Undivided

Веном очнулся от спячки и прислушался — неподалеку кто-то стонал. Он подобрался к стеклу и уставился на свою соседку. Женское тело уже лежало по-другому: свернувшись в позу эмбриона. «Ей тоже снятся кошмары, как и людям?» — задумался Веном, вспомнив ночные кошмары Эдди. Журналист тоже мог стонать, скулить и спать в такой же позе, как и эта странная девушка. Он потом еще долго допытывался, почему эта поза называется именно так, и тогда Эдди ему целую лекцию прочитал, что, при высоком стрессе, человеческие тела вот так вот сворачиваются, как это было, когда они еще были зародышами, и им становится легче. Веном не стал акцентировать внимание своего носителя на том, что, создав с ним симбиоз, он получил все его способности, знания и навыки, и как бы знал уже все то, о чем говорилось в лекции Эдди, внимательно выслушал и задал парочку вопросов. Ему просто нравилось, когда журналист ему объяснял, разговаривал с ним, делился своими соображениями. Веному нравился диалог с дорогим ему человеком, нравилось слушать его голос, нравилось переоценивать все полученное в новую единицу времени — это было поистине увлекательно: общаться с эрудированным человеческим существом, которое хотело поделиться своими мыслями и выводами. В тот раз Веном для себя понял, что поза эмбриона это некая генетическая память гуманоидной расы, которую они получили в процессе эволюции, просто физиологическая особенность, и просто обнимал Эдди, когда у него появлялось желание, вот так вот скрючиться и замереть. «Тогда она нечто похожее на человека, раз ведет себя подобным образом? — предположил симбиот и начал сновать юркой черной кляксой по стеклянной стене, стараясь рассмотреть каждую мелочь — было до жути любопытно. А еще очень хотелось установить с этим существом вербальный и невербальный контакт. За время, проведенное с Эдди Броком, он привык много болтать, иметь постоянную физическую связь, чувствовать эмоции, ощущения, физиологические процессы, происходящие в человеческом организме. В таком существе, как человек, тихо не бывает никогда, и всегда что-то происходит. А после столького времени в одиночестве, ему было почти что физически плохо: Веном изголодался по осязанию, по обнимашкам, по чувству неодиночества, по присутствию другого живого существа, с которым мог бы взаимодействовать. И напротив как раз такое имелось, к тому же непонятное и новое, а следовательно — интересное. Вроде бы простая девушка, но и не совсем простая, судя по выростам на голове в виде кошачьих ушек и комментариям охранников, обозвавших ее «диклониусом», «тварью» и «паразиткой». Особенно ему понравилось последнее название — «паразитка». Неужели это существо, как и он, тоже живет в симбиозе? Внутри нее кто-то есть? А еще его заинтриговала фраза про пятьдесят человек, которых эта хрупкая особь, якобы, уничтожила в мгновение ока. Человеческое тело само по себе достаточно крепко, и пусть оно и не создано для большого давления, разности температур и многих других факторов, но просто так, не имея достаточной силы, другому человеку его не убить. А тем более пятьдесят тел сразу. Кто она вообще такая?! Неожиданно раздался писк динамика, напоминающий о том, что скоро у него будут гости, и Веном постарался быстро переместиться на пол, чтобы не шмякаться об него, как это было в прошлые разы, уже понимая, что упустил момент прихода охранников и не успел подготовиться — увлекся наблюдением за диклониусом и собственными размышлениями. Обычно он слышал приближающиеся шаги: подошвы ботинок стучали по полу достаточно отчетливо, задолго до появления самих охранников, а, к их приходу, он уже или сжимался, или растекался по полу. Неважно, кормили его или собирались переместить в лабораторию, охранники всегда направляли на него свои «фонари» — цилиндры, оглушающие слепящим светом и ультразвуком, поэтому, еще в самом начале своего заключения, ему пришлось достаточно поэкспериментировать с размерами и формой собственного тела, чтобы понять как эффективнее противостоять воздействию волн. Ему удалось выяснить, что влияние агрессивного воздействия было меньше, когда он тонким слоем покрывал большую поверхность, а при сжатии — больше. При сжатии он почти сразу же впадал в беспамятство и плохо помнил куда его перемещали. Поэтому, каждый раз, когда он слышал писк динамика, старался уже заранее стать черной лужей на стеклянном полу, чтобы хоть как-то оставаться в сознании и получать информацию об окружающем мире, пока его помещают в емкость и транспортируют в лабораторию для очередных опытов чокнутых японских ученых или же кидают ему мясо для кормежки. Вот и сейчас волны резанули по рецепторам и оглушили. Симбиот, потеряв контроль над своим телом, отделился от поверхности стены и, словно мокрая тряпка, вроде той, которой Эдди иногда вытирал в своей квартире пыль, с влажным чпокающим звуком, приземлился на пол, уже привычно спеша растечься по поверхности. Сквозь пелену перед глазами, которые не успели трансформироваться обратно в тело, он заметил силуэт человека, потом сверху шмякнулся кусок мяса, и кровь из куска начала растекаться по его инопланетному телу. Краем сознания Веном продолжал получать информацию, что мясо свежее, еще теплое — как он любит, да и кровь, такая вкуснопахнущая, густая, оставляющая приятный горчащий привкус на языке, еще не успела свернуться. И что человек плюнул на него, обзывая, как и диклониуса, тварью, мразью, паразитом, которых надо не кормить, а сжигать заживо или растворять в серной кислоте. Охранник-ксенофоб сегодня был агрессивнее обычного: в предыдущие разы он не кидал мясо на самого симбиота и не плевал на него, просто тихо клял и клеймил «мразью», а сегодня прямо концентрированный поток ненависти. Ну да, пока он не может дать сдачи, почему бы и не пообзываться, правда, человек? Звуковая и световая атака, перемешивающая его восприятия словно миксер, прекратилась так же внезапно, как и началась, электронный замок пискнул, оповещая, что дверь закрылась, и подошвы зашагали прочь от его стеклянной тюрьмы, оставляя его приходить в себя, утолять голод и развлекаться, если найдет чем, до следующей кормежки или эксперимента гениальных японских ученых. Веном, с чувством, выматерился про себя на английском, копируя Эдди Брока, затем сформировал голову, поднял ее и улыбнулся в видеокамеру своим зубастым ртом, медленно водя длинным языком по острым зубам. Он знал, что мучители пристально документируют каждое его движение, но ему надоело прикидываться просто кляксой. Он может быть каким угодно, пусть они об этом знают! Симбиот сожрал принесённый ему кусок мяса, раздирая свой то ли обед, то ли ужин, на мелкие волокна острыми зубами, и слизывая кровь с лица длинным языком. Он ещё и весь пол вылизал, ну чтобы до них дошло насколько ему подвластно управление формой тела. Затем, решив, что на сегодня представлений достаточно, снова стал кляксой и переместился на переднюю стену куба, чтобы продолжить свое наблюдение за необычным созданием, которое притягивало внимание сродни магниту. Он изучал женскую фигуру, которая уже сидела отвернувшись, опершись спиной о кровать и смотрела в одну точку на противоположной стеклянной стене. Ему стало любопытно: она просто делает вид, что не смотрит на него или ей, действительно, не интересен ни он, ни окружающий мир? Разве обыкновенная стеклянная стена может быть занимательнее удивительного пришельца и его кровавого спектакля с мясом? Однако диклониус продолжал сидеть в одной позе и таращиться в стену, словно в трансе. Веном подвигался по своей стеклянной стене и так, и эдак, расстроился, что на него совсем не смотрят и замер, рассматривая девушку. «Девушку?!» — невольно переспросил он сам себя и ненадолго завис, когда осознал, что обозвал непонятное ему создание, которое внешне выглядело как человеческая особь женского пола, девушкой, будто она действительно ею являлась. После некоторых размышлений, он все же переварил внезапное открытие — ему проще считать этого непонятного диклониуса и необычное создание с ушками, похожего на милого, розоволосого котенка, каких он видел на Хэллоуин, просто девушкой, обычной простой человеческой девушкой. «Я становлюсь как Эдди, тот тоже всех женщин зовет девушками, даже свою начальницу, а той уже стукнул пятый десяток и она постоянно кричит, что ей скоро на пенсию… Докатился!» Симбиот фыркнул про себя, продолжая рассматривать застывшую фигуру, своей неподвижностью напоминавшую одно из тех изваяний, которые Эдди гордо называл «памятниками». Журналист утверждал, что эти обработанные куски камня важны для человечества, как память о событиях минувших дней. Веному, конечно, не все выкрутасы человечества были понятны, что уж поделать, поэтому он просто для себя решил, что гуманоиды просто так развлекаются. Но любая информация им запоминалась, даже настолько несущественная, а потом всплывала в самых неожиданных ситуациях, совсем как эта, когда он обозвал человека-мутанта девушкой, и сравнил ее с памятником. При воспоминании о Эдди, у Венома как-то даже потеплело внутри, и он снова захотел побезобразничать и хоть как-то привлечь внимание странной ушастой девушки к себе. Ему хотелось зрительного контакта. Какого цвета у нее глаза? А эмоции? А улыбка какая? Может поговорить нормально не удастся с первого-то раза, ведь он не знает насколько хорошо она слышит сквозь стеклянные стены, ну хоть пусть посмотрит, рукой там подвигает… Хоть что-то! Он сформировал руки, широко улыбнулся, вывалив свой огромный длиннющий язык и застучал кулаками в стеклопластик. Никакой реакции от девушки не последовало. Он метался по стене и стучал, — он хотел, чтобы она посмотрела! Разве он многого требует? У нее, что, беда со слухом? Может поорать и поругаться? А не напугает ли ее это еще больше? С чего он решил, что ей вообще будет интересно с ним общаться? Хотелось с ней поговорить, ну, хотя бы окликнуть… но этого не стоит делать — непонятно знают ли чокнутые японские ученые о его способности разговаривать. Зачем, не подумав, давать своим мучителям лишний козырь — узнают и побеседовать же захотят! Только многочасовых допросов ему еще для полного счастья не хватало! Поэтому никаких разговоров, как бы ни хотелось. Симбиот перестал улыбаться и затих. Руки и голова опять стали просто черной массой и он стек на пол, разочаровавшись в своем глупом эксперименте. Действительно, с чего бы другому существу хотеть взаимодействовать с таким, как он? Только Эдди его не боялся, гладил и разговаривал с ним. Делал ему молочные коктейли в миксере, покупал шоколадки, которые ему так нравились, разрешал откусывать бошки плохим парням и спать с собой в обнимку. Только Эдди… Никому он больше на всей этой планете не нужен, кроме Эдди Брока, пора бы уже это понять. Мысли о еде вновь плавно перетекли на размышления о непонятной девушке, сидящей в каком-то оцепенении в противоположной камере — ее же не кормили ни разу с момента появления здесь. Бросили, как какую-то бездомную дворнягу, которых очень жалел Эдди, и все старался помочь всем ушастым и хвостатым, но Веном не разрешал: его одного для журналиста вполне достаточно, он — один большой питомец, и все тут, и ни с каким котом или собакой он своим человеком делиться не собирается! А ведь и вправду, она сидит там голодная, грязная, уставившись в одну точку, как будто про нее забыли и никому она была не нужна. Неужели ей не хочется хотя бы пить? Ей не нужен туалет, сон? Но ведь там есть кровать, унитаз и раковина — она может попить, хотя бы умыться, вымыть свои ноги. Людям же нравится чистота. Почему сидит грязная? Даже такое ленивое создание, как Эдди Брок, раз в несколько недель наводило генеральную уборку в своей холостяцкой квартире, и тогда он ему помогал, залезая своими щупальцами под шкафы, за кровать и в другие, труднодоступные для пылесоса, места. И вытаскивал засохшие куски пиццы, которые заваливались туда благодаря ему же, когда он мешал Эдди есть и бросал его ужин куда попало, чтобы позлить, если журналист отказывался идти за сладким. Или же это были обертки от шоколадок, втихаря съеденные им же, и спрятанные от глаз человека, чтобы не ворчал, что симбиот ненасытная сладкоежка, а может быть даже и носки, которые Эдди раскидывал где попало, а Веном их, как бы невзначай, зафутболивал щупальцем под шкаф, пытаясь приучить к порядку, ну и чтобы был повод посмеяться. Одним словом, даже Эдди убирался, мылся, ел и спал, несмотря на свой «нездоровый образ жизни», как он его называл. И он, Веном, присутствуя при этих процессах, как бы тоже ел, вернее — получал удовольствие от вкусовых восприятий человеческого тела, чувствовал приятную тяжесть в желудке журналиста, спал, мылся, скорее — помогал Эдди мыться, ему это было не обязательно… но почему же девушке все равно? Разве не приятнее лежать на кровати чистой под теплым одеялом, чем вот так вот сидеть? А еще Эдди постоянно жаловался, что от долгого сидения у него затекала задница. У симбиота, конечно не было человеческой пятой точки, но восприятия человеческого тела, когда кровь перестает циркулировать, а потом определенные участки покалывает при возобновлении кровообращения, были ему хорошо известны. А она сидит и ей хоть бы хны… Почему ей наплевать на комфорт и на себя? Зачем так над собой издеваться? А может она уже настолько давно здесь, что уже полностью ушла в себя? Что же с ней такое случилось, что она не реагирует ни на что? Что?!