Счастье любит тишину

      Сначала я сидела в полном оцепенении, пытаясь осознать, что случилось. Правда. Не было ни дикой паники, ни слез, в таком шоке я была. Немного придя в себя, я попыталась напрячь память и вспомнить хоть что-нибудь. И тут меня ждал новый шок, к которому моя психика готова не была. Нет, все мои воспоминания были при мне, я прекрасно знала, кто я и откуда. Но! К ним добавились те, которые мне не принадлежали! Люди! У меня в голове была еще чья-то чужая память. Закройте на миг глаза и попробуйте представить себе ощущения. Поверьте, приятного мало.       Перед глазами всплывали одна за другой картины: я танцую на какой-то площади с бубном, рядом со мной лежит белая козочка. Мне так хорошо, я счастлива! Вот какие-то люди бегут за мной в темном переулке, я вижу лицо человека, схватившего меня. Оно чудовищно! Я кричу, отбиваюсь, меня выхватывают из рук у чудовища. На смену страшному лицу приходит другое, поразительно симпатичное. Я чувствую смущение. Далее я захожу в какое-то до жути грязное место, полное каких-то бомжей. Я даю согласие на брак с человеком, чтобы его не казнили. Цыганский обычай. Он позже рассказывает мне, что имя Феб (так звали спасшего меня солдата) означает солнце. Картина сменилась. Я вижу страшного горбуна, того самого, от которого отбивалась в том темном переулке. Он связан и в крови. Он просит пить. Мое ликование сменяется жалостью, и я подхожу к нему близко-близко и протягиваю флягу. Красивый офицер зовет меня на свидание. Я соглашаюсь. В какой-то грязной комнатке клянусь ему в вечной любви, затем на мгновение все темнеет. Меня допрашивают. Заводят в…пыточную?! Мне больно и страшно, как сквозь толщу воды я слышу смертный приговор. Моим последним воспоминанием был священник, который, я готова поклясться, только что вышел из моей камеры. Он говорил о любви, называл меня ведьмой, и это он, он убил того красивого Феба! И все эти воспоминания, разом представшие передо мной сопровождались словом «Эсмеральда». Это же мое имя! Ну, то есть ее. Ну, короче, уже мое. Неважно.       Вот теперь паника подкатила. Я глубоко дышала, как перед истерикой (хотя, почему как?), меня трясло. Я поняла, куда попала, прежде чем осознала это. Эсмеральда! Я в романе Собор Парижской Богоматери! Я не буду описывать вам, дорогие читатели, как я рыдала, как мне было нереально страшно, как мысли о сумасшествии сменялись мыслями о моей семье, а затем о грядущей казни и, как ни странно, о бегавших вокруг крысах. Упустим этот момент, ибо вспоминать я его не хочу.       Итак, порыдав несколько часов? и какое-то время просто просидев, обхватив руками колени и глядя в темноту, я начала думать о том, что мне делать. Если верить Фролло, завтра меня должны казнить. При мысли об этом меня охватывала дрожь, несмотря на то, что головой я понимала: Квазимодо спасет меня. Так. Перестать думать о завтрашнем (или уже сегодняшнем) дне. Что делать после того, как я окажусь в соборе? Как вернуться домой? Возможно ли это? Голова разрывалась от вопросов, ответов на которые не было. Размышлять сейчас тоже сил не было. Холодно было неимоверно, донельзя хотелось есть, страх сковал все тело. Я тупо слушала, как капает с сырого потолка, не в силах сосредоточиться хоть на чем-нибудь. Мысли хаотично разбегались. Только об одном я не могла забыть, как ни пыталась: о том, что мне предстоит путь через средневековый Париж с удавкой на шее. Мама, помоги мне!       — Да будь завтра, что будет! — решила я про себя. Все равно не сбежать. Окажусь в соборе, отогреюсь, успокоюсь немного, наверное…и что-нибудь придумаю.       Дальше я плохо помню, что было. Кажется, я отключилась. В себя я пришла уже от того, что меня грубо подняли за волосы, встряхнули и со словами «Пора, ведьма» куда-то поволокли. Я покорно следовала по коридорам за тащившим меня человеком. В какой-то комнатке, освещенной одним факелом, мне швырнули в руки кусок белой ткани.       — Одевайся, — грубо бросили мне. Белой тканью оказалась короткая, местами рваная рубаха. Дрожащими руками я кое-как справилась с платьем, что было надето на мне. Было так страшно, что ни стыда, ни смущения я сейчас чувствовать была не способна. После того, как я с горем пополам сняла платье и облачилась в рубашку, не прикрывавшую мне колени, меня снова куда-то поволокли. Бесконечно долго я почти бегом поспевала за бесцеремонно тащившим меня человеком, едва успевая переставлять непослушные ноги.       Когда меня вывели на улицу, солнце настолько ослепило меня, что глаза заслезились от невыносимой рези. Я ничего перед собой не видела, только чувствовала, как меня заталкивают в телегу. Колени так тряслись, что я с трудом удержала равновесие, чудом не свалившись раньше положенного. Рука помощника палача с силой сжала мне локоть, оставляя синяки на нежной коже. Запрыгнув в телегу следом за мной, он связал мне руки и достал толстую пеньковую веревку, завязанную в петлю. Я только всхлипнула, беспомощно попытавшись отвернуться. Словно, если я не буду видеть ужасной удавки, она исчезнет сама собой. Надо ли говорить, что этот мужик легко справился со мной, надев мне на шею веревку. Только теперь я почувствовала себя словно в западне, когда уже нет надежды на спасение. Впрочем, надежда у меня была, еще рано отчаиваться…       Я, как могла, старалась не думать о том, что сейчас меня повезут через «добрую» средневековую толпу. Когда глаза попривыкли к свету, я разглядела у своих ног связанную белую козочку. Странно, но один ее вид все же помог мне отвлечься.       — Джали, — зачем-то позвала я ее. Коза подняла голову и посмотрела на меня поразительно умными глазками. — Не бойся, все будет хорошо, нас с тобой спасут, — продолжала я нашептывать козе, сама не понимая, зачем. Возможно, мне просто нужно было успокоиться и поверить в это самой. Тем временем телега тронулась. Меня повезли на покаяние к Собору Парижской Богоматери. Эххххх…а ведь еще совсем недавно самой большой моей бедой был предавший меня парень.