Но сначала мы поживём

      Со временем он забыл, каково это - делить с ней постель. Все те годы в пути они спали в одних и тех же мехах каждую ночь. Он всегда убеждал себя, что это ради тепла, чтобы он мог защитить её от насильников или убийц. После того, как его забрала красная женщина, он больше ни разу не делил с ней постель до той ночи накануне битвы с мёртвыми. Если кучу мешков с зерном можно было назвать постелью. Но после резни в Королевской Гавани он спал с ней рядом каждую ночь и планировал делать это всю оставшуюся жизнь. Он крепко обнимал её, когда ей снились кошмары, и помогал засыпать снова. Он также представлял её рядом с собой, когда они разлучались.       Это была бурная ночь. Шторм бушевал часами. Молния – единственный источник света, который Штормовые земли видели целый день. Раскаты грома гремели так, будто Старые и Новые Боги сражались во мраке ночного неба. Сильные ветра разбивали волны о скалы, на которых возвышалась огромная башня Штормового Предела, башня, в которой находилась их комната. Сильный дождь отбивал устойчивый, словно удары о сталь, ритм в окна их комнаты. Огонь в камине горел, хотя они не особо нуждались в его тепле. Дожди в Штормовых землях сохраняли липкое и душное тепло в течении большинства сезонов. Но огонь давал такой необходимый свет, так как он едва мог видеть её, когда зашёл в их комнату вечером. Они с Давосом отправляли воронов разным лордам и леди королевства целый день, и у него болели голова и глаза. - Длинный день, милорд? – спросила Арья, одновременно зевая и стягивая свою чёрную кожаную безрукавку. - Утомительный. Я не знаю, как вы, лорды и леди, делаете это, - пошутил он и направился к кровати, на которой она лежала. - Ты должен понимать, что сейчас ты один из них. Даже если тебе нравится притворяться, что ты всё ещё простой кузнец, чья единственная в мире забота – это какой меч выковать сегодня…       Он прерывает её речь быстрым поцелуем, который она углубляет, обхватив руками его шею. Притягивает его к себе ещё ближе, пока он не оказывается над ней, и она прижимается к нему ещё теснее. Он всё ещё нависает над ней, его колени по обе стороны от её бёдер, его руки лежат у её головы. Она осторожно проводит пальцем сначала по его скуле, затем переходит на челюсть. Её мизинец цепляется за пробивающуюся щетину на его щеке. И она смотрит на него так, словно видит его душу. Возможно, так оно и было. Даже в тусклом свете камина он видит её глаза, серые, напряжённые, никогда не теряющие бдительность, как шторм, бушующий снаружи. Он может поклясться, что видит в этих глазах кружащие серебряные облака и огромные бледные волны, разбивающиеся о берег.       Он подносит ладонь к её лицу и наклоняется, чтобы снова прильнуть к её губам. Исследует кончиком языка контур её нижней губы, уговаривая открыть рот. Она вцепилась в его рубашку и с радостью повиновалась, приоткрывая губы, когда его язык находит путь к её рту. Она пропускает его густые чёрные волосы между пальцами, хватаясь за них, чтобы ещё ближе притянуть его к себе, тихо стонет в его рот.       На мгновение он отстраняется, чтобы оставить ряд целомудренных поцелуев вдоль её челюсти, и она задыхается, когда его губы влажно скользят вниз, целуя и засасывая нежную кожу шеи. Он сладко шепчет что-то бессвязное в кожу между её шеей и ключицей. Снова и снова повторяет её имя: «Арья, Арья, Арья», как молитву, или просьбу, или что-то между этим. Он откидывает простыни, которыми она укрывалась, и опускает руку, чтобы коснуться мягких локонов и шелковистой кожи между её ног. Мышцы её бёдер дрожат от напряжения, когда он гладит их медленно и легко, позволяя раскатам грома, смешанным с её тяжёлым дыханием, задавать ему ритм.       Во время удара молнии, который на секунду освещает комнату, чтобы снова исчезнуть и погрузить их в полумрак огня, она обнимает его за шею и тянет вниз, чтобы оседлать, как в их первую ночь. Тогда они двигались с таким отчаянием и настойчивостью. Теперь же они делали это медленно, лениво, наслаждаясь вкусом губ друг друга, целуясь под шум барабанящих по окнам капель дождя. Арья на секунду закрывает глаза, покачивая бёдрами взад и вперёд. Затем она ловко справляется с завязками его штанов и опускается на него, задыхаясь, когда он полностью наполняет её, и, Боги, она не знает, как они воздерживаются от этого целый день. Он держит одну руку на её бедре, направляя её, вторая рука спускается ниже, большой палец массирует клитор, как ей нравится. Достигнув пика, она вздрагивает и выкрикивает его имя. Сладкий возглас тонет в очередном раскате грома за пределами каменных стен. Вскоре Джендри следует за ней, и она падает на него сверху.       Они почти задремали, слушая, как океанские волны разбиваются о берег, но одна мысль заставляет его тяжёлые веки открыться: - Мне попросить мейстера принести тебе лунный чай?       Она поднимает голову, чтобы заглянуть ему в глаза, оставляя невесомый поцелуй на его плече. - Что если… что если я не выпью его в этот раз? Что если я перестану пить его… вообще? – она выглядит робкой и застенчивой, милое и такое редкое выражение на её серьёзном лице.       Он знает, что это значит, что это значит для неё и для них обоих. И он любит её за это. - Я бы очень этого хотел.