Счастье любит тишину

      План, пришедший мне в голову, был до смешного прост. Все, что я должна была сделать, это избавиться от моего «мужа», которому с легкой руки архидьякона и придет в голову светлая мысль натравить бродяг на собор. И сделать это нужно было до того, как Фролло доберется до него. Желательно прямо сегодня. И я опять попросила Квазимодо сходить со мной посмотреть на площадь. Естественно, отказа от него я не знала ни в чем.       Как я и ожидала, поэт был там. Было несложно рассмотреть человека, балансировавшего со стулом в зубах. Повезло, что не пришлось ждать его. Вот он поставил стул, и я увидела, как толпа зааплодировала. Не дай Бог он сейчас уйдет! Я начала энергично дергать звонаря на рукав.       — Квазимодо, видишь того человека со стулом? Того, в окружении толпы?       — Да.       — Можешь позвать его ко мне? Это очень важно, я хочу видеть его. Пожалуйста.       — Вы хотите, чтобы он пришел? — переспросил горбун, как-то особенно пристально изучая выражение моего лица.       — Да, да, скорее приведи его ко мне, — закивала я, рискуя свернуть себе шею.       На короткий миг мне показалось, что-то с ним не так. Уж слишком сильно он сжал губы, в глазах промелькнуло что-то похожее на…боль? Но в следующую секунду его лицо уже было абсолютно спокойно. Он быстро кивнул и оставил меня одну.       Я аж подпрыгивала от нетерпения, когда звонарь выбежал на площадь и направился прямо к поэту. К слову, толпа зрителей, окружавшая его, тут же поспешно разошлась. Квазимодо о чем-то разговаривал с поэтом добрых пять минут, я видела, что мой супруг то и дело порывался уйти. Звонарь как-то резко шагнул к нему, Гренгуар попятился, но вдруг пошел вслед за горбуном по направлению к собору. Нда, надо будет сказать Квазимодо, что он прирожденный дипломат. А еще через несколько минут муженек стоял передо мной весь бледный от страха, похоже, Квазимодо все-таки немного перегнул палку. Да и сам поэт, насколько я помню, особой смелостью не отличался.       — Эсмеральда! Как я рад тебя видеть! — как-то нерадостно улыбнулся Пьер.       — Я тебя тоже. Пойдем, надо поговорить, — и я, взяв его за руку, повела в свою келью. Проходя мимо горбуна, бедный поэт так опасливо смотрел на него, что я с трудом сдержала улыбку.       — Квазимодо, спасибо тебе большое. Мы поговорим немного у меня в комнате. Это друг мой, так что, не волнуйся, со мной все будет отлично.       Звонарь только кивнул. Он уже понял, что его присутствие при разговоре не подразумевается.       Когда поэт вошел в келью, первое, что он сделал, кинулся обнимать козочку.       — Джали! О, Джали! Как же я соскучился по тебе! — он прямо светился от счастья. Человек и коза… Интересно. Но нам это на руку.       — Об этом я и хотела с тобой поговорить, Пьер. Джали вовсе нет нужды жить со мной в соборе, когда есть человек, способный позаботиться о ней. Я знаю, тебе нравится моя козочка, так что я очень хочу, чтобы ты забрал ее. Но в Париже вам жить нельзя, сам понимаешь, Джали трудно не узнать. Ее повесят, — я угрожающе понизила голос, будто рассказывая страшилку ребенку, — Так что, если хочешь, можете перебраться в Реймс, например. Далековато, конечно, зато моя Джали будет в полной безопасности. Да и таких фокусов, что ты показываешь, я в Реймсе не видала, так что на хлеб наверняка заработаете. Что скажешь? — высказала я свое предложение. Кстати, Эсмеральда никогда не была в Реймсе, по крайней мере, в сознательном возрасте. Но поэт же об этом не знал.       — Эсмеральда, ты ангел! Конечно, да. Я готов забрать Джали хоть сегодня! Правда, моя милая? — последняя фраза была адресована уже козе.       — Кстати, Пьер, давно ты видел архидьякона? — как бы между прочим поинтересовалась я.       — Клода Фролло? Давненько не видал. А что тебе за дело? — озадаченно нахмурился он.       — Да так. Разве ты не знаешь, что он ярый противник колдовства и, увидев Джали вне собора, точно отправит ее на виселицу?       — И то верно. Но мы с Джали не покажемся ему. Я готов отправляться хоть сегодня! — у поэта был вид рыцаря, спасающего свою даму. Но я должна сохранять серьезность, чего бы мне это ни стоило.       — Прекрасно! Квазимодо поможет тебе вынести козочку из собора и скрыться. Мы попросим его.       — Кстати насчет горбуна. Почему он заявил мне, что ты любишь меня? Ты ведь ясно дала мне понять все еще в первую брачную ночь.       — Он неправильно понял меня, не волнуйся. Бери Джали и пойдем.       Если Квазимодо моя просьба и показалась нелепой, вида он не подал. И, завернув козочку в мешок, просто вынес ее из собора. Зная нрав звонаря, никто бы не решился приблизиться к нему, так что ему не составило труда отвести Джали и Гренгуара на безопасное расстояние от Соборной площади. Итак, главная пешка архидьякона в лице трусоватого поэта сегодня отправилась в Реймс, увезя с собой мою козу. Больше священнику не у кого было отхватить идею со штурмом собора. Но с другой стороны, я понятия не имела, что ему теперь взбредет в голову. А это уже напрягало. Радовало только то, что архидьякон не был настолько крупной фигурой, чтобы иметь влияние на короля, следовательно, ожидать официального распоряжения о моей смерти от старого религиозного Людовика не приходилось. Значит, действовать он будет своими силами. Я невольно сжала металлический свисток, который теперь всегда носила при себе на веревочке. От раздумий меня отвлекли шаги за спиной. По шагам я легко узнала Квазимодо.       — Как добрались?       — Все хорошо. Ваша козочка и тот человек в безопасности. Насколько я понял, он уезжает сегодня. Возьмите, — и он протянул мне большое красное яблоко.       — Спасибо. Это мой друг, кстати. Мы выступали вместе, только и всего, — зачем-то выпалила я.       — Вы не любите его?       — Нет, что ты.       — А есть у Вас кто-нибудь, кого Вы… — он покраснел от смущения, опустив глаза, — любите?       — Нет, Квазимодо, пока такого человека не нашлось. А у тебя? — вопрос вырвался прежде, чем я успела подумать. Вот что я за безмозглый человек, а? Как таких дебилов земля носит? Горбун стал абсолютно пунцовым, взглянул было на меня, но покачав головой, закрыл лицо руками и медленно удалился. Дура! Дура! Дура! Вот как я могла? Так ушла в свои мысли, что забыла, с кем говорю? Придется догонять. Но что сказать ему? Я ведь не могла не понять, любой бы понял, если он совсем уж не дерево. А ладно, придумаю что-нибудь, а то он сейчас совсем уйдет, и где его искать тогда?       — Квазимодо! — позвала я, наплевав на то, что он глухой, — стой, стой же. Я догнала его и схватила за руку. Он остановился, но не обернулся ко мне.       — Что Вам угодно? — напряженно спросил он.       Я заставила его повернуться ко мне, потянув за плечо. Он покорно развернулся, избегая смотреть на меня. Он все еще был красный, как яблоко, которое принес мне.       — Не переживай, я ведь не слепая и давно знаю, как ты ко мне относишься. Ты уже доказал свою любовь десятки раз своими поступками. Только бревно могло ничего не заметить.       — Вам не страшно? Я же урод, дьявольское отродье, помните?       — Чего мне бояться? Я тебе уже говорила и снова повторяю: ты самый верный, добрый, смелый человек из всех, что я встречала. Да ты и сам говорил, что мнение людей часто бывает ошибочно.       — Я всегда считал себя неспособным полюбить… Только преданность господину и колокола, больше ничего. Но Вы… Вы необыкновенная, Вы… — горбун покачал головой, явно не находя уже слов, — Не волнуйтесь, мне ничего не нужно. Если Вы будете счастливы, я тоже буду. Вы достойны самого лучшего. Я клянусь, я оставлю Вас, как только Вы будете счастливы и в безопасности, — он говорил, глядя прямо мне в глаза, и в грубом его голосе звучала такая искренность!       — Но я вовсе не хочу с тобой расставаться. Пойдем ко мне в келью. Прости мне мою наглость, но у тебя больше не будет ничего покушать?       — Я как раз собирался принести Вам обед.       — Поешь со мной?       — Я не хочу докучать Вам. Я понимаю, видеть меня не самое приятное занятие, особенно во время еды.       — Я настаиваю.       — Как пожелаете, — видимо, он уже понял, что спорить со мной себе дороже.       В тот день Клод Фролло вернулся в свою монастырскую келью злой как собака. Он весь день ходил кругами по Гревской площади в надежде найти Гренгуара, который, как он рассчитывал, должен был повестись на байку о скорой казни Эсмеральды и помочь ему придумать план, как выманить девушку из убежища. Но проклятый ученый шут как сквозь землю провалился! Ему ничего не оставалось, кроме как сидеть, припав к окну, и смотреть, как цыганка делила обед с жалким глухим. Девушка разрезала напополам большое яблоко и протянула горбуну половину. Где только достала то его, не на монастырской же кухне. Она что-то рассказывала, активно жестикулируя. И звонарь опять улыбался ей! Он так и не съел протянутую ему цыганкой половинку, только сидел и смотрел на девушку, не отрываясь. Она подвинула к нему корзину и что-то сказала. Фролло увидел, как Квазимодо покачал головой, но под настойчивым взглядом девушки достал оттуда кусок хлеба и заставил себя откусить от него. Священник не знал, кого из этих двоих он ненавидит сильнее. Ее, потому что не давала ему спокойно жить, или его, потому что так легко получил то, о чем сам Клод до сих пор мог только мечтать. К неприязни примешивался еще и самый настоящий страх. Архидьякон боялся, что цыганка настолько околдовала разум Квазимодо, что он осмелится поднять руку на своего приемного отца и чего доброго убьет его. От звонаря надо было избавляться, тогда доступ к телу ведьмы был бы открыт.       — Она не будет принадлежать никому кроме меня!