I was whole, whole I would remain

297 З.Э. – Винтерфелл. Али знала, что от подножья лестницы до статуи было двадцать три шага, потому что она никогда не могла себя заставить идти с открытыми глазами. Вместо этого она посмотрела внимательно в влажную темноту крипты, прижала букет сухих цветов к груди и закрыла глаза, отсчитывая двадцать три шага, пока шла вперед. Сверху лестницы лил солнечный свет, и горели несколько мигающих факелов, но это не считалось, думала она, заставляя себя не подпрыгивать и не дергаться, когда слышала отдаленный треск. Это были просто крысы или кроты, скорее всего. Она не должна была бояться. Ей было тринадцать лет, она была расцветшей девицей, и уж точно достаточно взрослой, чтобы ходить сюда одной. Чего она могла здесь бояться? Холодных камней и старых костей? Но в глубине сердца она все же боялась, и ей было от этого стыдно. Это были мертвые дома Старк. Ее родня. Ее кровь. Она должна гордиться, что идет среди них, будь они живые или мертвые. И она была горда, конечно была, просто… Крипта всегда была такая холодная, странная, чужая, как будто граница с какой-то другой страной, а не корень Винтерфелла. Остальной замок был ее домом, она знала каждый его уголок и закоулок, как собственную ладонь, но здесь… Казалось, что каждая статуя, мимо которой она проходила, зло смотрела на нее и бормотала: «Тебе здесь не место. Убирайся» - и поэтому она предпочитала вовсе не смотреть в их каменные глаза. Она опустила сухие цветы, вздрогнула, когда ей на плечо упала с потолка капля воды, сложила перед собой руки, хотя это было глупо. Она не молилась Семерым, она просто оставляла подношение мертвым. Ее бегущие мысли закончились словами: «надеюсь, тебе понравятся ромашки», которые она, к ее стеснению, пробормотала вслух. Но ее сердце больше не билось гулко в груди, и она почувствовала себя храброй и повернулась, не закрывая глаз и быстро пробегая к лестнице. Вместо этого Али заставила себя спокойно идти вперед, твердо, глядя прямо перед собой, как могла бы принцесса или королева. Она не боялась. Она Старк из Винтерфелла, и она не боялась – краем глаза она уловила движение, тень, слишком большую для крысы, или даже для кошки или собаки, и застыла, а потом завизжала в ужасе, когда из теней перед ней выпрыгнули две фигуры. Ее спина ударилась о влажную каменную стену, и кулаком она ударила прямо в подбородок Теона Грейджоя. Тот отступил с ругательствами, и ее племянник Криган, которого она звала кузеном, чуть не задохнулся от смеха. – Ты… Ты ужасный! – она не смогла придумать ничего другого, что не было бы непристойным, за что ей вымыли бы рот с мылом. – Это не смешно, Криган! Она толкнула его к Теону, который все еще приходил в себя от ее удара, отплевываясь и фыркая. – Вы что, следили за мной? Это ужасно! Я все расскажу дяде, и он вас выпорет, вот увидите, выпорет! – Я уже великоват, чтобы Нед Старк перегнул меня через колено и всыпал ремня, – ухмыльнулся Теон, все еще потирая подбородок. Ее рука ныла – она была рада, что Берон показал ей несколько лет назад, как правильно бить, но она хотела бы попасть ему по его глупому рту. Теону было восемнадцать, и он был красивым, но, к сожалению, слишком хорошо это понимал. Али с трудом различала худенького мальчика, который учил ее, как правильно обращаться с луком, в этом ухмыляющемся мужчине, который словно радовался, когда она на него злилась. – Ты словно призрак увидела! – он искренне улыбнулся, веселясь ее яростному лицу. – Теперь я понимаю, почему тебя зовут Белой Али. Криган, который был всего на год младше нее, опять начал хихикать, Али с трудом приняла выражение лица, приличное высокородной даме. Она не какая-то служанка, чтобы ее дразнили и задирали всякие Грейджои. Кроме того, он был всего лишь воспитанником. Не настоящей семьей. В его венах не было крови Старков. Она сильно ущипнула Кригана и прошла мимо обоих мальчишек, отчаянно желая, чтобы она была выше ростом и более царственной. Ее коса немного распустилась, и она была уверена, что опять видна эта глупая прядь… Теон насмешливо замурлыкал «Время моей любви» ей в след, пока она поднималась по лестницам, отряхивая юбку, и она отлично понимала, какой куплет он имел в виду. «Была моя любовь как снег прекрасна, и волосы ее – как свет луны». Ну, может быть она и была бледной, но не бледнее остальных, и не было в ее волосах света луны – просто дурацкие серебряные пряди. Если бы только ее назвали хоть как-то иначе, а не Алисанной. Теперь она никогда не избавится от сравнений с Черной Али, не говоря уже об Алисанне Таргариен, хотя Добрая Королева даже и не выглядела совсем по-валирийски, у нее были золотые волосы и голубые глаза. Али досталось от отца длинное лицо Старков и темно-коричневые волосы, кроме нескольких прядей серебряных волос ее матери, достаточно частых, чтобы это было заметно. Она очень аккуратно собирала волосы каждый день, чтобы как можно лучше их спрятать, но очень часто это было гиблое дело, особенно если учесть ее фиолетовые глаза. Издалека она выглядела как обычная северная девушка, но лицом к лицу – тогда начинались шепотки и разглядывания, потому что невозможно было отрицать, что ее мать была настолько же далека от севера, как какая-нибудь дорнийка. Она не стыдилась быть дочерью Рейлы Таргариен. Но ей бы не хотелось, чтобы это было первое, и иногда единственное, что думали о ней люди. «Я настоящая Старк», – сказала она себе, покидая крипту как можно скорее. И неважно, что остальные думают. С этой мыслью она направилась прямиком к богороще, обходя развешенное для просушки белье и срезая путь через кухни, где она остановилась погладить старую рыжую кошку, спавшую на подоконнике, и стащила кусок лимонного пирога, и быстро жуя и глотая, она спустилась по каменным ступеням, прошла через двор и толчком открыла недавно покрашенную дверь. К этому времени ее настроение, испорченное выходкой Теона, улучшилось, и она наслаждалась теплом солнечного света и мягкостью земли под ногами, и она сняла плащ, пусть и понимала, что пожалеет об этом, когда снова поднимется ветер. Джейн Пуль играла с маленькой Бет Кассель и несколькими другими детьми слуг в горячих источниках, и если Али была удивлена, что с ними не было Сансы и даже Арьи, она вспомнила, почему, когда Джейн позвала ее: – Леди Старк сказала мне передать тебе, что швея уже скоро будет тебя ждать, Али! – когда она прошла мимо, оставляя плащ рядом с кучкой одежды и туфель в траве. Али приветственно помахала им и подвязала юбку, чтобы суметь удобно устроиться на другом конце теплого пруда, и провела руками по воде, смывая следы крипты из мертвых с ее разума. Потом она сбросила сапоги и чулки и опустила ноги в пруд, шевеля ступнями и жалея, что вода не была горячее. Ванны она всегда принимала обжигающие, к тревоге ее служанок. Потом она снова поднялась на босые ноги, простонав, и, обходя ветки и камни, пошла к чаще чардрев, направляясь к сердце-древу в ее центре. Шум смеха и криков играющих детей затихал вдали, как песни певчих птиц и подвывание ветра, пока не стало тихо и мирно. Воздух почему-то казался тяжелее, и она расправила юбку и приняла более подобающий богобоязненный вид, подходя к лику на белой коре. В отличие от крипты и мраморных статуй внизу, она никогда не чувствовала себя не в своей тарелке у сердце-древа. Как и Сансе, ей нравились сказки о Семерых и красивые деревянные маски в Сломанной Башне, она навещала септу в Белой Гавани и с восторгом смотрела там на витражные стекла и висящие кристаллы, но здесь она ощущала нечто другое. Здесь ей казалось, что никто и никогда не причинит ей вреда. Это место было безопасным для нее и опасным для чужаков. Словно старые боги смотрели и ждали, охраняя ее. Словно отец был здесь. Она присела у кривых корней, скрестила под собой ноги и попыталась рассказать ему о своем дне. Она рассказала, что они ели на завтрак, как они с матушкой ездили в Волчий Лес, как видели там лису, которая пила из ручья. Она рассказала о своих уроках с септой, как они с Сансой устроили соревнования в стихосложении, и Берон, который втайне старался читать больше стихов, чтобы принцесса сочла его образованным, собирался их судить, но Арья сказала, что им нельзя будет сочинять о любви, и Санса швырнула в нее пером. Она рассказала о том, что дядя Нед съездил в Ров Кейлин, навестить дядю Бена и тетю Джонель и их новую дочку, Лиарру, и рассказала ему, что этим вечером в Винтерфелл приедут болотники. Она рассказала о своей вышивке, и как она собирается сшить еще несколько вещей для своего невестиного сундука, и опять рассказала, каким красивым она считала Маленького Джона Амбера, пусть у него и страшные волосы. Она не стала говорить о Теоне и о том, как боялась крипты, и как она боялась будущего, что ее пошлют на юг, замуж за какого-нибудь лорда, и все про нее забудут... Но этого не случится, матушка никогда не позволит, чтоб такое случилось. Али немного знала о первом браке матушки, когда ее еще называли королевой, и она была замужем за своим братом, но когда она была маленькой, она впервые увидела шрамы на груди, спине и ногах матушки, и спросила про них, она помнила, как матушка взяла ее руку, поцеловала и сказала: «Это было чудовище, но оно уже давно мертво, любовь моя». Али только через год поняла, что она говорила об Эйрисе Таргариене. Она надеялась, что он ужасно страдал. Она не могла себе представить, чтобы кто-то хотел причинить вред матушке... Матушка была доброй, нежной, но очень сильной, и Али считала ее самой красивой женщиной, что она видела, пусть даже она и звала себя старой и седой. Матушка не была седой, но на ее лице были морщины, а волосы были белыми, как снег. Люди до сих пор смотрели ей в след, когда она проходила мимо, и иногда бормотали: «Ваше величество», но она шла, будто не слышала. Не найдя больше о чем рассказывать, она просто сидела в тишине и пыталась вспомнить голос отца. Прошло только три года с тех пор, как он умер, но она волновалась, что с каждым днем забывала все больше. Рикарду Старку было за пятьдесят, когда он умер, для большинства мужчин это был солидный возраст, но многие жили и куда дольше. Ее отец умер на охоте, куда поехал с ней, его сердце отказало совсем без причин, просто из-за возраста, так сказал мейстер Лювин. Али уехала вперед на лошади, и услышала, как он зовет ее, а потом лай собак, когда она повернулась, он уже повалился в седле, и умер до того, как к ним поспели стражники. Иногда она волновалась, что он сердился на нее, за то, что она не вернулась быстрее, но она пыталась уговаривать себя, что это неправда. Он любил ее. Может быть ей было всего десять, но она знала, что он любил ее. Она была самым последним его ребенком, но она не казалась ему хуже других только потому, что родилась от второго брака, от второй жены, от южной жены. Он учил ее ездить верхом, он поднимал ее, чтобы она могла вскарабкаться на лимонное дерево в теплице, он каждый год устраивал небольшой пир в честь ее дня рождения, и он первым назвал ее Али. Отец не был мягким или нежным человеком, но она помнила его лицо, его бороду, как она сидела у него на коленях, как он держал ее на руках, как она иногда находила их с матушкой здесь, в богороще, сидящими в тишине и уюте, и она помнила, что в день его смерти шел летний снег, как он падал на ее волосы, пока она обнимала его и плакала. На следующее утро снег растаял, но тем вечером, когда весь Винтерфелл сидел в молчаливом бдении, собравшись вместе в богороще и в залах замка, с свечами и лампами в руках, их окружал сияющий белый свет. – Так и думала, что найду тебя здесь. Али подняла голову и увидела матушку, которая смотрела на нее, улыбаясь. Она моргнула и рассмеялась, поднимаясь на ноги и отрываясь от сердце-древа. – Но сначала ты проверила теплицы. – Проверила, – подтвердила матушка, нежно взяв ее за руку и поцеловав ее в волосы. – Думала, что найду тебя спящей под лимонным деревом с книгой на коленях, моя мечтательная девочка. – Мне нравится их запах, – ответила Али, когда они отошли от чардрев и пошли к горячим источникам. – Запах лимонов – тебе не кажется, что они пахнут морем? – Морем? – матушка задумалась, она видела это по блеску в ее нежных фиолетовых глазах, таких, как у нее. – Алисанна, ты всего дважды была в Белой Гавани. Что ты знаешь о море? – Я читала о нем, – ответила Али, решив не натягивать чулки и натянула сапоги на босые ноги. К чему было стараться, ей всего равно скоро переодеваться. – Я бы хотела однажды отправиться в путешествие морем, ты бы не хотела, матушка? Теон говорит, что когда ты на корабле, это как будто на лошади или в повозке, только оно колышется не только сбоку на бок... Веселая улыбка матери пропала при упоминании Грейджоя. – Теон уже много лет не был на море. Теон много лет нигде не был, с тех пор, как его отец восстал с Железными островами против королевы и юного короля, в короткую войну, которая продлилась меньше года, прежде чем их сокрушили и снова подчинили Железному трону. Али не помнила той войны, она была совсем маленькой. Но когда отец и дядя Нед вернулись, они привезли с собой Теона в качестве воспитанника. Теон не поедет домой, пока не умрет его отец, сказал ей Берон. Она не могла себе представить, каково это было, и как бы он ее не раздражал, она думала, что будь на его месте, тоже была бы не очень приятной со всеми. – Знаю, – сказала она, махая на прощание детям, игравшим в прудах. – Он просто играет в железнорожденного в борделях, так сказал Криган... – Криган еще ребенок, и ему нечего делать в борделях, – матушка неодобрительно понизила голос, когда они покидали богорощу, – и я уже подумываю отправить его назад в Ров Кейлин. Он приехал сюда учиться с кузенами, а не ходить за Грейджоем, как щенок. Али решила в таком случае не рассказывать о гадкой шуточке в крипте. Криган был глупым и невыносимым, но он все равно был ее другом, куда больше, чем Теон. И они с Бероном всегда ладили – она жалела Берона иногда, его самым близким братом был Бран, который был очень милым, но ему было всего семь. Точно недостаточно взрослый, чтобы ездить верхом, охотиться и тренироваться со старшими мальчиками. В основном он любил только карабкаться по стенам и бороться с Арьей, как два каких-то одичалых. – Ты когда-нибудь была в море? – спросила она матушку, когда они шли через полный людей замок, поднимаясь по винтовой лестнице. – Только на Драконий Камень и обратно, – коротко ответила матушка, не делясь деталями. Она не любила говорить о своей жизни до Винтерфелла, ни куда она ездила, ни что она видела, ни какой была жизнь в Красном замке. Иногда она рассказывала Али о Рейгаре и Визерисе, о первом очень редко, а о втором, думала Али, недостаточно часто. Она знала, как больно было матушке от того, что ее сводный брат не навещал ее с тех пор, как вырос, но Али встречала этого мальчика, нет, на самом деле взрослого мужчину, только однажды, когда ей было десять, перед смертью отца. Они тогда гостили у отца тети Кет, лорда Хостера. Визерис ее ненавидел. Он был совершенно любезен и вежлив со всеми, но после пира, когда она должна была быть в постели, а вместо этого гуляла по темным коридорам с Арьей, изучая… – Она мне не сестра, – рявкнул он на матушку, когда они стояли в отдаленном алькове, тихо споря друг с другом. – Фиолетовые глаза и пара серебристых прядей не делают ее Таргариен. – Конечно же нет, – спокойно ответила матушка. – Она Старк, как и ее отец, но все же она твоя сестра, Визерис, твоя родня… – Старки мне не родня, – яростно отрезал он. – Как волки не родня драконам. Просто маленькое отродье, которое он заставил тебя породить взамен его дочери-шлюхи… Она услышала, как матушка резко вдохнула от ужаса, но прежде чем она успела расслышать матушкин ответ, их нашел дядя Нед и увел их с Арьей в спальню. Арье было только пять, она была слишком мала, чтобы понять, что услышала, но Али проплакала весь остаток ночи. Это было ложью. Конечно это было ложью. Это неправда, заверяла она себя. Он просто сказал это, чтобы обидеть матушку, он был зол на нее за то, что она вышла за отца, за то, что ей пришлось покинуть его. Но факт все же был в том, что она не была единственной дочерью своего отца. Когда они подошли к спальне Сансы, ее кузина-племянница стояла совершенно спокойно, с выжидательной улыбкой на лице. Швея и ее помощница стояли склонившись рядом с ней, поправляя подол нового платья Сансы. Для них всех должны были сшить новую одежду в подготовке к поездке на юг. Через месяц, в его шестнадцатый день рождения, должно было закончиться регентство Эйгона Таргариена, и он женится на Маргери Тирелл, а принцесса Рейнис присоединится к Старкам в Риверране после турнира в честь именин ее брата, официально коронации и свадьбы, для подготовки ко второму и последнему путешествию на Север, где она станет готовится к собственной свадьбе и жизни в роли леди-жены Берона. Али встречала раньше Рейнис – они все ее встречали. Принцесса прожила в Винтерфелле чуть больше двух лет, отбыв как раз перед ее пятнадцатилетием. Теперь ей было семнадцать, и на следующий год к этому времени они с Бероном уже будут женаты. Мысль, что Берон, Берон, который был ей как брат, раздражающий и в одинаковой мере добрый, вдруг будет женат и может даже зачнет сыновей с принцессой Таргариен, была совершенно невозможной для нее. Когда Берон и Рейнис в последний раз стояли рядом, она возвышалась над ним, и не колебалась напоминать об этом другим. Али сомневалась, что в их жизни когда-нибудь будет настоящая любовь, как та, о которой поют певцы, но по крайней мере, это будет интересный брак, чтобы следить со стороны. – Мы закончили, миледи, – сказала швея, поднимаясь с усталым вздохом. Санса вежливо поблагодарила ее – Санса всегда была так вежлива, что Али было немного не по себе, что ее превосходит манерами девочка, которой не было и одиннадцати. Но они с Сансой одинаково любили сладости, певцов и сказки, как они с Арьей одинаково любили лошадей и прогулки вне замка. Ей никогда не хотелось сестер, потому что у нее были они, и она никогда не хотела с ними расставаться. Она знала, что должна была желать себе сильного лорда, за которого должна была выйти замуж, но Али не видела ничего плохого в том, чтобы продолжать жить здесь, как всегда, мирно и довольно, и все вместе, все они. – Арья, пожалуйста, перестань кататься по кровати, – сказала Кейтлин с ноткой веселья, хотя она тщательно сжимала губы, чтобы не улыбнуться. – Твоя очередь на примерку. – Мне не нужно больше платьев, – проныла Арья, но все же скатилась с кровати и с неохотой забралась на стул, встав на него и скорчив рожицу Сансе, которая куда хуже их матери скрывала свое хихиканье. – Ты растешь как трава, – сказала матушка, взлохмачивая волосы Арьи, которые были длинными и прямыми, как у Али, только чуть более светлого оттенка коричневого. – Мы же не хотим, чтобы ты бегала в юбках, которые едва достают тебе до колена, милая. Арья отчаянно посмотрела на Али, как будто ее готовили к жесточайшей пытке, и швея начала укладывать ткань и скреплять ее булавками и иглами. Али не удержалась от улыбки в ответ, и Арья показала ей язык. – Почему Али не пойдет передо мной? Она любит платья, – жаловалась она. Она была права, Али любила платья. Мода ей нравилась также, как Сансе и Джейн Пуль, им нравилось рассматривать разные ткани и цвета, слушать истории о неприличных модах при дворе и о всяких легкомысленных штучках, которыми им, как Старкам, не следовало интересоваться. Но это не значило, что она хотела всю жизнь провести, просто сидя и будучи красивой. На свете было столько всего, что можно было сделать и увидеть, чтобы тратить на это время. Арья так много ерзала и дергалась, что на нее ушло вдвое больше времени. Все это время Али наблюдала, как Санса упражняется в письме, сидя за своим маленьким столом, у нее был самый аккуратный из них всех почерк, и было что-то завораживающее в том, как деликатно она выводила каждую букву, как перо скользило по пергаменту. Арья, несмотря на возраст, превосходила их обеих в счете, но Али все равно намного больше нравилась история. Она ее любила, хотя все их уроки очень удобным образом обрывались на трагедии Летнего Замка. Если бы она была мальчиком, подумала Али, она молила бы о разрешении поехать учиться в Старомест, чтобы стать мейстером. Было бы так замечательно чудесно знать обо всем, что окружает их в мире. Но женщин не допускали в Цитадель. Она не знала, почему. Вернее знала, но эти объяснения никогда не казались ей достаточными. Дорн позволял женщинам наследовать до их братьев и править. И разве ими не правила королева-регент и ее совет, пусть даже в совете были одни мужчины? Почему женщинам не позволяли учиться и изучать искусство астрономии, целительства и архитектуры? Она знала многих умных женщин, высокородных и из простонародья. В конце концов она сошлась на том, что никогда не выйдет замуж за лорда, у которого не будет библиотеки. Он может быть самым красивым мужчиной Вестероса, но если он не будет любить читать, она будет его презирать. Это было бы такой пустой потерей возможности. Когда с Арьей наконец закончили, она спрыгнула с стула со вздохом облегчения и опять запрыгнула на кровать. Санса оглянулась и ахнула, капнув чернилами на ее красивые буквы. – Не лезь в мою кровать своими грязными ногами! – Мои ноги не грязнее твоих! – Нет, грязнее, я знаю, что ты все утро проторчала в конюшнях, смотрела как ковали лошадей! Матушка, скажи ей… – Ты крыса, вечно на меня жалуешься… – Ты пришла в мою комнату вся в грязи… Али осторожно пробралась мимо ссорящихся, а Кейтлин встала между своими дочерями: Арья сняла с ноги туфлю, чтобы бросить в Сансу, которая была очень занята одновременно крича на свою сестру и отчищая капли пролитых чернил. Али заняла место рядом с швеей. Ее новое платье было бледно-голубое, чтобы подчеркнуть цвет ее глаз. Она бы запротестовала, но она всегда обычно предпочитала более холодные оттенки. Она терпеливо ждала, пока с ней закончат, и остаток дня провела в уроках танцев с Сансой и Джейн, жалея, что с ними не было Эддары Толхарт, с которой они могли бы друг другу посочувствовать: Али любила музыку, и ей нравилось смотреть, как танцуют другие, но не могла похвастаться собственными талантами. Наконец день склонился к закату, и они все пошли к воротам замка. Это не был визит каких-то могущественных лордов, так что им не так важно было выглядеть богаче всех, а детям вести себя как можно лучше, но все же в воздухе было ощущение чего-то непонятного. Али не могла сказать, что это было. Любопытство? Она всегда была любопытна, так что это не было чем-то необычным, но она полагала, что это могло быть потому, что Лианна Старк не была здесь с самых похорон отца. И тогда она приехала одна, на позаимствованном жеребце и с мечом за спиной. Во всех историях Али описывали ее сводную сестру как красавицу, чья красота была ее проклятьем, потому что именно она заворожила Рейгара и побудила Роберта на восстание, но тогда она не была красивой. У нее были темные круги под глазами, лицо было худым, и она оставалась только три дня, чтобы оплакать отца, а потом уехала на рассвете, не попрощавшись. Вернулась к своему лорду из грязей, шептались слуги. Единственный мужчина, который пожелал ее принять после ее позора. Это была ложь – Али знала, что были предложения, в конце концов – от Мандерли, от Болтона, от Амберов – но когда дикая и распутная Лианна вышла замуж, вышла она за Фенна из Лилифена, брата Жианны, жены Хоуленда Рида. Когда Лианна Старк наконец вернулась домой, со своим ребенком-бастардом, которого она называла Бен Сноу, несмотря на то, что он родился в Королевских Землях, ее приняли в Дозоре-в-Сероводье, а не Винтерфелле, как будто бы для того, чтобы помогать больной жене лорда Хоуленда, и потому, что ее лорд-отец запретил ей или ее сыну-драконьему семени когда-либо появляться в его замке. Но это были только слухи, как и слухи, будто со временем Лианна отрастила жабры и перепонки между пальцев, и попала под чары Уила Фенна, который, по слухам, был маленьким, как карлик, но его бронзовые ножи были покрыты ядовитыми слезами. Ходили слухи, что у него был раздвоенный язык, и он наполовину был колдуном через свою мать ведьму, и Али всегда в этом сомневалась. – Я слышал, у нее есть еще один ребенок, – дружелюбно сказал Берон, спускаясь по ступенькам и становясь рядом с ней, пока открывались ворота. – Девочка. Будто их и так уже не достаточно, – он улыбнулся собственной шутке, и Али закатила глаза. – Я слышала, Риды приедут вслед за ними, – ответила она, – раз уж мы говорим о девочках. Когда она в последний раз видела Берона в присутствии Миры Рид, он был необычно тих, и красными у него были не только волосы. – Не понимаю, о чем ты говоришь, – пробормотал он под нос, приняв вид надменного лорда, и Теон усмехнулся, явно услышав ее шутку, а Криган беспокойно переминался с ноги на ногу перед ними. Бран пытался разглядеть, что происходит, вытягивая шею, а Арья склонилась перед ним, чтобы он мог видеть из-за нее, хотя она не была намного выше него. Они хихикали и едва не упали прямо на Сансу, которая выглядела недовольной, что они так ведут себя перед гостями, но потом взгляд Али скользнул дальше… Уил Фенн редко ездил верхом раньше, это было очевидно, по легкой неловкости, с которой он спешился. И наоборот, его жена с легкостью слетела с седла, и когда они встали рядом, стало очевидно, что он и не был карликом, но и слишком высоким для болотника он тоже не был. Лорд Фенн был на дюйм ниже своей жены, но вел он себя не так, он шагнул вперед и опустился на одно колена перед Недом и Кейтлин. Лианна коротко поклонилась, она была одета по-мужски, хотя сейчас не носила меч, насколько видела Али. Вместо того, она держала на руках маленькую девочку – потом она опустила ребенка, которому было лет шесть или семь, и крепко обняла брата. – Как хорошо увидеть тебя, сестра, – тепло сказал Нед, и Лианна что-то пробормотала в ответ, мягко и настороженно улыбаясь на глазах всех жителей замка. Фенн что-то сказал маленькой девочке, и Али услышала ее имя – Рая – пока не заметила, что спешился третий всадник. Он был выше Лианны и выше Уила Фенна, и тогда она поняла, к своей неловкости, что это был Бен Сноу. Она даже не была уверена, что они привезут его с собой. Когда люди говорили о бастарде Рейгара Разрушенного, она представляла кого-то со светлыми волосами и глазами, возможно очень утонченного, дорого одетого. Она не представляла, почему – он же не рос при дворе и не был оруженосцем какого-нибудь знатного рыцаря. У него не были светлые волосы, и он не казался утонченным. Он был высоким и худым, с мрачным лицом, с коричневыми, почти черными волосами, которые сейчас убирал от лица рукой в перчатке. Он казался старше четырнадцати лет, старше Берона, и когда он поднял голову и оглядел древние стены Винтерфелла, что-то странное скрутилось в ее животе. Она не была уверена, беспокойство это, страх или ожидание чего-то. Какое ей было дело до внебрачного сына мертвого короля? Он скорее всего отправится на Стену через несколько лет – что еще ему оставалось? Ему никогда не позволят ни на ком жениться, особенно на ком-то из богатой и могущественной семьи. Но было странно. Он казался странным. Когда он подошел ближе, она поняла, что это было то же чувство, что в крипте. Она боялась, не его, но чего-то другого, и она не была уверена, чего. Он стоял рядом со своей матерью, взяв сестру за руку и кивая чему-то, что говорил ему Фенн, а потом коротко улыбнулся Рае, которая смотрела на него, широко раскрыв глаза. – Подойдите и поздоровайтесь с Феннами, дети, – сказала Кейтлин, и матушка положила руку ей на плечо, и Алисанна Старк оказалась лицом к лицу с Беном Сноу, и их взгляды встретились, и они оба почти скривились, он при виде ее фиолетовых глаз Таргариенов, она при виде его серых глаз Старков, серых глаз, которые она всегда хотела для себя. Она быстро пришла в себя и вежливо улыбнулась, задаваясь вопросом, не положено ли ей сделать реверанс – он, конечно, бастард, но высокородный – и он коротко поклонился, пробормотав: – Миледи. – Добро пожаловать в Винтерфелл, мастер Сноу, – сказала она, и он посмотрел на нее, словно пытался понять, не лжет ли она. И на самом деле, Али пыталась понять то же.