***
Вторник, около 2 часов ночи. 3 часа до рокового события. Ночью он опять не спал. Крису постоянно мерещились неразличимые во мраке силуэты незнакомых людей, беспорядочно двигающихся по комнате. Они то подходили вплотную к его постели, то удалялись к окну, столу, стенам, к кроватям других студентов. Стоял удушливый зной, перекликающийся с затхлостью и спертостью, так что О’Нилу вскоре стало плохо. Гриффиндорец задыхался, стараясь глотнуть хоть немного прохладного весеннего воздуха, но ставни не открывались из-за плотных решёток, а дверь была закрыта, соответственно и свежему ветерку неоткуда взяться. Ещё один вдох духоты, и Крис не выдержал. Он вскочил со своего ложа, быстрыми шагами расхаживая по помещению в одних боксёрках. Было около 2 часов ночи, поэтому остальные сожильцы предпочитали поспать перед очередным учебным днём. По плану О’Нил должен был исполнить то дело до выходных, в пятницу, чтобы возможное отсутствие на следующий день не показалось кому-либо странным. Сейчас же был только вторник. Время тянулось нескончаемо медленно, и это начинало порядком раздражать нетерпеливого гриффиндорца. «Если так и дальше будет продолжаться, то до пятницы я не доживу. Только вторник…» — он поморщился, судорожно хватая разгорячённый воздух ртом. — «Стоит ли вообще выполнять задуманное? Но ведь по-другому и нельзя. Он это заслужил. И плевать, даже если меня поймают. Я сяду в Азкабан с чувством выполненного долга и с чистой совестью», — кулаки непроизвольно сжались, заставляя похрустывать побелевшие костяшки. «К чёрту сон», — подумал Крис, хватая полотенце и вбегая в душ. Прохладные струйки приятно лились по обнажённому телу, чуть приостанавливаясь в области пупка. Парень упёрся руками в стеклянную дверцу душа, впитывая необходимую влагу спиной. Опущенная голова не поднималась, а на лице застыло взвинченное выражение. Чуть увеличив напор воды, О’Нил повернулся к потоку. По чёрным волосам стекали большие капли, попадая на подрагивающие губы, в тёмные глаза, скатываясь по линии позвоночника. Лихорадочный блеск в карих омутах немного потух, заменившись решительной обречённостью. — Я должен, — тихо прошептал он как бы сам для себя. — Ради неё, — его голос смягчился при упоминании любимой матери. — Я обещаю, мама. Я всё исправлю… Крис медленно скатился спиной по стенке, сев на обжигающе холодную плитку душевой кабинки. В тот же момент тёмная макушка звучно откинулась на твёрдую поверхность, а стеклянный взгляд уставился в никуда.***
2:28 Высокая мужская фигура тенью легла на знакомую деревянную дверь с миниатюрной ручкой. Стараясь быть максимально бесшумным, он тихо приоткрыл её и скрылся во мраке помещения. Шаги по идеально гладкому полу, затем по мягкому ворсу коврика были незаметны, осторожны, однако, в висках сильно пульсировало, и мысли в голове мешались, отчаянно стараясь остановиться на чём-то одном. Свет из коридора на секунду проник в комнату, но тут же исчез за надёжной дверью. Этого момента хватило, чтобы рассмотреть лицо мирно спящей в постели сокурсницы, ничего не подозревающей, ни о чём не ведающей, а просто отдыхающей в идеализированном мире снов, мире без проблем, боли, ненужных сожалений и разрушенных надежд. Её расслабленные мускулы лица не показывали слабости, нет, наоборот, силу: девушка сумела сбежать от всего, сумела найти место, где ничего не важно, ничего не тревожит. Даже странно… Черноволосый парень с некоторым сожалением посмотрел на дремлющую фигурку. В глубине души Крис надеялся, что застанет Забини бодрствующей. Где-то там, внутри, ему чертовски хотелось услышать бесчисленное количество упрёков в свою сторону, хотелось, чтобы она ненавидела, чтобы выставила за дверь. Да всё, что угодно, лишь бы остановить от безрассудного поступка! Но ничего уже не изменить, историю не переписать, а эту ужасную ночь не стереть из памяти. Адель вечно каким-то чудом умела вытаскивать О’Нила из неприятностей, а сейчас эта маленькая воительница спала, оставив парня в кромешной темноте, и некому было осветить правильную дорогу. Гриффиндорец всё так же тихо приблизился к пологу кровати, практически нависая над девушкой. «Такая спокойная», — пронеслось в голове. Крис мигом одёрнул себя от рассматривания Забини, хотя это занятие и доставляло некоторое забавное удовольствие наглому студенту. Впрочем, сейчас ему было совершенно не до того… Он, сразу припоминая, где видел связку ключей, открыл Мерлин весть какой шкафчик тумбочки. Рука практически наугад, машинально нащупала холодную сталь острой резьбы. «Оно», — подсказывала интуиция. — «Попались. Погадите-ка, что это?» — О’Нил беглым взглядом покрутил бесхозный, случайно попавшийся конвертик в руке, и, не сдержавшись, одним ловким движением извлёк письмо. Никаких почтовых адресов и печатей — видимо, неотправленное: «Дорогой папочка… Как ты давно хотел… Мы со Скорпом снова близки,. теперь даже больше, чем раньше. Ему можно доверить всё самое ценное…» Глаза Криса ловили отдельные строки, выхватывая основной смысл, тем самым быстро пробегая текст. Дальше он читать не стал. «Плутовка. Смогла выполнить план и без меня. Так даже лучше», — он брезгливо поморщился, якобы теша своё самолюбие. — «Почему я не могу так же сладко спать, как моя дорогуша…» — О’Нил спрятал письмо обратно и положил заветный ключик в карман брюк. Мимолётным порывом он присел на краешек кровати подле Адель. — «Почему я иду на всё это… Зачем я просто не заткнулся тогда…» — на какой-то ничтожный миг парень почувствовал сожаление о потерянном, возненавидел сам себя за избранную тропинку палача чужой судьбы. Длинные пальцы неосознанно потянулись к единственному живому лучику света, Забини, нежно заправляя выпавшую волну волос за ушко. На лице показалась лёгкая грустная усмешка над самим собой, перед тем, как оно вновь ожесточилось. Возможно, теперь и вправду навсегда. — «Путь мести важнее всего».***
3:00 Верная метла взметнулась в прохладный, влажный воздух, лишь только смелая рука прикоснулась к корпусу. Улетать из Хогвартса вот так просто было крайне рискованно, но и причина отлёта была чрезвычайно важной. Вот маленькие окошки замка становятся всё меньше и меньше, а острые пики башен буквально растворяются во мгле. Крис парил прямо над территорией школы, бесстрашно ускоряясь и сбегая от всего, ещё не зная, что совсем скоро он, наоборот, сам придёт к этому «всему». Молния послушно делала различные повороты, не снижая своей скорости. Безопасный замок оставался позади, открывая вместо себя бесконечно вьющуюся железную дорогу. Она, казалось, и вправду шла в никуда, не имея ни конца, ни начала. Поблёскивающее при слабом свете луны железо просто бежало вперёд, как и О’Нил, в бешеном танце. Небо, звёзды, холодное дыхание ранней весны, рельсы под ногами и вечная даль — что ещё нужно было человеку, решившему сбежать от проблем? Но, как оказалась, у всего есть конец, так и многочисленные шпалы вдруг стали заканчиваться, поля уступили место замысловатому городскому пейзажу Лондона. Столица никогда не спит, вот и сейчас можно было заметить сотни горящих огоньков и беспечно прогуливающихся по улочкам парочек. В окружении многолюдно, а в душе пугающе пусто… Но пора снижаться.***
4:15 И вот он снова видит до боли знакомый дом, полный страданий и неприятных воспоминаний. Свет в верхней комнате по обыкновению слабо горит, немного выделяя двигающийся силуэт отца. Дождь уже стих, но ветер разыгрался с новой силой, так и норовя снести все на своем пути, в том числе и метлу О’Нила, которую тот теперь нёс в руках. Парень неприятно поморщился на старую развалину, бывшую для него когда-то родным домом. Сильные порывы необузданно колыхали чёрные волосы, растрепав их окончательно. «Дом, милый дом», — брезгливо усмехнулся Крис, скривив губы. Гриффиндорец тихо пробрался в сад перед верандой, решив обойти шаткое строение с правой стороны. Легкие шаги отдавались неприятным раздражением в теле, а шелест прошлогодней листвы, занесённой тонким слоем инея, ещё больше нервировал О’Нила, так что вскоре он смело стучал на полную ногу, не волнуясь ни о чём. Пара метров и сердце его ёкнуло. Почти свежая могила, одиноко стоящая плита с незначительным, написанным мелкими буквами, именем матери навсегда врезалась в память. Здесь не было цветов, каких-либо красноречивых эпитафий, даже простого слова от любящих её когда-то людей, а только холодный камень, приворошённый снегом, и рыхлая земля у его основания. Вокруг этого места находился в гробовом молчании огромный пустырь, так что нельзя было отвлечь взгляд чем-то другим, кроме как этим жутким гранитом. Когда-то Оливия жила, хотя и была несчастна, но она жила, дышала этим воздухом, ступала маленькими ступнями, с милой родинкой в виде сердца у миниатюрных пальчиков, по этой чёрствой, неприветливой земле. Сейчас же девушка с золотисто-рыжими волосами цвета солнца не жила и не дышала одним воздухом со своим сыном. Она обыкновенно лежала в той самой земле, по которой некогда так легко ходила, то прижимаясь, то отталкиваясь босыми ногами. Её тело поедали черви, видящие в ней не человека, а всего лишь омертвлённое, разлагающееся мясо, ничего не чувствующее, ничего не думающее, ничего не желающее. Это ужасающее существо больше не было человеком, а значит, Оливия О’Нил исчезла навсегда. Точно электрический ток прошел по позвоночнику Криса, а к горлу подступил давно сдерживаемый крик. Посмотрев на эту жуткую могилу, почувствовав запах свежей, разлагающейся плоти, смешанной с земельной эссенцией, он вдруг понял то, что раньше нельзя было просто объяснить словами. «Она мертва. Её не существует. Я остался один. Мама умерла», — с каждым новым словом сердечный ритм учащался, отбивая давно знакомую чечётку в груди. Удар, ещё один. Тук-тук-тук, и что-то больно, неестественно больно сжалось внутри бесчувственной души. — «Какой же я был дурак! Она мертва. И Лили не она. Не она. Как эта противно-правильная Поттер сможет заменить эти милые черты лица, лучистый взгляд уставших глаз, родной голос? Мне никто не нужен был, кроме мамы. А теперь она мертва. Мертва», — руки непроизвольно сжались в кулаки, а на лице застыло прежнее выражение ужаса и гнева на теперь совершенно опостылевшую ему жизнь. Зачем дышать, если Оливия не дышит? Зачем существовать, если её нет? О’Нил упал на колени пред заветной, но невероятно отталкивающей плитой, зарываясь руками в свежую почву и хватая отдельные комки. Немая скорбь постепенно перерастала в неуправляемую злобу на отца, на весь свет. Время печали уже прошло, теперь осталось только непонятное осознание чего-то недоступного и жажда отомстить. Парню всегда было легче переживать трудности, направляя боль в силу, страдания — в гнев на других. Тогда у Адель он проявил слабость, которая больше не повторится. Никогда. Вырывающиеся звуки больше не могли оставаться внутри хрупкой сейчас оболочки души. Они требовали незамедлительного выхода, и гриффиндорец наконец издал страшный, леденящий сердце крик. Так громко, что есть мочи. «Плевать на отца. Прибежит небось. Ну пусть… Жду с нетерпением», — губы еще больше скривились в безумно холодную улыбку, предвещающую что-то ужасное и отчаянное. Он теперь точно знал, что ему нужно делать. Он мог решиться на что угодно. Давно забытые порывы вернулись, чтобы исполниться, натянутые внутри струны, не выдержав давления, звучно порвались. Терять больше нечего. И некого. В голове на несколько мгновений появился назойливый образ Забили, но быстро исчез, повинуясь Крису. «Её я и так потерял. Адель мне не нужна. Мне нужна была мать, но её уже не вернуть…» Раньше О’Нил думал, что гриффиндорка способна помочь воскресить его родного человека в теле Лили, однако подобного рода иллюзии рассеялись навсегда. Тогда зачем ему Забини теперь? Теперь, когда все эти мечты и планы об Оливии иссякли? Кареглазая девушка не сможет помочь заглушить боль, бездну пустоты, созданную бессознательно матерью и постепенно, старательно отцом. Эта «игрушка» истощила себя, как тлеет каждый уголёк в погоне за настоящим, таким горячим и обжигающим огнем. Считает ли Крис Адель попросту изжившим себя развлечением? Или же он просто не видит смысла жить дальше без Оливии? Зачем прорываться к свету, если вокруг беспроглядная, вечная тьма? Зачем искать новую надежду, если старая, привычная сердцу, давным-давно утеряна? Впрочем, нельзя трезво оценивать чувства, когда все струны, связанные с ними, порваны, все ниточки забыты. О’Нилу нужно время, но времени нет. Ему нужна мать — её тоже нет. Остается лишь месть. Иначе в чём вообще смысл его существования? Гриффиндорцу нужна была новая цель, и он нашел её, пусть разрушительную и неправильную изначально, но первоначальный порыв к жизни воскрес в умершей душе, заполняя ядовитую для неё пустоту. Начало было положено. — Так, так, так. Я думал, что ты всё уяснил из письма. Тебе надо учиться, чтобы сдать ЖАБА так же идеально, как я. Или твоих мозгов даже здесь не хватило, мерлиново отродье? — злобный взгляд давно потухших щёлок. Теодор О’Нил уже прохаживался по заросшей лопухами дорожке, пьяно покачиваясь из стороны в сторону. Видимо, поминки удались. В темноте сложно было различить, кто это, но Крис уже точно знал, почувствовал своё состарившееся отражение. И впрямь, Терри очень походил на своего сына, или, точнее сказать, сын походил на него: те же немного растрепанные вороновые волосы, холодные карие глаза, та же пренебрежительная усмешка в уголках губ и вечный дьявольский огонь в бесконечно глубоких омутах… Только тень гриффиндорца была многим старше и фигура чуть дряхлее и приземистее. Однако остатки прежней моложавости и красоты все еще успешно проглядывались сквозь завесу зрелости и опытности, что невероятно привлекало женщин в его сторону. Бывший когтевранец язвительно взглянул на своего отрока, по обыкновению сжимая небольшой жезл в одной руке и недопитую бутылку огневиски в другой. — Посмотри, какую рыженькую барышню я снял, — Теодор хищно оскалился, глядя в сторону верхнего окна дома на беззастенчиво выглядывающее голое тело. — Точь-в-точь наша Лив, только бедра попышнее, — мужчина говорил буднично, без увлечения, как о чем-то обыденном. — Впрочем, тебе отсюда, наверное, не видно. Эй, Анетта! Топай к пустырю, только не вздумай одеваться, милая, — приподняв одну бровь, О’Нил-старший расстегнул и так почти не застегнутую рубашку еще на две пуговицы. Крис плохо слышал отца из-за пульсирующей боли в висках. Он стоял, как оглушенный, тупо смотря перед собой на двигающиеся силуэты. А если бы парень и обращал внимание на реплики Теодора, то не разгорячился бы больше прежнего, потому что предел его чувств уже миновал, оставляя неприятный, безразличный ко всему осадок. Костяшки пальцев давно хрустели в предвкушении боя, мозг резво подмечал предметы, способные наносить смертельные увечья, но взгляд оставался пуст и равнодушен. — Тебе что, совсем на мать плевать?! — прорычал О’Нил прямо в пьяное лицо. — Как ты вообще смеешь стоять рядом с её могилой? Ты был для неё никем, НИКЕМ! Грёбаный подонок, — грубые руки с силой схватили еле стоящее на ногах тело за шиворот, притягивая поближе к себе. — Мы любили друг друга, придурок! А она всё испортила… Как и всегда это делают простые маглы, вроде неё, — последние слова Терри, на удивление, сказал без злобы, как будто сожалея о чём-то. — Ты ещё молод и глуп, Крис. Так что не смей так разговаривать, тем более со мной! — он повелительно посмотрел на сына, посильнее сжимая посох. Гриффиндорец лишь ещё больше захрустел костяшками: — Она мертва из-за тебя, и мы оба это знаем! — Хватит говорить о том, чего ты не понимаешь, мальчишка. Тебя она даже не помнила. Всегда считала приёмным, — отец нахально усмехнулся. — А я был для неё целым миром. Другим, волшебным миром… И чем же был ты? — маленькие глазёнки злостно вспыхнули. Крис схватил бывшего когтевранца за шею, крепко сжав и заглядывая в эти ненавистные родные омуты. Неконтролируемая волна агрессии неожиданно переросла во что-то ему неподвластное, проникающее в самое ядро сознания. Врождённая легилименция проявлялась как всегда неожиданно и отрывисто. Оба О’Нила сконцентрировались на одном и том же ощущении, стараясь проникнуть в сознание друг друга. Алкоголизм Теодора сильно мешал ему в этом деле, но отдельные кадры всё-таки всплывали, а размягчённый мозг на автомате составлял общую картину. Сын не отставал и выуживал в это время целые тонны интересующей его информации: первая встреча, ссоры и многое-многое другое. Злоба была настолько сильна, что дар работал без передышки. Вот только насмешливый голос Терри в один миг сбил всю его концентрацию: — И как давно ты влюблён в эту Забини, сынок? — последнее слово произнесено как издёвка. — Что ж, видно ты ей не особенно и нужен. Бросила тебя прямо как Оливия. Но я одобряю твой выбор, — нагловато зашептал он в самое ухо сыну. — Хорошенькая и легка на подъём. Лицо Криса буквально побагровело. Тяжёлый кулак обрушился на тело ударом под дых. — Никогда. Слышишь, никогда. Не. Смей. Даже её имя упоминать, — каждое слово сопровождалось новыми точными боевыми приёмами. Теодор, харкая кровь, кровожадно улыбнулся: — А вот Лив сама мне изменила. — Да мне плевать, что между вами произошло! — безжалостно выкрикнул он. — Верни мне мою мать! — руки уже работали отдельно от тела, оставляя всё больше красных пятен на старой коже. — Ненавижу тебя. Воспалённые глаза, налившиеся кровью, вдруг отвернулись от Терри и с не меньшей ненавистью уставились на подбегающую рыженькую девушку, всё же решившую ослушаться и набросить лёгкий пеньюар. — Уходи! Не видишь, не до тебя сейчас, — проскрипел Крис, не отвлекаясь от своего первоначального занятия. Но она почему-то не уходила, также стоя на одном месте и уверенно смотря на разворачивающуюся сцену битвы отца и сына. — Ты не расслышала?! — Крис отвлёкся от избиения и подошёл вплотную к Анетте. — Сейчас я тебе помогу, — он угрожающе поднял палочку, до этого мирно покоящуюся в кармане брюк. — Остолбеней! — прокричал кто-то сбоку, сбивая парня с ног. — Ты такой же, как я, — О’Нил размеренной походкой подошёл к сыну, валяющемуся на жухлой прошлогодней траве. — Это всё из-за тебя. Из-за тебя мы с ней рассорились окончательно! Глупое отродье. Думаешь, ты лучше меня? Ошибаешься, — Терри склонился над тяжело дышащим Крисом, сверкая глазами и всё ещё держа над ним волшебную палочку. — Я сейчас могу просто взять и стереть тебе память… Об этом ты подумал? — он уже зашептал необходимые слова, как вдруг обмяк и распластался по земля рядом с сыном. — Я не ты! — это было последнее, что Крис ему сказал. Гриффиндорец укоризненно обернулся к рыжей девушке, сверля её ничего не понимающим взглядом. Наконец произнёс: — Зачем ты его вырубила? Да кто ты вообще? Неужели… — он осёкся, не веря своим глазам. Неожиданная догадка его поразила. Не может быть. Хотя мама никогда не говорила о своей семье… Кто бы мог подумать, что по свету ходит, дышит и наслаждается жизнью вторая Оливия! Увядшая душа вновь воскресла. — Да, я сестра Оливии. Твоя тётя, — несмотря на всю серьёзность ситуации и тело, лежащее рядом без пульса, она лучезарно улыбнулась своему племяннику и подмигнула, напоминая всеми этими жестами его покойную мать. — Но это подождёт. Сейчас есть дела поважнее. Надо его добить. А потом поможешь мне всё тут закончить, — в голосе читалась холодная сталь. Парень молча кинул, сглатывая кровяной ком внутри. Игра началась.