Счастье любит тишину

      Большого труда стоило священнику найти неболтливых людей, готовых за определенную сумму разобраться с грозным звонарем. Осталось заставить Квазимодо оказаться в нужном месте в нужное время, и с ним будет покончено навсегда. Справедливости ради, архидьякон никогда не желал приемному сыну смерти, в какой-то степени ему было даже жаль горбуна, все-таки он вырос у него на глазах. Но выхода Клод не видел. Даже если просто отослать Квазимодо на время из собора, он все равно не сможет не узнать, что священник сделает с Эсмеральдой, и расплата его может оказаться страшна.       Найти звонаря не составило для Клода труда. Он как раз запирал на ночь двери собора.       — Квазимодо, подойди ко мне, — жестом подозвал его священник.       — Да, господин, — моментально отозвался звонарь. Фролло против воли даже удивился про себя, что горбун заговорил. Обычно приемыш предпочитал хранить молчание, заставляя работать свои голосовые связки лишь в случае крайней необходимости. Неужели сказывается влияние девушки? Желание убрать своего подопечного с дороги стало еще очевиднее, не хватало еще заполучить соперника в лице урода! Такое унижение!       — Мне нужно, чтобы ты встретился с одним человеком завтра на закате на мосту Менял. Человек этот сам узнает тебя. Он передаст тебе письмо, принесешь его мне. Ты меня понял?       — Как прикажете.       И все же, несмотря на видимую безропотную покорность горбуна, архидьякон видел, что тот колеблется. О, он понимал причину тревоги. Естественно, Квазимодо думал о цыганке и о том, что придется оставить ее одну.       — Можешь не бояться за свою цыганскую девчонку, я не запятнаю свою душу ради нее. Или мое слово уже ничего не значит для тебя?       — Простите, отец. Конечно, я сделаю все, как Вы велели.       Квазимодо не знал, как возразить священнику. Его любовь и признательность Фролло пустили в душе такие глубокие корни, что до сих пор эти чувства сталкивались в нем со страхом за девушку.       Тем же вечером звонарь пришел к моей келье.       — Квазимодо, — улыбнулась я, — случилось что-нибудь?       — Завтра я должен буду оставить Вас ненадолго. Мой господин велел мне забрать письмо для него. Это на мосту Менял, совсем недалеко, я вернусь, как только смогу, — он словно бы оправдывался передо мной. Нельзя так.       — Это твой отец, Квазимодо, ты любишь его. Я, конечно, не верю ему и боюсь одна, но не хочу, чтобы ты совсем потерял его из-за меня, — честно созналась я.       — Я спрячу Вас так, что никто не найдет. Вы будете в безопасности, я обещаю. Не тревожьтесь только.       — Спасибо тебе.       Я знала, что ночь он как всегда проведет, охраняя вход в комнатку. Несмотря на то, что я все хотела попросить его не спать на камнях, я ничего не могла с собой поделать, мне нужно было это ощущение безопасности, которое он дарил мне. Честно признаюсь, голос совести мучил меня каждый вечер, когда я видела его фигуру на пороге кельи. Однажды я даже не выдержала, встала среди ночи и осторожно укрыла его своей белой накидкой. На следующее утро я нашла ее аккуратно сложенной на подоконнике рядом с большим букетом цветов, влажных от утренней росы. И вот завтра звонаря уже не будет возле меня. Я вполне допускала, что приказ архидьякона мог быть и не связан со мной, но спокойнее мне не становилось. Главное было пережить завтрашнюю ночь.       Весь следующий день я просидела как на иголках. Перспектива остаться в соборе наедине с Фролло без Квазимодо пугала меня все больше и больше. Кстати звонарь должен был прийти за мной с минуты на минуту, чтобы отвести в безопасное место. Ну где же он? Солнце уже заходит. Фух, вот и знакомые шаги, а я уже стала бояться.       — Вы готовы? Пойдемте скорее. Здесь недалеко.       Он отвел меня в одну из потайных комнат собора. Как я догадывалась, таких комнатушек здесь было немало, и, наверняка, горбун знал их все.       — Вот будьте здесь. Я приду за Вами, как только вернусь. Прошу Вас, только не покидайте комнаты, тогда никто не сможет найти Вас, — и он протянул мне кружку с водой. Я посмотрела прямо в лицо звонарю, перехватив его виноватый взгляд. Я понимала, одно мое слово, и горбун останется в соборе. А неподчинение священнику может дорого обойтись ему. Я больше не подставлю его под удар.       — Только возвращайся скорее, - ободряюще улыбнулась я, давая ему понять, что все в порядке.       И Квазимодо ушел, оставив меня одну в темноте. Прошло довольно много времени, или мне просто показалось так. Но я сидела на полу в темной тесной каморке, обхватив колени руками, и терпеливо ждала. Вдруг услышала голоса, и, я готова была поклясться, что один из них принадлежал архидьякону, а другой был какой-то грубый, равнодушный. Я вся обратилась в слух.       — Вы уверены, что Ваши люди справятся с ним?       — Конечно, я просто так денег не беру. Однако разрешите полюбопытствовать, святой отец, чем Вам так не угодил этот кривой горбун? Всегда считал, что он для Вас что-то вроде слуги. Весь Париж так считает. Что, начал плохо выполнять свои обязанности?       — Это не твое дело. Получили деньги и работайте. Я надеюсь, никто ничего не узнает. Вообще, почему вы еще здесь? Еще не пора?       — Я как раз собирался покинуть Вас. Не передумали?       — Нет. Иди.       Я сидела, ни жива, ни мертва. Вот оно что! Господи, я даже не предполагала, что Фролло решиться убить приемного сына, чтобы заполучить меня. Такой исход я не предусмотрела абсолютно. Что делать? Что, черт возьми, мне делать? Мысль о том, что горбун может умереть, никогда прежде не приходила мне в голову. Я ни на миг не забывала, что неизменно нежный и заботливый по отношению ко мне, Квазимодо не был милым плюшевым мишкой. Звонарь мог легко сломать хребет кому угодно в Париже. Даже секундных приступов его гнева, которые мне довелось увидеть, хватило, чтобы он стал казаться мне неуязвимым. Тут я поймала себя на мысли, что не хочу его потерять, и дело было не только в том, что меня некому будет защитить. Было что-то еще. Но, извините меня, конечно, мне было не до самоанализа. Все, что я могла сделать, это найти Квазимодо прежде, чем его найдут наемники архидьякона. Сейчас темно, у меня был шанс выскользнуть из собора и так же незаметно вернуться туда с Квазимодо. Шаги священника давно стихли, и я решилась выглянуть из своего нового убежища. Никого. Нельзя было медлить ни минуты, и я, стараясь передвигаться как можно бесшумнее, побежала по коридору. Я успешно миновала несколько поворотов, и…ну что вы думаете? Налетела на Фролло. Увидев его, я резко затормозила и метнулась обратно за угол, надеясь, что он не заметил меня. Но было поздно.       — Ты? Что ты здесь делаешь? — он воззрился на меня с неподдельным изумлением.       — Что ты сделал с Квазимодо? — моментально нашлась я.       — Он больше не сможет защищать тебя, проклятая. Можешь выбросить свою железку, которую носишь на шейке. Звать больше некого.       — Он твой сын! — воскликнула я, чувствуя, как почва уходит из-под ног. Звонарь не может быть мертв… Кто угодно, только не он!       — Между нами не встанет более ничего, даже он! Видишь, колдунья, ты виновата и в его гибели тоже, если бы не затуманила его разум, как затуманила мой, мне не пришлось бы пойти на крайние меры. А теперь ты можешь бежать, прятаться от меня, это ничего не изменит. Ты все равно будешь принадлежать мне, цыганка. Пойдем же, сейчас!       — Нет! И…и не смей сравнивать себя с ним! Ты не знаешь, что такое любовь, ты жестокий бессердечный ублюдок! — вырвалось у меня. Как же я его ненавидела в тот момент! Слова срывались с языка сами собой, мне безумно хотелось сделать священнику как можно больнее. А еще лучше вцепиться в остатки седеющих волос и повыдергивать их к чертовой матери.       После моих слов он подался вперед так стремительно, что я не успела ничего понять, и сжал мне руки, как стальными щипцами. Видимо я преуспела, потому что его лицо аж перекосило от эмоций.       — Ах, вот оно что. Сердца у меня, значит, нет, а у него есть, да? И у капитана, видимо, тоже, раз ты полюбила его. Быстро же ты сменила красавца на урода. Да разве ты не понимаешь, жестокая, что я люблю тебя! — вдруг проорал он. — О, я вижу, ты добра ко всем, кроме меня, даже к этому отребью. Если ты можешь вынести его прикосновения, то мои сможешь и подавно. Почему же в тебе нет сострадания и для меня?! — на этих словах он довольно сильно встряхнул меня.       — Чего ты хочешь от меня? Ты отправил меня на пытку, в темницу и на виселицу! О какой любви ты говоришь? Пусти меня! — Но чем сильнее я старалась вырваться, тем крепче он сжимал мне руки.       — Прости меня, девушка! Хочешь, чтобы я встал на колени? Я встану! — и он, не отпуская меня, опустился передо мною на колени, — я увезу тебя далеко, ты простишь меня, мы будем счастливы! Верь мне. А сейчас пойдем, пойдем…       — Ты сумасшедший. Пусти меня сейчас же! — я не помню, чтобы хоть раз в жизни чувствовала такую злость.       Вдруг священник вскочил и больно схватил меня за плечи, впечатывая в стену. Глаза его сверкали каким-то диким огнем.       — Девушка, ты не пожелала видеть меня своим рабом, когда я предлагал тебе, ну так я стану твоим повелителем! Покорись и будешь жить! А нет, я выдам тебя солдатам, что патрулируют Гревскую площадь. Я все равно уже предал веру, что мне священное право убежища. Я вероотступник, вероотступник! И это из-за тебя, ведьма, ты виновата!       — Во всем, что случилось с тобой, виноват только ты сам.       — Я во всем признаюсь, ведьма, мне все равно, что будет со мной. Но тебя будут судить еще раз за совращение служителя церкви. Ты будешь молить судей, чтобы они просто отправили тебя на виселицу! Этого хочешь?       — Да пошел ты! — бросила я и добавила кое-что из великого и могучего, чего Фролло, к счастью, не понял.       — Ты решила свою судьбу, — пугающе спокойно произнес он и за руку потащил меня из собора. Я упиралась, как могла, била его, пиналась, даже, кажется, кусалась, бесполезно. Я отказывалась идти, он волоком тащил меня по каменным плитам. Я такая слабая! Он вытащил меня на галерею, опоясывающую собор. Я продолжала отчаянно отбиваться.       — Слушай, даю тебе последний шанс. Будешь моей? — обернулся он ко мне.       — Ненавижу тебя! Ты убил его! — и я со всей имеющейся у меня силой ударила его в грудь. Но он, казалось, даже не заметил.       — Квазимодо? Вот о чем ты думаешь, безжалостная! Не смей говорить мне о нем или умрешь прямо здесь. Впрочем, может так лучше. Одно мгновение и тебя нет.       И он потащил меня к краю галереи. Внутри все похолодело. Неужели я, человек, боящийся высоты, умру вот так, упав с огромного собора? Нет, нет, нет! Я рванулась с такой непонятно, откуда взявшейся у меня силой, что священник не удержал меня, и я полетела спиной назад. Сильный удар головой, и меня поглотила тьма.