Наследница Бобрового утеса

Месяцем ранее. Винтерфелл. Королева Севера умирает. Все еще красивое лицо осунулось, потемневшие рыжие волосы мокрыми прядями прилипли ко лбу. Пересохший, в трещинках рот едва заметно шевелится. Ей трудно говорить, но она все равно не перестает шептать. Спустя короткое время не будет и этого. Будут только сиплые крики и кровавые борозды на коже. Он видел уже похожее: два дня назад так же умирала шестнадцатилетняя Эддара Толхарт, придворная дама королевы. И вместе с ее криками в коридорах Винтерфелла слышали стенания ее отца, лорда Брандона Толхарта. Боги оставили ему единственное дитя — младшую дочь, и ту ему суждено было пережить. Мейстер Волкан дрогнувшей рукой наливает настой макового молока в маленький ковш. Серебряная ручка в виде оскаленной головы лютоволка холодит руку, но ладонь второй обжигает, когда он пытается приподнять с подушки мокрый от пота затылок. Против всех ожиданий, страдания от этой хвори не облегчает даже маковое молоко. Он это знает, но, сжав беззубый рот, все равно дает ей сделать несколько глотков. К королеве Севера уже трое суток входит только он. Нет ни преданных служанок, ни верных рыцарей. Слуги покидают замок каждый день. Ему не страшно: Старые боги даровали ему долгую жизнь, и если она должна закончиться скоро, он к этому готов. — Джон знает? — разбирает он еле внятный шепот, наклонившись к груди, которая ходит ходуном. — Да, Ваше величество, — он многое видел в своей жизни, но сейчас чувствует, как горло судорожно сжимается. — Мы отправили ворона сразу же, и ответ пришел вчера ночью. Он собирает людей — тех, кто остался — и должен быть уже в пути. Ваш брат просил оставить мальчика здесь, обещал защиту. Он напомнил вам слова вашего отца: «В Винтерфелле всегда должен оставаться Старк». — Последний раз, когда моя мать оставила здесь Брана и Рикона, это едва не стоило им жизни, после того, как замок захватили Железнорожденные, — каждое слово вырывается из ее горла с клекотом. — Винтерфелл можно отвоевать. А мертвых сейчас не поднимет даже магия. — Ваше величество, ходят слухи, что эта болезнь — не что иное, как магия. Никто не знает, что происходит за Стеной сейчас. Вы уверены, что ребенок… — Отправьте гонцов по Королевскому тракту, — она начинает беспокойно ворочать головой на подушке. —  Скажите, что Север заплатит любую цену, если какой-нибудь благородный дом согласится взять к себе Неда. Если они не дадут ему погибнуть. Здесь его ждет только смерть. Найдите самых надежных людей, тех, кто может вывезти мальчика из Винтерфелла незаметно. Немедленно. Мейстер качает головой. Ни одному дому Вестероса не нужна награда, ибо этот ребенок сам сеет смерть. Врачевание тут бессильно. Толпы беженцев собираются на Королевском тракте из Сервина, Хорнвуда, Последнего Очага — так ему передавали. Охрану покоев королевы еще удается держать, но он сам слышал, как слуги — те самые, которым Санса Старк, первая своего имени, дала кров и защиту, пьяно кричали вчера ночью в винтерфелльском дворе, что нужно убить волчонка, и дело с концом. Они опорожнили бочку с элем и добрались бы до второй, если бы их не усмирили рыцари королевской гвардии. Увы, сегодня число защитников еще убавилось. Но вслух говорит только одно: — Как скажете, Ваше величество. Он выходит за дверь, чуть не сшибая хрупкую мальчишескую фигурку, укутанную в длинный плащ с волчьим воротником. С продолговатого лица на него в упор смотрят темно-серые старковские глаза. Двумя неделями ранее. Кастерли Рок. До замка они доскакали уже заполночь. Но темнота не мешала, мальчишка рядом с ним на редкость хорошо ориентировался в ночных шорохах и звуках, а Западная дорога была широкой и достаточно ровной. Близость замка они почувствовали по освежающему морскому воздуху и крикам чаек. Рэймун Черноводный всматривается в огромный темнеющий силуэт с торчащим донжоном, пытаясь угадать, где сейчас находится Алисанна Ланнистер, леди Кастерли Рок. После того турнира в Хайгардене не было ни одной встречи с ней, даже случайной. Очевидно, что она их не искала, а он не успевал отбиваться от девиц, которых его отец присматривал для выгодного Простору брака. И он помнил, что она сказала ему тогда, на турнире в Хайгардене. Точнее, шепнула на ухо, после того, как он надел венок из роз на ее голову. Рэймун многое знал о доме Ланнистеров, как и о других Великих домах, мейстеры воспитывали его как наследника грандлорда, будущего правителя Хайгардена. Но совсем мало — о ней самой, хотя отец мог бы рассказать, поскольку не раз упоминал, что хорошо знал «всю эту семейку» и ее мать — тоже. История ее рождения была окружена слухами, хотя ничего чрезмерно предосудительного в ней не было: бастардов рожали не только простолюдинки. Но ее мать была не просто знатной девицей, она была рыцарем, и никто этого оспорить не мог. Поэтому сплетни шелестели ещё очень долго. Все замолчали только после мятежа в Ланниспорте, усмирение которого стоило ее матери жизни. Это он уже хорошо помнил сам. Говорили, что девчонка от начала и до конца присутствовала на казни в Ланниспорте и смотрела, не отводя глаз, как ее дальние сородичи дергаются в петле. Она отказала им в привилегии быть обезглавленными, как это положено знатным лордам. И после этого в Западных землях, да и во всем Вестеросе, никому уже больше не приходило в голову сомневаться в ее праве на Утес Кастерли. …Они останавливаются у крепостного рва, мальчишка рядом натягивает поводья. Он худощавый, но на удивление крепкий и ловкий, и держится в седле так, как будто в нем родился. Вдвоем они проскакали сотни лиг, но паренек даже не намекнул на то, что устал или голоден, лишь цепче держался за поводья темно-серого, резвого жеребца. Отец, узнав бы о том, что его занесло в земли Ланнистеров, опять ругался бы на чем свет стоит, но он лично считал встречу с мальчишкой и его провожатым в Гостинице на переправе в Речных землях невероятной удачей. … Он не хотел сначала туда заезжать, возвращаясь обратно в Королевскую гавань с выполненным поручением от Малого Совета из замка старого лорда Рута. Но Освальд Рут был крайне скуп, и два дня поил его дрянным кислым вином, поэтому Рэймун решил заглянуть в таверну и попробовать отменного крепкого эля, который Хеддли умели варить. К тому же его беспокоило состояние подковы на правой задней ноге Ветра, и он не прочь был бы посоветоваться с кузнецом, обратный путь был не скорым. В длинном зале, пропахшем копченым мясом, луком и перебродившей брагой, было шумно и на удивление многолюдно. Он еле нашел себе место в темном холодном углу, вдалеке от очага. За соседним столом увидел знакомое лицо — Морган Лиддль, один из отпрысков нищего, вымирающего дома Лиддлей, горного клана Севера. Его потрепанный щит с полуистершимися еловыми шишками был прислонен рядом, к ножке стола. Он помнил парня, когда тот приезжал оруженосцем на турнир в Долину Арренов вместе с рыцарем, сиром Марлоном Мандерли, вторым сыном лорда Белой гавани. По возрасту, он, пожалуй, будет младше его самого, парню лет шестнадцать, не больше. Рэймуну не терпится узнать новости с Севера. Перед переправой у Трезубца собрались огромные обозы беженцев, знамена северян в военном, мать его, облачении, мелькали тот тут, то там. Даже здесь, в зале, он видел людей Амберов, Хорнвудов и других. — Морган, старина! Путешествуешь вместе с сиром Мандерли? — Можно и так сказать, — буркнул тот, бросив него хмельной взгляд. — С сиром… Мандерли… — Куда путь держите? Морган вдруг остановил на нем глаза и задержал взгляд надолго, словно, наконец-то, узнавая. — В Кастерли Рок, — икнул.— Держу. И отхлебнул еще из огромной кружки. Что-то с ним странное творится. Но при словах «Кастерли Рок» Рэймун решил, что теперь уж точно не отстанет от Лиддля, пока не вытащит из него всего. — Ну, так еще эля за мой счет, — подмигнул он ему. И через полчаса он узнал даже больше, чем хотел и готов был услышать. С Севера шел мор, да такой, по словам уже совершенно осоловелого и воняющего страхом Моргана, что ничего подобного в Вестеросе еще видывали. Он что-то бормотал о магии, о мальчишке, проклятии Старков и в конце концов признался, что сир Мандерли два дня назад умер от этой хвори, и он не знает теперь, ни что делать с трупом, ни как дальше везти волчонка. Когда Рэймун предложил ему разделить обузу — самому проводить маленького Старка в Кастерли Рок, а он, Морган, пусть бы занимался бренным телом сира Марлона, от облегчения тот чуть не растекся по грязному столу. Наскоро сунул ему письмо, которое нужно было передать из Винтерфелла вместе с мальчишкой. У Рэймуна оставался, конечно еще один вопрос, почему именно Кастерли Рок должен был принять мальчишку. Но ничего внятного на этот счет Морган сказать уже не мог, кроме того, что было еще предложение насчет Сероводья, но сир Мандерли не рискнул лезть в эти треклятые болота. С тех пор, как хозяйкой Сероводья стала Мирра Рид, Ридов не было видно при дворе королевы Севера, хотя они оставались знаменосцами Старков. … Мальчишка сидел в углу, закрывшись капюшоном большого, коричневого плаща, грыз баранину на косточке, запивая ее сидром. — Значит ты — Эддард Старк? — спросил Рэймун у него негромко, приблизив одолженную у трактирщика свечу, чтобы рассмотреть его лицо. Правильные черты, мальчишку можно было бы назвать даже смазливым. — Да, — это все, что он ему ответил. И всю дорогу в пути оставался столь же разговорчивым. … У ворот их встречают двое привратников и трое ланнистерских солдат, видимо из замкового гарнизона. Решетка за ними немедленно опускается. После короткого обмена приветствиями и передачи послания, их провожают в надвратную башню, в комнату для стражи, до распоряжения госпожи. Рэймун переглядывается с мальчишкой в ожидании. Даже если тот тревожится или боится, по нему этого не скажешь. Им приходится прождать не менее часа, когда один из солдат, наконец, возвращается. — Миледи ждет вас. Мальчика мы отведем в приготовленные для него покои, ему подадут ужин. После нескольких поворотов в узких коридорах, Рэймун заходит в большой зал. Это явно не пиршественный зал Утеса, но тоже впечатляет размерами и роскошью убранства. Алисанна Ланистер стоит у длинного дубового стола, освещенного огромным канделябром со свечами. Доставленное им письмо лежит на столешнице. Он видит ее второй раз в жизни и первый — в женском платье. Эта картина оказывается настолько неожиданной, что он смаргивает.Свободный крой с одной стороны слегка скрывает ее фигуру, с другой — подчеркивает рост и стать ее крепкого тела. Багряный бархат еще сильнее оттеняет белизну кожи, которая напоминает ему алебастр. Вышитый золотом лиф туго обтягивает ее грудь. Девичью грудь, которую он не видел на турнире под латами. Распущенные волосы убраны ото лба, но свободными прядями растекаются по ее плечам и груди. Он кланяется, получая в ответ наклон головы. — Миледи. — Сир. Она присаживается за стол на высокий стул с гербом Ланнистеров в изголовье и жестом показывает ему на стул напротив. Ему никогда еще не приходилось вот так, наедине, беседовать ночью с благородной девицей. Это против всех правил, но Алисанна Ланнистер не соблюдает их нигде — ни на ристалище, ни в замковых залах, понимает он. Дверь открывается, и слуги на подносах расставляют еду. Холодная утка, фаршированные перепелиные яйца, засахаренные фиги и груши в меду. В двух кувшинах приносят вино. — Мы уже поужинали, сир Рэймун, — говорит она. — Но я разделю с вами трапезу. — Я благодарен вам за гостеприимство, миледи. Слуга с поклоном наливает вино в два кубка и тут же уходит. Он действительно голоден, поэтому не чинясь, принимается за угощение. Она же лишь отпивает мелкими глотками из кубка, слегка смачивая губы, он замечает, как они начинают влажно блестеть в свете от камина. Учтивая беседа, которую полагается вести во время застолья, отчего-то пока не складывается. Рэймун встречает ее чуть настороженный, чуть насмешливый и, в то же время, смущенный взгляд, и сам не знает с чего начать. — Я распорядилась, чтобы мальчика накормили и проводили в отведенные ему покои, у дверей будет стоять стража. На всякий случай. «Что ж, предусмотрительно», — думает он. Вдруг алая портьера за ее спиной начинает слегка колебаться. Тяжелая материя раздвигается и в залу медленно, помахивая хвостом, входит огромный лев, он таких раньше не видел. Инстинктивно Рэймун хватается за меч, лежащий рядом, но леди Алисанна предупреждающим жестом останавливает его и, запустив пальцы в гриву подошедшего к ней зверя, легким движением прижимает его шею, заставляя лечь рядом. — Это пещерный лев. Я нашла его логово в каменном мешке под замком, когда девочкой прибыла с матерью сюда. — И он вас не тронул?! — сердце до сих пор не на месте, кусок застревает в горле, и ему приходится быстро запить его пряным дорнийским. — Нет, — просто отвечает она, продолжая расчесывать пальцами львиную гриву. — Мы подружились. Шерсть льва золотится в свете камина, грива отливает рыжиной, пряди волос Алисанны Ланнистер почти то же цвета, и мешаются с львиными космами, когда она наклоняется, чтобы погладить его. Потом расправляет спину, откидываясь на стул, и концы ее распущенных волос ложатся на бедра. Ему до зуда в пальцах хочется прикоснуться к красному бархату и взять в ладони ее волосы. Боясь, что она прочитает это в его взгляде, он стремительно отводит его. Лев лежит, не шелохнувшись. «Слава Семерым, с этой блядской магией покончено», — любил приговаривать отец, вспоминая прошлое. Но что это, как не магия? Лев лежит тихо, положив голову на лапы, но не сводит с него своих светло-коричневых, косо посаженных глаз. А еще Рэймуна не покидает чувство, что несмотря на все положенные учтивости и церемонный тон, хозяйка замка над ним посмеивается и словно проверяет. — Не бойтесь, он сыт, — в подтверждение своим мыслям он слышит легкую насмешку в ее голосе. — Что вы, миледи, по сравнению с вами он просто котенок, — не удерживается он, прикасаясь пальцами к неровной горбинке носа. Сломанный от ее удара щитом, он сросся кривовато. Правда шлюхи в борделях находили красивым и его нос тоже. Стоило ли им только верить? Она сцепляется с ним взглядом и первая опускает глаза. — Давайте к делу, — она кивает на лежащее перед ней на столе письмо. – Мальчик — Старк? По крови - это очевидно, думает он. Но вряд ли это пришлось по нраву северным лордам. — Указом королевы Сансы он назван Эддардом Старком, наследником великого дома Старков, Королей Севера. — Значит, бастард? Рэймун видит, как на вершинах ее скул вспыхивают алые пятна. — Похоже, что так, миледи. — Но все хорошо знают, кто его отец? — Болтают разное. Но эти слухи не для девичьих ушей, миледи. Она сверкает своим зеленым взглядом: отец рассказывал, что во времена Семи королевств, в битве на Черноводной они победили благодаря дикому огню, и что зрелище было столь же ужасно, сколь красиво. Река полыхала зеленым светящимся пламенем. Именно таким, какое он сейчас видел в глазах Алисанны Ланнистер. — Я оставлю его в Утесе, — говорит она решительно. — Отправлю ворона в Винтерфелл завтра утром, к королеве Сансе. — Вы можете этого не делать. Королева мертва. Она замирает, слегка откидываясь на спинку своего высокого стула. — Она была доброй, — говорит так, как будто его здесь нет. — И очень печальной. Всегда печальной. Я почти не слышала, как она смеется. Она кормила меня сладостями, когда мы с матерью приходили в ее покои. Моя мать была верна ей безмерно. А я считала Винтерфелл своим домом, пока… Кто же сейчас правит в Винтерфелле? Рэймун пожимает плечами. Воронов в Винтерфелл сейчас не посылают, да и обратно, похоже, их тоже не дождаться. Что там происходит, ведомо только Семерым. Он спрашивает, кивая на письме в ее руке: — Там есть что-нибудь о том, что сейчас происходит на Севере? Дороги запружены, у переправы рядом с Трезубцем разбит походный лагерь, в который продолжают прибывать северяне. Мальчишку переправляли тайком. Вы не думали о безопасности вашего собственного замка? Говорят, что с Севера идет мор. — Есть, — коротко отвечает она только на его первый вопрос. И повторяет: – Я оставлю его в Кастерли Рок. Уже поздно, сир Рэймун. Ваши покои в левом крыле замка должны быть готовы. Я распоряжусь, чтобы вас проводили. Колеблясь, добавляет: — Хотя, нет, сама вас провожу. Оглядывается через плечо на косматую голову дремлющего льва и тот, словно почувствовав ее взгляд, потягиваясь, встает на лапы рядом с ней. — Я представляю такую опасность, миледи? — он пытается шутить. — Или вы не чувствуете себя в безопасности в собственном замке? — Я не разгуливаю по ночам одна, сир Рэймун. Молодой девице это ведь не пристало, верно? Он опять чувствует поддразнивание в ее голосе, но в ответ просто учтиво наклоняет голову. Коридоры становятся уже, идти рядом не представляется возможным, поэтому он пропускает ее вперед, а сам идет сзади, рядом с почти бесшумно вышагивающим львом. Свет факела выхватывает на стенах портреты с гербами Ланнистеров и искусно вышитые гобелены с псовой охотой. Рядом с одним из портретов он чуть замедляет шаг — молодая прекрасная леди, с высокой короной золотистых кос и знакомыми зелеными глазами. Живописцу удалось передать всю их глубину. — Кто это? — Леди Джоанна Ланнистер, — отвечает она, чуть приостанавливаясь. — Вы похожи на нее, миледи. Алисанна Ланнистер бросает на него резкий взгляд из-за плеча и хмыкает: — Она была красавицей. И дальше весь путь продолжается в молчании. Пламя высоко поднятого ею факела подсвечивает золотом ее и без того слепящие блеском волосы, освещает белую кожу ее плеча, там, где оно переходит в изгиб шеи. Ворот платья в этом месте чуть оттопырился, позволяя заметить уходящую под ткань россыпь веснушек. От увиденного кровь бросается ему голову, и он задерживает дыхание, надеясь, что она не обернется в этот момент. Возле дверей одной из комнат она останавливается и распахивает ее. Оттуда тотчас же выскакивает пухленькая молоденькая служанка с пустым кувшином воды и приседает в реверансе: — Все готово, миледи, чистая постель, горячая вода. — Иди, Дастин. Через пару минут шаги служанки затихают, но они вдвоем все еще стоят перед открытой дверью. — Доброй ночи, миледи. — Доброй ночи, сир Рэймун. И тут же, мгновенно, до того, как она успеет хоть как-то помешать, он подносит ее руку к губам, успевая за этот миг почувствовать все: жесткость мозолей от рукояти меча, запах ночных фиалок от ее кожи и легкую дрожь ее пальцев.