миледи, я никогда не подвергну опасности твое положение как моей жены. Тебе нечего бояться. Просто, просто есть что-то, что я не могу… – он печально покачал головой, словно это она оскорбила его. – Я объясню все со временем. Прошу прощения. Я оставлю тебя с твоими дамами. – Рейгар, подожди, – она попыталась остановить его, но он уже ускользнул. Несколько месяцев спустя на Драконьем Камне она снова проснулась от этого сна. Он всегда заканчивался там, где заканчивалось ее воспоминание, хотя иногда во сне она бежала за ним, бежала, как не сделала в реальности, и когда она выходила из шатра, мир вокруг нее горел, люди кричали, лошади визжали, раздавался скрежет стали о сталь, оглушая ее. Рейгар объяснил ей все «со временем». Он прислал ей письмо, когда пришли новости о похищении девицы Старк. Хотя все в ней кричало, чтобы она разорвала письмо на части и сожгла его, вместе с каждой до единой вещи, принадлежащей ему, она все же сохранила его. Письмо заверяло ее, снова, что он не брал себе любовницы. Он брал себе вторую жену, как Эйгон Завоеватель, его предок, как тысячи валирийцев до него. «У дракона должно быть три головы, Элия, и ты дала мне две. За это я благодарен. Но должна быть еще одна, обещанная дочь, песнь льда и пламени». Судя по всему, Рейгар поверил, что нашел свой «лед», в Лианне Старк, девочке, которую он короновал, а теперь похитил. Прошло три месяца, и от него не было и слова. Она не знала, где он был, но подозревала, что где-то в Дорне. Она знала только, что он взял с собой леди Лианну. И его письмо ничего не доказывало, ничего на самом деле не говорило. Он решил называть девочку своей «женой», не любовницей. Как это? Одобрил ли Верховный септон этот «брак»? Имеет ли Рейгар право разрывать помолвку Лианны Старк? Успокоит ли это Рикарда и Брандона Старков? Утихомирит ли ярость Баратеона? Да, принц похитил вашу дочь, сестру, невесту, но это все их самых лучших намерений, он обещает! Он хочет сделать ей третьего ребенка! Ни о чем не волнуйтесь, ступайте с миром! Конечно же нет. От этого слухи станут только еще более безумными. Северяне кричат, что ее похитили, изнасиловали, надругались. При дворе шептались, что Рейгар познал истинную любовь, что он не мог сопротивляться чувствам, эта Элия – дорнийская чужестранка – как вообще такая хрупкая, болезненная женщина удовлетворит его в постели? С чего хранить верность смуглокожей жене, когда он мог иметь истинную зимнюю розу, со светлыми глазами и кожей, белой как снег? Элия слышала каждое из этих оскорблений, как брошенное ей в спину, так и сказанное ей в лицо, последнее – самим королем. Дорнийская шлюха, заносчивая ведьма, плоскогрудая сука. Как посмела она лишить их истинной андальской королевы? Как посмела она выйти замуж за принца Таргариена, который должен был жениться на своей сестре, а не на дальней родственнице из бедного бунтарского королевства, которое никогда не знало своего места? Как смела она со своими дамами не падать ниц перед всем двором? Как смела она вырасти с привычкой высказывать свое мнение, не опускать глаза ни перед одним мужчиной, делать свои собственные суждения? Как смела она родить принцессу, похожую на дорнийку, со слишком темной кожей и слишком темными волосами, с глазами и носом как у матери? Как смела она едва не истечь кровью на родильном ложе, дважды? Как смела она лишить Рейгара его обещанного в пророчествах третьего ребенка? «Ах, Элия, но у дракона должно быть три головы. Если ты не можешь дать ее, сгодится и другая». Пламя и лед. Неужели Рейгар считал себя пламенем? Кем же тогда была она? Его выброшенным пеплом? Сожжеными останками былого брака, жизни? Нет. Она была Элией Нимерос Мартелл из Дорна. Второе дитя Лорезы и Тристана. Единственная дочь рода Мартеллов. Ее вырастили не для того, чтобы так просто выбросить, отодвинуть, забыть. Она была рождена, чтобы править. Так что, она смела. И она продолжит сметь. И это не будет, не станет ее концом. Рейгар не заберет у нее все, что у нее есть. Только не так. Он женился на ней в Великой Септе Бейлора, на глазах у Семерых. Она подарила ему двух здоровых детей, сына и дочь. Какие бы обещания он не давал Лианне Старк, в какое бы пророчество он не верил, считая, что воплощает его – все это меркло в свете ее гнева. Он сбежал. Словно трус, он сбежал. Сбежал от нее, сбежал от двора, сбежал от своих отца и матери, сбежал от дома Старк, от дома Баратеон – словно обычный вор, он сбежал с маленькой девочкой. Когда он вернется, она встретит его, и тогда он узнает, кто есть истинное пламя в их браке. Буря улеглась, как она и обещала Рейнис, которая все еще мирно спала у нее на груди. Дождь успокоился до тихой мороси. Элия осторожно приподнялась в кровати, спуская Рейнис с себя. Ее дочь не пошевелилась, только пробормотала что-то во сне. Что-то о кошках – она обожала кошек, следовала по пятам за теми, что жили на Драконьем Камне, пытаясь их поймать и погладить. У Элии была кошка, когда она была маленькой, тощее бедствие по кличке Лев, в честь ее дяди, который подарил ей его на первый день рождения. Раздался тихий стук в дверь. Было еще рано, но Элия никогда не залеживалась в постели. Она лучше всего чувствовала себя по утрам, и предпочитала начинать день немедленно, вместо того, чтобы откладывать неизбежное. В первые дни брака она часто просыпалась намного раньше Рейгара, и просто смотрела, как он спал. Когда бы он не приходил к ней в постель, он всегда засыпал в ее кровати, не возвращаясь в свои комнаты. Она считала это очаровательным, пленительным. Ее серебряный принц-дракон, спит в ее постели, мирно, как дитя. Она задумалась, спит ли он рядом с Лианной Старк в эту самую минуту, и в ее груди что-то сжалось. Может быть она никогда не любила его, но она не станет лгать и притворяться, что ей не было до него дела. Он все еще был ее мужем. Они принесли клятвы чтить друг друга превыше остальных. Неужели это ничего не значило для него? Неужели она так мало для него значила? Она была рада, что Рейнис так мала, а Эйгон всего лишь младенец. Рейнис считала, что ее отец просто уехал. Она обожала Рейгара, обожала слушать, как он поет, обожала заплетать его длинную косу. Как Элия объяснит ей все это, когда она подрастет? Отцы всегда герои в глазах своих дочерей. Ее отец точно был для нее героем. Снова раздался стук. Она вздохнула и откашлялась. – Войдите. Эшара вошла в комнату, ее длинные шелковые темные волосы падали ей на лицо. Она заткнула их за уши, поворачиваясь к Элии, и тихо закрыла за собой дверь. Ее фиолетовые глаза потемнели, обеспокоенные чем-то. В эти последние месяцы она была для Элии даром с небес, с ее умением все подмечать и коварным умом. Элии всегда нравились она и ее братья, Аларик и Эртур… Ну, Эртур теперь был с Рейгаром. – Письмо из Королевской Гавани, – тихо сказала Эшара, подходя к кровати и протягивая ей письмо. Элия выпрямилась, принимая его, сломала багровую восковую печать, украшенную рычащим трехголовым драконом. Она открыла его, а потом несколько секунд разглядывала незнакомый почерк. Эшара напряглась, с беспокойством глядя на нее. – Элия? – спросила она после долгого молчания. – Это… Новости о принце? – Нет, – Элия облизала губы, почти дрожа от шока. – Новости о короле. Он умер после приказа об аресте Брандона Старка. Ее хватка на намокшем пергаменте окрепла, и она наконец посмотрела на Эшару, которая в ответ смотрела на нее. – Ваше величество, – пробормотала та, склоняя голову. – Вы королева-консорт Семи Королевств.