Наследница Бобрового утеса

ВИНТЕРФЕЛЛ, два месяца назад Джон нашел ее в крипте. Ее не успели похоронить, только перенесли сюда. Холодный мертвый воздух здесь был таким чужим — чужим для Сансы, ее длинных, рыжих, растекшихся до пола огненно-живых волос, блестящих в свете факела. Он смотрел в ее лицо, обезображенное муками и болезнью, и видел другое — легкую улыбку, такую, которая иногда появлялась на лице Неда, неяркую, как северное солнце. Дрожащей рукой подхватил скользнувшие шелком по ладони волосы, укрыв ими ее плечо. Потрескивающий факел осветил каменные, застывшие лики Старков. Ему казалось, что он видит упрек в каждом из них, даже в кротком каменном взоре своей матери. « Я щит, который охраняет…» слова клятвы, которую он слышал сотни раз, которую его губы помнили, как имя собственного сына, резанули болью, и сердце захлебнулось. Он не смог бы помочь, даже если бы успел прискакать день, два назад, да даже много раньше. Но от того, что не услышал ее последнего вздоха, от того, что ее перенесли сюда чужие руки, сердце ворочалось в груди острым, ранящим, колючим осколком. Тормунд Великанья Смерть, враз постаревший, после того, как хворь забрала его двоих младших сыновей, ждал его в окружении небольшого отряда у входа в крипту. Молча положил руку на плечо и сжал его. Джон, кивнув, быстрыми шагами пересек главный двор замка: мертвые тела валялись здесь, неубранные, с одинаковыми кровавыми бороздами на лицах, вперемешку с лошадиной упряжью, разломанными деревянными бочками из-под вина и расколотыми щитами. Падальщики кружились прямо над горгульями Первой Твердыни. В башне мейстера было тихо, пахло горько и дурманяще. На небольшой жаровне курились ароматом какие-то травы, в двух клетках ворошились вороны, а за грязным, в подтеках, столом сидел незнакомый маленький, тщедушный паренек. Когда хлопнула дверь, он, вздрогнув, обернулся. С покрытого испариной лица черными, расплывшимися зрачками смотрели глаза. И, казалось, не видели. Джон принюхался. Маковый отвар. — М-ммилорд, — его язык заплетался, и казалось, он вот-вот упадет сам. — Где мейстер Волкан? — Джон, подойдя, крепко тряхнул его за плечо. — Он умер, три дня, или быть может, больше назад, — паренек дернулся в его руках, как тряпичная кукла. — Он учил меня всему понемногу, милорд. Но ничего не помогало, я не спал несколько дней, милорд. Ничего не может спасти от хвори. Я не хочу больше слышать эти крики. Они кричат так, как будто из них выцеживают душу по каплям, милорд! Я не хочу больше их видеть, не хочу. Не хочу… меня никто не заставит… меня… Его страдальческое мычание стало затихать. — Как твое имя? — Джон крепко сжал его плечи, заставляя смотреть себе в лицо. Мальчишке вряд ли больше, чем было ему, когда он надел черное и впервые переступил ворота Черного замка. — Рикард, — тот с трудом остановил на нем взгляд. — Рикард, милорд. — Где сейчас принц? Его увезли из Винтерфелла, это так? — только бы он знал, куда, только бы его затуманенный рассудок еще был способен выдать хоть какие-то сведения. — Я слышал, как мейстер Волкан распоряжался, чтобы подготовили коней, — глаза Рикарда черно, стеклянно отражали его перекошенное лицо. — Тремя днями ранее, по Королевскому тракту… — Куда? — Джон готов был отвесить ему оплеуху, если бы не понимал, что это будет столь же бессмысленно, сколь и безжалостно. — Я не могу этого сказать, — вдруг отчаянно забормотал он. — Мне, — скрипнув зубами, Джон впился в его худые плечи ладонями, — мне ты можешь сказать. Мне ты должен сказать! — Долина Арренов. Сероводье. Или Бобровый утес… Кто-нибудь, сказал мейстер Волкан… кто еще готов будет принять мальчишку, не перебив старковскую стражу уже на подступах к замку. … Джон отправил ворона в Королевскую гавань и разделил отряд, оставив меньшую часть в Винтерфелле во главе с Тормундом, а с оставшимися людьми (не более тысячи копейщиков и лучников) отправился к Перешейку по Королевскому тракту. В пути они потеряли еще половину — от хвори, которая подбиралась к своей жертве тихо и молниеносно, как сумеречный кот и сжирала добычу за несколько дней, выбирая новую. Несколько человек, когда они еще двигались по Северу, погибли в дорожных стычках, но ближе к Перешейку они происходили все реже и реже. Люди просто бежали, иногда бросив прямо на дороге весь свой скарб, оставив мычащих коров и блеющих баранов. То, что Неда нет ни в Долине Арренов, ни в Сероводье, он понял на исходе первой луны, когда их поредевший отряд добрался до Гостиницы на Переправе. Там его застало известие о том, что наследник Севера находится в Утесе, к которому стянуты войска Талли, Арренов и домов Севера. Вместе со своими людьми он двигался к Бобровому Утесу прямо по их следам, вдоль Речной дороги, замечая, как с каждым днем все гуще тучи падальщиков, ибо не всех успевали хоронить: тех, кого пожрала болезнь, достали меч или стрела. … Он видел Алисанну Ланнистер всего раз, лет пяти-шести от роду, не более того, в богороще Винтерфелла. Она бегала вдоль ручья с деревянным мечом, и споткнувшись, упала почти ему под ноги. Запыхавшись, девчонка подняла на него неожиданно яркие зеленые глаза на широкоскулом веснушчатом лице. Джон даже отступил на секунду от этого столь явно — ланнистерского — взгляда. У нее были глаза Серсеи, их Джон почему-то запомнил гораздо лучше, чем глаза ее отца, Джейме Ланнистера. Девочка крутанулась, подняв свой меч, и, взмахнув длинными, золотыми косами, побежала обратно. «Как Арья», — мелькнуло тогда грустным отголоском. После того, как Алисанна Ланнистер с матерью, леди Бриенной, отплыла в Утес, он не слышал о ней больше ничего. Далеко. Слишком далеко был Север, его Север. Новое королевство, которое за годы мира и наступившего долгого лета росло вширь, как чардрево. Вольный народ расселялся все дальше по Зачарованному лесу, новые поселения появлялись вдоль Молочной реки и вдоль Оленьего рога, враждовавшие прежде кланы, не помнившие ранее такого изобилия зверья в лесах и рыбы в реках, договорились о перемирии. Больше не было Короля-за-Стеной, как не было и Стены. В крепких деревянных домах было не протолкнуться от детей: их рожали много, охотно и легко, и они росли, казалось, в два раза быстрее под небывало щедрым северным солнцем. Он не раз спрашивал себя, почему Санса так легко отдала ему сына, едва отняв того от груди кормилицы. Не его же письмо было тому причиной. Да, он не просил — требовал увидеть маленького Неда, когда узнал о его рождении. Но что бы он противопоставил ее решению, будь оно иным? Мальчику не было и двух лет, когда королевский кортеж достиг его дома, в большом новом поселении, там, где Молочная распадается на два притока и уходит, петляя, в Клыки Мороза. Санса передала ему ребенка молча, обронив лишь, что заберет его обратно в Винтерфелл, когда придет время. Нед рыдал так громко первые несколько ночей, что Джон, в отчаянии скрипя зубами, уже хотел было отправить его обратно в замок. В одну из таких ночей к нему заглянула Вэла, за плечом которой маячил Тормунд. Она недавно родила еще одного мальчишку, и сейчас, присев у очага, одним ловким движением вынула из рубахи большую, налившуюся грудь и, что-то монотонно успокаивающе бормоча, вложила в рот хныкающего Неда распухший, блеснувший белой каплей сосок. Она кормила его еще добрые полгода, и Тормунд, глядя на быстро подрастающего, с пробившимся румянцем на щеках Неда, гордо говорил, что только женщины вольного народа могут с молоком передать истинную силу и храбрость. Нед быстро стал любимчиком в большой ораве детей Тормунда, сильнее всего привязавшись к его дочке. Высокая и сильная девчонка с буйным кудрявым пламенем на голове, без устали носила его с собой в меховом коробе за спиной. Нед заливисто смеялся, хватаясь крепкими кулачками за ее волосы. И часто, у костра, засыпал прямо у нее на коленях, так же цепко удерживая в сжатых ладошках ее рыжие пряди. Быть может, она напоминала ему мать, думал Джон в эти минуты. Чем старше становился Нед, тем чаще Джон замечал, как по-особенному относится к нему вольный народ. Давным-давно ему самому пришлось добиваться их расположения кровью — своей, и тех, в верности которым он приносил клятвы, кровью и сталью. Но преданность вольного народа его сыну родилась из какого-то иного, неведомого ему источника. Джон нутром ощущал, это не потому, что в мальчике текла древняя кровь Старков, не потому, что Нед его сын, и не потому, что Королева Севера объявила его наследником. Нет, они берегли его, охраняли и любили так, как будто он был плотью Севера. «У малыша — звериный нюх», сказал ему как-то Тормунд. Он видел это и сам. Маленький Нед безошибочно находил Призрака по запаху в лесу, точно так же он ощущал присутствие любого, даже тщательно притаившегося хищника. Мальчик был тоньше в кости многих своих сверстников, и в его чертах он иногда улавливал ту изысканную хрупкость Сансы, которая не к лицу вроде бы будущему мужчине. Но Нед был выносливее иных здоровяков в седле, и без промаха попадал стрелой в глаз притаившейся в ветвях росомахе или белке. Отправив несколько лун назад мальчика в Винтерфелл, после того, как с вороном пришло письмо от Сансы, Джон не мог уснуть спокойно ни одной ночи. Тени умерших приходили в его сны, и он мучительно просыпался. И от того, что не слышит рядом тихого, сопящего дыхания сына становилось еще тревожнее и тоскливее. В такие ночи он вспоминал слова дяди Бенджена, отговаривающего его от участи дозорного много лет назад. «Ты не знаешь, что это такое, от чего ты отказываешься: не познать женщину, не взять на руки своего ребенка». Теперь он знал. — До Сарсфилда всего пара-тройка лиг, говорят, — Джон вздрагивает, опуская кружку с остро пахнущим элем на стол. Совсем не таким, как на Севере. Орелл, старший сын Тормунда, протягивает ему обрывок карты, почти касаясь рыжей головой низкого потолка таверны. — Хорошо, — он устало кивает ему, вглядываясь внимательно в лицо парня. Румянец, широченные плечи расправлены во всю мощь, глаза смотрят бесстрашно и твердо. Только бы Старые боги были милостивы, и он бы увидел, как Тормунд вновь обнимет своего первенца. Джон пережил так много, и столь многих, возвращаясь оттуда, откуда многим не дано, что казалось бы сердце должно оледенеть. Но это не так. Слова Алисера Торне, облачком морозного пара вырвавшиеся из его охваченного веревкой горла, снова звучат у него в голове: «Но вы, лорд Сноу, вы будете вечно сражаться в их битвах». И сколько бы битв ему еще не уготовили Боги, он хочет вымолить, выторговать у них только одно, любой ценой: он не смеет погибнуть, пока Север не получит обратно своего короля, а он — своего единственного сына.