Signal Lost (& Found)

Когда Чонин просыпается по будильнику от песни The Weeknd, на запястье уже ничего нет, но ему не страшно. Есть что-то утешительное в цикличности происходящего — если бы узор остался, тогда бы он действительно стал переживать. Это тот же человек, его единственный соулмейт. Он просто знает это. Они были предназначены друг другу судьбой, когда Чонину было пять и он еще играл в куличики. Парень улыбается, пока собирается на учебу. Он без происшествий отсиживает все пары, но к половине четвертого накатывает беспокойство. Он идет по кампусу с запрокинутой головой, а все его мысли о запахе кофе и хорошенькой улыбке сердечком. Он толкает дверь кафе и заходит, сразу же направляясь к тому же столику с красными креслами. Сумку он скидывает на кресло напротив, чтобы занять место Чанёлю. На доске всё ещё находятся несколько его рисунков, хотя некоторые исчезли, а на их месте видны новые наброски. Выглядит как взрыв множества разноцветных каракуль. Доска ожила. Чонин с восхищением смотрит на фигурки человечков, разные математические задачи и сердечки, которые украшают всю доску. — Приветики! Чонин оборачивается и пытается не дать улыбке исчезнуть, когда возле столика видит другого бариста с вышитым «Чондэ» на переднике. — Привет. — С чего хочешь начать? — Нет, я просто жду… — А, своего друга? Он два дня подряд заказывал латте. Могу сделать и ему тоже, — предлагает Чондэ. — Эм… — Чонин смотрит в сторону стойки, делая вид, что изучает меню, висящее сверху, пока на самом деле пытается мельком увидеть обладателя ярких каштановых волос. И у него получается. — Нет, спасибо! Я дождусь его. Вдруг он сегодня в настроении для чего-то другого. — Ладно, приятель. Звучит неплохо. — Чондэ хлопает его по плечу, и Чонина бьет током. — Ой, прости! Моя вина. Во мне слишком много статического электричества. Моя мама в шутку называет меня грозовым облаком. Глаза Чонина широко распахиваются. — О-оу, правда? Стоп, что? Он изучает дружелюбное лицо Чондэ: предположим, парень выглядит хорошо с этими привлекательными скулами и доброй улыбкой, но… Никакой связи. Никакой волны адреналина и звуков фанфар. — Ага, мой косяк. Ну ладно, подойдешь к стойке, когда определишься! — Чондэ сияет еще одной кошачьей улыбкой и уходит прибраться к столику, который только освободила парочка клиентов-грязнуль. Чонин растерянно прикусывает внутреннюю сторону щеки. Он должен… пойти за ним? Он ведь должен, это же знак, так? Да это была буквально вспышка. Поменьше, конечно, но всё равно вспышка. — Э, Чондэ, ты учишься в Хонгике? — спрашивает он. Парень оборачивается к нему и немного удивленно отвечает: — Агась! А ты со своим другом? — спрашивает уже про него. — Тоже. Их окутывает смущающая тишина, пока кофемашина не дергается, возвращаясь к жизни, и не нарушает её. Чонин поворачивается и видит Кёнсу, который сейчас, прикусив губу, сосредоточенно работает: пытается убедиться в том, что все зерна попали в серебристый держатель, установленный под машиной. Его рукава закатаны до локтей, открывая вид на напряженные предплечья в процессе прессовки зерен для эспрессо. Господи, он выглядит потрясающе. Чонин заставляет себя отвести от него взгляд и снова переключиться на Чондэ, который протирает уже другой столик. Поболтать, он же должен, по крайней мере, быть в состоянии завести непринужденный разговор с… да с любым, а особенно со своим соулмейтом, правильно? Если этот парень его соулмейт. — С какого ты отделения? — начинает Чонин. — Художественного. Знаю, избито, но прошу, ни слова о том, что я продолжу подавать кофе здесь после выпуска, — добродушно говорит Чондэ. Чонин коротко улыбается и смотрит, как тот уходит за стойку с горой посуды. Точно, задница. Он в последнюю секунду вспоминает, что ему стоит оценить его зад. Неплохо. Мускулистая и объемная. Но не задевающая ничего внутри Чонина. Чонин обхватывает голову руками. Это так поверхностно. Он что, действительно чувствует себя подавлено от того, что тот не вызывает в нем желания с первого взгляда? Кто сказал, что соулмейты немедленно должны вызывать бабочек в животе? Но вместо этого Чонин вне всяких сомнений… расстроен, тогда как должен быть в восторге. Он нашел его… правильно? — Чонин! — Чанёль пугает его и вырывает из размышлений, а потом осматривает доску на стене. — Вау, эта штука выглядит круто! Тебе опять взять бискотти? — Э-э-э, а давай-ка я сегодня пойду закажу. — Чонину нужно включиться в дело и просто продолжить разговор с тем парнем. Даже если это не кажется правильным. — Что ты будешь? — Ванильный латте, спасибо. Он шагает к стойке, готовый снова попытаться заговорить с Чондэ, но к кассе подходит Кёнсу. — Привет! Как у тебя дела сегодня, Чонин? Он помнит моё имя. Чонин чувствует, как грудь распирает от нежной волны симпатии. — Отлично, я… — он пытается не пялиться в v-образный вырез разноцветной футболки Кёнсу, но взгляд всё равно спускается туда, он упивается видом гладкой молочной кожи ключиц и груди. — …у меня отлично. — Чонину хочется оттянуть ворот ещё чуть ниже, чтобы убедиться, что кожа там такая же гладкая и бледная. — Ты обратил внимание на доску? — бодрый голос Кёнсу выводит Чонина из транса. — Да, конечно! Выглядит отлично! — Да сколько ещё раз он использует слово «отлично» за эту минуту? Кёнсу подумает, что он какой-то дебил с лексическим запасом меньше, чем у плодовой мухи. Прежде чем он успевает вспомнить какой-то синоним, Кёнсу полностью облокачивается на стойку. Он врывается в личное пространство Чонина, останавливается только в нескольких дюймах от его уха и шепчет: — Я пытался защитить твои химические формулы от кучки детишек. — После этого он отодвигается, а Чонин понимает, что задержал дыхание. Он тянется вперед, словно на магните, желая вернуть ту близость. — Но почему? — воспользовавшись выпавшим шансом, он облокачивается на стойку и придвигается настолько близко, насколько осмеливается, замечая, что он значительно выше парня, чтобы прошептать на ухо: — И почему это тайна? Кёнсу хихикает и приподнимает подбородок, чтобы удобней было шептать. Его дыхание легко касается шеи Чонина. — Потому что, думаю, я не должен влиять на эту доску. Это вроде противоречит самой её сути. — А потом бариста снова выпрямляется и смотрит на Чонина с мерцающими в глазах искрами озорства. — Тогда почему ты сделал это? Кёнсу чешет затылок. — Чувствовал себя ответственным за первоначальную работу автора. Первые штрихи на холсте всегда особенные. Слова слетают с языка Кёнсу с таким благоговением о тех моментах, когда работа оживает. Неосознанно Чонин потирает запястье с меткой. Всё замирает, и время тянется, пока они делятся мягкими улыбками и затягивающимися взглядами. — Эй, у нас есть ещё зерна темной обжарки? — спрашивает Чондэ у Кёнсу, прерывая их. — Я посмотрю, — Кёнсу отвечает старшему, коротко махая Чонину на прощание, и, проклятье, он такой милый. Чонин повторяет этот жест секунду спустя, уже после того, как тот скрывается в подсобке. — Ну что, снова латте? — спрашивает Чондэ, подмигивая. Чонин облизывает губы и выдавливает из себя улыбку другому бариста. Веди себя мило, ведь тот кажется милым. — Э, ему ванильный латте. И мне, думаю, тоже? — Два ванильных латте! Будет готово через минуту. Когда Чонин достает свою кредитку и протягивает её Чондэ, их снова бьет статическим электричеством. На этот раз он буквально видит маленькую вспышку, соскочившую с пальцев парня. — Ой! Снова прости! — говорит он, проводя картой по терминалу. Чонин стряхивает укол со своих пальцев и игнорирует такой же на сердце. Что ж, это именно оно, да? — Хочешь я кину обратно тебе карту, чтобы не поджарить твои пальцы? — шутит Чондэ, делая вид, будто карта это фрисби. Он забавный. Чонину следует оценить это. Не будь унылым мудаком. Подыграй. Он делает вдох, чтобы очистить сознание, соединяет запястье и складывает ладони в виде ракушки, готовой захлопнуться. Это удивляет Чондэ, но он ухмыляется и машет Чонину, чтобы тот отошёл. — Отойди подальше, — говорит он. — Когда просто — неинтересно. Чонин улыбается и одобрительно кивает. Он отходит на пару шагов и готовится, выглядя изумленно, когда Чондэ сосредоточенно щурится и бросает карту. Кёнсу с мешком кофейных зерен, перекинутым через плечо, возвращается как раз к тому моменту, когда Чонин пытается поймать её, жонглируя пару раз перед тем, как наконец схватить. — Отлично поймал! — улюлюкает Чондэ с поднятыми вверх большими пальцами. — Подпишись, как будешь готов, — говорит он и указывает на терминал. — И так будет всегда: я работаю, а ты развлекаешься с клиентами? — Кёнсу кряхтит из-под стойки, нагнувшись, чтобы поместить зерна на нижнюю полку. Чонин вертит стилус для подписи, но роняет, когда залипает на самую идеальную задницу, которую когда-либо видел. Два пухлых изгиба, затянутых в джинсы так тесно, что шов по центру впивается прямо в расселину. Офигеть, да у него тут сладкая круглая попка. Он так отчаянно хочет её обхватить своими ладонями. Что за чёрт. Он отводит свой взгляд до того, как палится. Кёнсу разгибается, чтобы пихнуть Чондэ, который говорит: — Знай свое место, стажёр. Чонин возвращается к своему столику, за которым Чанёль вырисовывает имя Бекхёна в окружении сердечек. Он быстро отправляет сообщение Сехуну, а потом привлекает внимание Ёля для того, чтобы продолжить работать. Пару минут спустя Чондэ приносит их напитки с латте-арт. Красивая бабочка у Чонина и милый кит у Чанёля. Чонин в восторге от изгибов крыльев и детализированных узоров. Тем временем Чанёль делает комплимент бариста, а когда тот уходит, делает большой глоток из своей чашки. — А ты свой не попробуешь? Это практически слишком прекрасно, чтобы пить. — Может, чуть позже. Не хочу обжечь рот, — говорит Чонин, и они продолжают работать. Когда Чонин наконец-то отпивает кофе, он наслаждается тем, как тот согревает его изнутри. Он решает, что латте классный. Зря он не давал ему и шанса раньше. Они дописывают работу, только пару раз отвлекаясь на переписку Чанёля и на взгляды Чонина, которые предательски останавливались на Кёнсу, протирающем столы. Когда они собираются уходить, у Чонина одновременно появляется желание остаться и вместе с тем свалить оттуда к чёрту, чтобы привести мысли в порядок. Складывая всё в рюкзак, он замечает, что Кёнсу насилу справляется с целым подносом чашек, оставленных большой компанией. Парень хмурится от напряжения, когда одна из чашек начинает опасно шататься на самом верху стопки. — Давай я помогу тебе с этим, — предлагает Чонин, быстро подбегая к бариста, чтобы взять половину посуды. — Спасибо, — Кёнсу широко ему улыбается. От этой улыбки вокруг глаз появляются восхитительные морщинки, а щеки такие милые, так и просятся, чтобы Чонин бросил всю посуду и потискал их. (Она ж всё равно небьющаяся, верно?) Вместо этого он ответственно переносит всё за стойку и складывает в большую промышленную мойку. — Хочешь присоединиться к команде? — спрашивает Чондэ. Он в шутку кидает ему губку, которую Чонин проворно перехватывает на лету. — Ого… у него хорошие руки. — Это верно, — делает комплимент Кёнсу, опираясь спиной на мойку и скрещивая руки. — Ты круто ловишь. — Если серьезно, то у нас есть вакансия. Тебе не нужна работа? — продолжает Чондэ. Чонин стоит там и разрывается между Чондэ и Кёнсу, которые смотрят на него выжидающе. И это слишком. Ему нужно свалить, прочистить голову. — Нет, мне достаточно учебы, на самом-то деле. Но спасибо. Он отдаёт губку Кёнсу, который вежливо принимает её двумя руками. Его пальцы проходятся по чониновым, мягко и тепло, в самом коротком прикосновении, но этого хватает, чтобы Чонин запутался в своих ногах, уходя. — Должен идти. Ещё увидимся. — Чонин выбегает за дверь и набирает Сехуна, который, слава богу, отвечает после первого гудка. — Так ты заявляешь, что нашёл его. Это тот же, что и вчера, или ты устроишь между ним и горячим бариста бой, чтобы определить победителя? — Другой. Но они ОБА горячие бариста. — Чонин переходит дорогу, не глядя по сторонам, и практически попадает под колёса женщины на седане, которая ведёт машину так, будто его смерть совершенно не испортила бы её день. — Что это у тебя за внезапный пунктик на барист? Эх, ладно, первого я назову Брови, а новенького… — Сехун драматично замолкает, ожидая, что Чонин продолжит. — Я… я не знаю, — он вздыхает и разочарованно взлахмачивает волосы. — Что значит, ты не знаешь? Ты же сказал, что он тоже горяч. — Я просто поддакивал тебе! Слушай, в этом-то и проблема. Его зовут Чондэ. Как и Кёнсу, он с художественного в Хонгике и работает в этом же кафе. Но я не могу рассказать о нём ничего интересного. Я… я ничего не чувствую! Сехун обрабатывает услышанное перед тем, как ответить: — …а что с задницей? — Объективно, хороша, но я ничего не почувствовал, — выдавливает Чонин сквозь зубы, говоря в самый микрофон, будто хочет втащить другу. — Как я могу ничего не чувствовать к своему соулмейту? Это катастрофа. — Остынь, королева драмы. Может, ты просто близко к сердцу воспринимаешь мой совет выпустить пар, и когда вчера у тебя появилась связь с каким-то хреном, то сейчас у тебя встанет даже на Гон Ю. — ПРЕКРАТИ ГОВОРИТЬ ПРО СЕКС! — орёт Чонин в трубку, привлекая ненужное внимание проходящих мимо девушек. Он краснеет, активно извиняется и понижает свой голос, начиная быстрее идти в сторону общаги. — Всё серьезно, Сехун! — шипит он. — Я говорил не только про похоть, а имел в виду ещё и эмоциональную связь. — Давай по порядку, ладушки? Ты только встретил этого чувака. Ты слишком много ожидаешь от паручасового знакомства. — Я познакомился с ним ещё два дня назад, — прерывает Чонин. — Да без разницы. И, во-вторых, ты не думал о том, ну знаешь, что это не твой соулмейт? Чонин вздыхает и приводит факты: он встретил его перед возвращением сигнала, их ударило током, когда они впервые коснулись друг друга, и прозвище Чондэ «грозовая туча». — Идеально, я буду звать его Туча. Может, этот удар и не был простым совпадением. Признаю, что маловероятно, но вспышки статического электричества случаются, верно? — Нас снова ударило спустя несколько минут. Если учесть все, что я знаю, так может происходить каждый раз, когда бы мы ни прикоснулись друг к другу. Сехун затихает. — Ну, согласен, звучит довольно справедливо. — Они молча переваривают информацию. — Хотя звучит довольно неудобно, если трахаться. Чонин бросает трубку. К счастью, он уже вернулся в свою комнату, и его даже не сбили на перекрестке или не задержали за непристойное поведение на людях за его порывы. Стоит искать во всем положительные моменты. Телефон звонит, и Чонин отвечает не глядя, падая на кровать. — Я полностью погряз в Кёнсу, — признается он. — Да? — искренне интересуется Сехун. После таких скинутых звонков он обычно ведет себя образцово. — Сегодня он тоже там был? — Ага. Мы поговорили всего несколько минут, но он выглядел изумительно, и это заставило и меня тоже почувствовать себя изумительно. Я несколько раз пытался заставить себя обратить внимание на Чондэ, пытался быть милым, но вместо этого продолжал глазеть на Кёнсу. Я уже говорил, что у него самая красивая улыбка? И сегодня я оценил его задницу — она великолепна. — Чонин немного взбивает подушку. — Клянусь, это так несправедливо. — Так ты запал на него. В этом нет ничего плохого. Не вини себя за это. — Но разве я не должен был запасть на своего соулмейта? — Дай ему шанс. Окей, это не любовь с первого взгляда. Тоже мне большое дело. Разве Тучка настолько скучен? Ты можешь сказать о нём что-то хорошее? Чонин смотрит на трещины в потолке и пытается вспомнить любую деталь. — Ему нравится бросать в меня вещи. — Меня проняло этим до глубины души. — Я про то, что он игривый. И он нарисовал в моем латте действительно красивую бабочку. — Вот видишь. Начало звучит неплохо, — подбадривает Сехун. Чонин переворачивается на живот. — Просто всё это странно, ты не находишь? То, что, когда я наконец довольно сильно заинтересовываюсь кем-то, оказывается, его коллега — мой соулмейт. А между нами не пролетело ни искры. — Технически, всё-таки пролетела. Чонин закатывает глаза. — Ты знаешь, о чем я, тупица. — Может, это всё часть тщательно продуманного плана, по которому Тучка в итоге влюбляется в тебя. И потом он будет рассказывать своим внукам: «Когда мы с вашим дедом встретились, он не хотел иметь со мной ничего общего. Вместо этого таскался за паршивцем, с которым мы вместе подавали кофе. Нет, ну вы можете это представить?» И все твои мелкие будут осуждать тебя, а я, в свою очередь, буду смеяться над этим даже в сотый раз. Чонин улыбается, пытаясь представить себе эту картину. Но в своих мечтах когда он смотрит на супруга, то видит улыбающееся лицо Кёнсу, а не Чондэ. Чонин вздыхает и зарывается в подушку. — Я не знаю, просто… Я даже не уверен, что снова хочу идти в то кафе… Но это неправда. Я очень хочу вернуться туда. Но чтобы увидеть другого человека. — Ты слишком себя накручиваешь, снова, — говорит мягко друг. Это помогает. Немного. И раз прошло уже больше пяти минут задушевного разговора, то к Сехуну, естественно, возвращается его дерьмовый характер. — Не кисни. Может, ты заимеешь обоих. — Чонин стонет. — Одновременно. — Иди НАХУЙ, О Сехуй, отъебись, — ругается Чонин и скидывает своего лучшего друга снова. Утром он просыпается от появления на своем запястье черных очертаний бабочки. Той самой. Он фотографирует её и отправляет Сехуну.

Такая же, только молочной пенкой.