A Snowflake in Spring

Если я отсижу хотя бы еще один сеанс этой ебаной терапии, я кого-нибудь убью. Скорее всего, Уизелтона, и тогда обе проблемы решатся сами собой. Пот стекал по лицу Ханса, когда он заканчивал пятый подход скручиваний. Пресс горел при каждом движении, однако холодный линолеум приносил хоть какое-то облегчение, когда парень, изо всех сил стараясь сохранить ровное дыхание, касался его спиной. Этот человек – чертов идиот, да еще и раздражает пиздец как. Вся эта чушь о медитации, управлении гневом и прочей хипстерской херне сводит меня с ума! И да, ему бы не мешало хотя бы мятную жевачку жевать время от времени! Досчитав до пятидесяти, Ханс со стоном раздражения рухнул на пол и, расцепив собранные на затылке руки, откинул волосы с лица, практически не беспокоясь по поводу выступившего на лбу пота. Зеленые глаза резко открылись и уставились в потолок, брови сомкнулись, а черты лица исказились, и только клыков с рычанием не хватало до идеального сходства с бешеным зверем. Идиоты. Все они… Наконец, парень вздохнул и сел, положив руки на колени и уткнувшись в пол. Сейчас ему хотелось оказаться где угодно, но только не в этой комнате. Ему так надоело постоянно злиться, он снова хотел чувствовать себя нормальным; хотел иметь возможность выбирать, что и когда делать – Ханс никогда не думал, что будет так скучать по возможности даже просто куда-то пойти. Хотя бы на ту же улицу – понаслаждаться свежим воздухом… скоро, черт возьми, наступит лето. Если бы он не был заперт здесь, он был бы сейчас снаружи и делал все, что захочет. Может, был бы в зале, с наушниками в ушах, и доводил бы каждую свою мышцу до предела, или валялся бы дома на кровати, просто отдыхая или играя в игры. Вернуться домой… и просто проводить время с Анной. Ханс зажмурился, и гнев, исказивший его лицо, сменился болью и печалью; он быстро встал, пересек комнату, подошел к своей комковатой, неудобной кровати и, взяв футболку, натянул ее на себя, не обращая внимания на то, как ткань неприятно прилипла к его влажной от пота коже. Они не могут просто держать меня взаперти… это несправедливо! Они ведут себя так, будто я – первый, кто сломал кому-то нос в этом чертовом сумасшедшем доме. Я вообще не должен здесь находиться… Я совсем не похож на тех идиотов, которых тут замуровали. Половина из них едва ли имеет среднее образование, а те, кто имеет, либо слишком напуганы абсолютно всем настолько, что даже не говорят, либо пускают слюни. Отвратительно. Ханс хрустнул шеей, одобрительно крякнув, когда раздался громкий щелчок, после чего посмотрел в окно и нахмурился, слегка разочарованный тем, как ярко светило солнце, пусть он и не мог по-настоящему оценить эту яркость… но тут он снова вспомнил о своей сестре, и в одно мгновение плечи парня поникли, а глаза затуманились. Анна… Господи, я до сих пор вижу ее выражение лица. Она была так напугана. В тот день, когда его оттащили от валяющегося посреди коридора Адама, а кровь парня размазалась по его лицу и практически впиталась в его костяшки, последним, что Ханс ожидал увидеть, была его сестра. Его милая, любящая, добрая, невинная младшая сестра. Он сомневался, что Анна когда-нибудь видела крови больше, чем во время, ну… по идее, с точки зрения биологии, девушки должны быть привыкшими к виду крови, но все же Ханс видел ужас в ее глазах; видел его в том, как ее лицо стало призрачно-белым, и в том, как дрожали ее руки, когда она прижимала их ко рту, сдерживая грозящий вырваться крик. Тот факт, что его действия были главной причиной боли его же сестры, заставлял парня метаться от убийственного самобичевания до яростной ненависти к самому себе почти каждый день с тех пор, как у него отняли право на посещение. “Но это не моя чертова вина! – взревел Ханс, крутанувшись и пнув стену так сильно, что задрожала вся кровать. – Если бы этот блядский кусок дерьма по имени Адам держал рот на замке, мне не пришлось бы…” Покалывание в костяшках пальцев заставило парня застыть и посмотреть на руки: они дрожали, желая уничтожить что-то помимо стен его комнаты. Его лицо, еще мгновение назад бывшее мертвенно-бледным, стало нейтральным и задумчивым. Ханс, сгибая пальцы и чувствуя шевеление мышц под кожей, смотрел на руки, которые продолжали дрожать. На руки, которые должны были охранять Анну. А отсюда ты этого делать не можешь. Думай, идиот, куда делся твой здравый смысл? До той драки ты держал себя в руках. Ты всегда держал себя в руках. Почему сейчас нет? Единственная бровь злобно изогнулась, и Ханс погрузился в свои мысли, не переставая при этом сверкать изумрудно-зелеными глазами. Если гнев – это то, что привело тебя сюда, значит, тебе нужно его скрыть. Если ты хочешь выбраться отсюда и снова увидеть Анну, то… то тебе, твою мать, придется быть образцовым заключенным. Прыгать, когда скажут прыгать; улыбаться, когда Ласка отпускает идиотскую шутку; быть вежливым с психами… и вернуть себе право видеться с Анной. Сможешь управиться? Глаза закрылись, и парень глубоко вздохнул – так глубоко, что почувствовал, как холодный, свежий воздух доходит вплоть до желудка. Руки Ханса больше не дрожали; пылающий изумруд очистился и стал холодной, скользкой змеиной чешуей, и вся сущность парня отражала коварное спокойствие этого существа. Гнев и желание причинять боль все еще текли по его венам, но если хороший мальчик будет тем, кем он должен быть, то хорошенький мальчик получит то, что хочет. Он сможет это. Он сможет сыграть прекрасного принца. Это будет просто. Прямо как в школе. В этой палате должны быть его одноклассники, доктора и санитары, а не он. А Анна? Ну, Анна всегда будет Анной. И она единственное, что меня волнует. Встав, Ханс подошел к окну и вновь заглянул в него. Если бы он мог его открыть, то прямо сейчас наслаждался бы сладким весенним воздухом, позволяя щебетанию птиц услаждать его слух, а ветру – ласкать его лицо… однако вместо этого парню пришлось довольствоваться тем, что он прижался лбом к стеклу и попытался лишь вспомнить ощущение свежего воздуха на коже. Когда же Ханс открыл глаза, вспышка рыжих волос заставила его сердце подскочить к горлу; лицо парня исказилось от смущения, а глаза заблестели, когда он в недоумении прижался к стеклу, как будто это каким-то образом могло сделать его ближе к той, которая, как парень отчаянно надеялся, ему не померещилась. “... Анна?” Это была Анна. Его сестра. Его прекрасная и чудесная младшая сестра, и она улыбалась. Он не знал, почему, но она улыбалась, и, даже не задумываясь, он скопировал эту улыбку, обнажая при этом девственно-белые зубы. Он всегда был счастлив, когда была счастлива его сестренка, а она так долго выглядела такой уставшей, измученной и выжатой, как лимон… видеть ее улыбающейся было все равно, что видеть луч теплого солнечного света в отвратительный и пасмурный день. Однако через мгновение первоначальный шок от увиденного сменился замешательством, и пока он смотрел, как Анна садится в машину, его голову занимал только один вопрос. Почему она здесь? Ему ведь еще не вернули право на посещение, но тогда зачем она приходила сюда? Неужели она приезжала, чтобы просить о встрече? Неужели они разрешат им увидеться? И не поэтому ли она была такая радостная? Сердце Ханса забилось быстрее: перспектива вновь увидеть сестру наполняла его почти нестерпимой радостью. В этот момент щелкнул дверной замок, и парень, обернувшись, увидел Мэривезу, одну из медсестер, которая отвечала за приведение парня на обед и обратно. Ее обветренное пухлое лицо было добрым, однако в то же время и осторожным. А почему бы и нет? В конце концов, она видела его в бешенстве и знает, каким опасным он может быть. (Часть Ханса бесконечно гордилась этим фактом.) “Здравствуй, Ханс, – кротко улыбнулась женщина. – Готов отправиться на обед?” В любой другой ситуации он бы усмехнулся, закатил глаза или как-то еще показал свое несогласие и недовольство ситуацией: как-никак, взрослый мужчина не нуждается в том, чтобы его водили за ручку поесть, но он знал, что должен вести себя хорошо; знал, что если он хочет задобрить персонал и расположить его к себе, нужно начинать с малого. “Конечно, миссис Гудман. Но только, эм… не могли вы сначала мне ответить на один вопрос?” Женщина с минуту изучала его; любопытство смешивалось с осторожностью в ее стареющих глазах. “Конечно, дорогой. На какой?” “Видите ли, ну… – его голос, детский и неуверенный, дрогнул ровно настолько, чтобы казаться правдоподобным, когда он снова повернулся к окну. Этим тоном он в совершенстве овладел в девятом классе, общаясь с учителями. – Я… Мне показалось, что я видел свою сестру. По крайней мере, я видел ее машину… она была, хм… она недавно была здесь? Или я просто увидел кого-то очень на нее похожего?” Старушка настороженно посмотрела на него, но не ответила. Ханс изо всех сил старался сохранить нейтральное выражение лица, и, когда его терпение начало иссякать, женщина, наконец, заговорила. “Да, мисс Кристиан возвращалась в лечебницу. Правда, всего несколько раз”. Несколько? Ну, это точно больше одного… Что происходит? Внешне его лицо осталось любопытным, однако в голове вертелось множество шестеренок. “Но… почему? Дело ведь не во мне, не так ли?” “Ты, мой мальчик, – глаза Мэривезы нахмурились, – должен понимать, что, на самом-то деле, ты не в том положении, чтобы задавать вопросы. Ты не увидишь свою сестру до тех пор, пока не покажешь нам, что серьезно относишься к своей терапии и готов идти на диалог”. Ханс позволил своим глазам слегка увлажниться, а плечам – опуститься, выглядя как человек, чьи надежды рухнули… и внутренне усмехнулся, когда санитарка, почувствовав себя неловко, отряхнула с юбки невидимые пылинки и, прокашлявшись, заговорила вновь. “… ваша сестра хорошо влияет на некоторых наших застенчивых пациентов, мистер Кристиан. Вы должны это знать. Она приезжает сюда время от времени и проводит с ними время. Вы можете гордиться ею: в один прекрасный день ваша сестра вполне может получить работу в этой области, и, чует мое сердце, она зайдет довольно далеко”. Такой ответ породил больше вопросов, чем ответов… но Ханс притворился довольным. Это было нетрудно: он уже очень гордился своей сестрой. “Я горжусь ею. Она бесспорно самый добрый человек из всех, кого я знаю, – когда медсестра улыбнулась, парень наклонил голову, не в силах больше сдерживать ревность. – Я видел подле нее маленького мальчика, с которым она дружила… Олаф, вроде бы? Это его она навещала?” “Нет, дорогой, не Олаф… ну, по крайней мере, не конкретно он. Ты же знаешь, этот маленький сорванец обожает играть в зале для посетителей, так что не натолкнуться на него и не обнять в ответ на его просьбу слишком сложно”. “Тогда… кто? Она больше никого не знает”. “Я думаю, – Мэривеза усмехнулась, и осторожность в ее глазах сменилась нежностью, когда женщина, судя по всему, вспомнила что-то приятное, – думаю, Эльза с тобой не согласится, дорогой мой. А теперь пошли, мы можем так опоздать к обеду”. Глаза Ханса расширились; парень лихорадочно пытался понять, о ком говорила медсестра. Он не знал Эльзу… как и Анна не знала. Кто такая Эльза, черт возьми? Эта мысль комаром жужжала у него в голове. Его сестра когда-нибудь упоминала какую-то Эльзу? Нет, он совершенно не узнал этого имени. Тогда надо подумать логически. Проявляла ли Анна интерес к другим пациентам? Кашель Мэривезы вырвал Ханса из раздумий, отчего тот подскочил и рассеянно, хоть и послушно последовал за ней из комнаты. Парень было оглянулся, когда женщина запирала дверь, но тут его внимание привлек шум в коридоре. Это была Фауна, одна из медсестер, с которыми обычно в одной смене работала Мэривеза. Должно быть, она привела с собой пациента из зала для посещений или из обеденного блока, потому что дверь в палату была открыта, и Ханс краем глаза успел поймать блондинистые волосы, исчезающие внутри. Блондинистые… Внезапно он все понял. Он знал теперь, с кем встречается Анна. От гнева его ногти до боли впились в ладони, а челюсть заныла от того, насколько сильно парень стиснул зубы. Снежная Королева. Вот, кто такая Эльза. Молчаливая уродка. Именно ее навещала Анна. Единственного человека, с которым я отдельно запретил ей пересекаться. О, он хорошо знал Эльзу. Он знал, как ее ледяные, жуткие голубые глаза следили за его сестрой, как только та входила в зал для посещений; как и Олаф, однако гораздо менее невинная, Снежная Королева, казалось, всегда пряталась в углу в те моменты, когда приходила его сестра… что-то строчила в своих маленьких книжечках, хоть Анна никогда этого и не замечала. Поначалу и он не замечал этого – блондинка хорошо умела прятаться от чужого внимания, учитывая ее кроткую, на первый взгляд, натуру и полное отсутствие вербального общения со стороны девушки. Ханс никогда не обращал на нее внимания… до тех пор, пока однажды не увидел, как бледные глаза, больше подходящие призраку, чем живому человеку, следили за фигурой сестры; пока не увидел, как темные зрачки этих глаз расширились, когда Анна улыбнулась ему и наклонилась, чтобы быстро поцеловать его в щеку перед уходом. Они вместе сидели на диване и смотрели телевизор, и холод пробежал по его спине в тот момент, когда сестра выпрямилась, а сам Ханс огляделся по сторонам. Светловолосая сучка тогда была слишком занята тем, что глазами раздевала его сестру прямо перед ним, так что свирепый взгляд, направленный на нее, девушка даже не заметила. Она всегда уходила раньше, чем Хансу выпадал шанс… поговорить с ней один на один. К тому же, она была любимицей здешнего тупого персонала и рядом с ней всегда была медсестра, готовая за руку или даже за блядкую ногу отвести ее обратно в палату. Если бы у парня не было устоявшейся привычки провожать сестру до двери, когда та уходила, то, возможно, он смог бы поймать блондинку. Очевидно, его предупреждение в тот день, когда эта сучка осмелилась приблизиться к Анне, было недостаточно понятным. Что ж, раз она не поняла с первого раза, значит, теперь он должен выказать ей свое неудовлетворение в красках. В этой девушке было что-то противоестественное; что-то такое, чего Ханс не хотел видеть рядом со своей сестрой. А теперь… теперь он узнает, что она проводила время с Анной. Даже после того, как он предупредил ее… Этого было почти достаточно, чтобы рассердиться на сестренку. Почти. Потому что это не ее вина. Она не понимает. И это хорошо, потому что... Потому что я заставлю ее понять. Ханс бросил последний взгляд в конец коридора и невольно усмехнулся. Приятной назвать эту улыбку было сложно, однако к тому времени, когда Фауна повернулась к нему и прищурилась достаточно, чтобы узнать парня, он уже по-мальчишески невинно улыбался и махал рукой. Старушка помахала ему в ответ, радуясь его счастью, а вскоре Мэривеза уже была около Ханса, готовая проводить его на обед. Он последовал за ней, обдумывая, как бы пересечься с маленьким прилипчивым преследователем его младшей сестры.

***

“Значит, вы с Эльзой не обсудили ничего из того, о чем мы ранее говорили? Ничего? Господи, Анна, что ты делала целых два часа?” “Я же сказала, мы ничего не делали! – Анна покраснела, игнорируя испытующий взгляд Кристоффа. – Я была очень уставшей, так что мы просто, ну, не знаю…” “Ты просто что? – блондин был настойчив. – Просто вздремнула? Подожди, дай угадаю: она позволила использовать себя в качестве подушки, не так ли?” Кристофф замолчал, хихикая про себя, однако когда Анна ничего не ответила даже спустя некоторую паузу, блондин разразился смехом. Рыжая, покраснев с головы до ног, швырнула чипсину в своего лучшего друга, который хохотал настолько сильно, что согнулся пополам и схватился руками за живот. “О, умолкни! Я же сказала, что чертовски устала!” Наконец, парень смог заговорить, хоть и между приступами смеха. “Ты шутишь? Да это чуть ли не сюжет какой-то идиотской романтической комедии! Она… она разрешила тебе воспользоваться ею в качестве чертовой подушки! – насмешливая тирада парня оборвалась, когда новый взрыв гомерического хохота чуть не заставил его расплакаться. – О, Господи, могу поклясться, что ты обслюнявила ее! Держу пари, что бедная девушка промокла насквозь!” “Это не так!” От негодования голос Анны стал пронзительным, и когда Кристофф продолжил смеяться, девушка перевернулась и уткнулась лицом в диван, накрывшись сверху подушкой в надежде заглушить смех парня – правда, в какой-то момент она издала долгий и протяжный стон, отчего блондин захохотал еще сильнее. Пара отдыхала в гостиной квартиры семейства Кристиан. Кристофф вместе с девушкой играл в одну из игр ее брата, попутно наблюдая за тем, как та сдерживается, чтобы не прикончить пакет чипсов в одиночку; сия задача была практически невыполнимой до тех пор, пока блондин полностью не смутил рыжую. Наконец, когда Кристофф достаточно успокоился для того, чтобы говорить, все, что он смог выдавить, так это: “Черт, у тебя все плохо. У вас обеих”. Анна высунула голову из-под подушки, чтобы показать парню язык, но тот лишь, посмеиваясь, покачал головой. В этот миг девушка почувствовала вибрацию в заднем кармане, и, вытащив телефон, чему-то улыбнулась. “Кто там?” “Рапунцель!” Девушка скатилась с дивана и направилась в свою спальню, надеясь, что Кристофф ничего не сломает, пока ее нет. “Привет, Пунц, – наконец, приняла вызов рыжая. – Что случилось?” “Ох, ничего, просто выполняю свое обещание стать лучше, – съязвила кузина. Анна закатила глаза; она практически видела дерзкую ухмылку Рапунцель. – Как поживаешь? Как дела в школе?” “Все в порядке, – фыркнув, Анна открыла дверь комнаты и сразу же запрыгнула на кровать. – В смысле, я тяну астрономию только потому, что Ханс отдал мне все свои записи, но мы открыли в спортзале новое поле для рэкэтбола, и это просто отлично! Ты же знаешь, как мне нравятся игры, дающие возможность что-то молотить. Они творят чудеса с моим уровнем стресса”. Рапунцель промурлыкала что-то в знак согласия, однако ее осторожный тон заставил Анну напрячься в ожидании следующего вопроса. “А… как с Эльзой дела?” Ну, я знала, что она это спросит. Рыжая застонала и полезла под кровать за шоколадом. Сегодня она весь день обходилась без сладкого, так что для продолжения этого разговора шоколад ей определенно понадобится. “Сказать честно, Пунц? Я не знаю. Все стало так безумно сложно, а я еще недостаточно взрослая, чтобы разобраться в этом”. “Это неправда, Анна-банана. – начала Рапунцель со смехотворно преувеличенным британским акцентом. – Ты сильнее, чем ты думаешь”. “Когда ты произносишь мое имя настолько нелепо, в это трудно верится, знаешь ли”. “Ладно-ладно, не язви, – с того конца провода послышался смех. – Но я серьезно. Это не то, с чем ты не сможешь справиться”. Анна закусила губу. По правде говоря, то, что Рапунцель ей сейчас позвонила, было какой-то благодатью, ведь последние несколько дней в голове девушки крутились мысли, о которых она и надеяться не могла поговорить с Кристофф, как не могла надеяться и на то, чтобы разобраться в них самостоятельно. “Как я могу… – голос девушки дрогнул, поэтому, прокашлявшись и глубоко вздохнув, рыжая заговорила снова. – Как я могу справиться с любовью, если в действительности даже не представляю себе, что это такое?” Наступившая за этим тишина была душераздирающей; Анна даже испугалась, что Рапунцель вот-вот накричит на нее или засмеет, а то и вовсе бросит трубку, и при этом еще неизвестно, что хуже… так что она была удивлена, когда кузина не сделала ничего из вышеперечисленного. “Анна… ты уверена?” “Нет! – девушка сорвалась в крик. – В том-то и дело!” Рапунцель мягко шикнула на нее, и рыжая впилась зубами в шоколадку, отчаянно желая отвлечься хоть на что-то. “Родная, что случилось после того, как мы расстались?” “Мы… ну, все кончилось довольно неловко. Я, конечно, хотела бы сказать, что она просила не говорить об этом, но… в какой-то момент мы просто отпустили друг друга и преодолели ту неловкость, однако… перед тем, как я поехала домой, мы сидели в ее комнате и… мы вроде как… мы вроде как поцеловались”. “Она поцеловала тебя?” Когда Кристофф спросил ее об этом, он был настроен скептически и неверяще, так что Анна была бесконечно благодарна Рапунцель, что в ее голосе звучало только любопытство. “... нет, это я ее поцеловала. А потом, как самая настоящая идиотка, я испугалась и убежала собираться, и когда все уже собрала и была готова идти, вдруг увидела Эльзу рядом с собой, и… в общем-то, я думаю, что мы обе поцеловали друг друга”. “И тебе, ну… понравилось? Это было приятно?” “Наверное, да… я имею в виду, ну, конкретно тогда я была немного занята тем, что волновалась обо всем этом, однако…” “Ты снова начинаешь?” Голос Рапунцель мягко прервал начавшийся было сеанс бессвязной болтовни за брендом Анны Кристиан, и рыжая неуверенно прикусила губу. “Я… я думаю, что да. Возможно. У нее были мягкие губы. К тому же, от нее приятно пахнет”. “Отличное наблюдение, – Рапунцель фыркнула. – Так чего же ты тогда испугалась?” “Пунц… ты бы видела, как она на меня смотрела. Она выглядела такой счастливой, и хоть я и была отчасти напугана, но другая моя часть тоже была по-настоящему счастлива. Думаю, я поняла, что хочу, чтобы она была счастлива, и если бы у меня была возможность, я бы снова ее поцеловала, но… – девушка замолчала, чувствуя, как гулко бьется ее сердце. – Но что, если я все испорчу? Что, если я ее раню?” “А ты задумывалась о том, что может случиться, если ранят тебя?” Оторопев, рыжая пару раз моргнула. “... что ты имеешь в виду? Как меня можно ранить?” Рапунцель потребовалось некоторое время, чтобы привести мозги в порядок, и как только она начала говорить, Анна позволила себе вернуться мыслями к Эльзе. Глубокий вдох заставил ее осознать тот факт, что она все еще пахла блондинкой; запах был чистым и приятным, и он смог успокоить ее. Сон в лечебнице был как раз тем, что ей было нужно, Эльза отлично сыграла роль подушки, а быстрый поцелуй в щеку, который рыжая получила на прощание перед уходом, был неплохим бонусом. Веснушчатые щеки горели при этом воспоминании: ощущение мягких губ на ее коже легко запомнилось и так же легко переживалось. Голубые глаза, переполненные любовью, вспыхнули в ее голове, и второй вздох вырвался из ее уст. Она была слишком застенчива, чтобы ответить на поцелуй. “Анна? Анна, прием! – рыжая закивала, пока, наконец, не поняла, что кузина ее не видит, поэтому поспешила пробормотать что-то утвердительное. – Ладно, слушай. Поверь тому, у кого есть опыт, любовь – обоюдный процесс. Если он не обоюден, то это не любовь. Я знаю, что Эльза заботится о тебе; это было понятно спустя две минуты, как я вас встретила. Возможно, что ты вообще единственная, кто ей дорог; исключительно на мой взгляд, но всё же. Девушке лучше знать”. “Эй! Я тоже, вообще-то, девушка!” “Я имела в виду ту девушку, которая не совсем ничего не замечает. А теперь подожди и дай мне закончить, – рыжая покраснела, но замолчала, а Рапунцель продолжила. – Так что да, Эльза заботится о тебе, и если ты разобьешь ей сердце, это будет просто ужасно. Однако ты кое-чего не понимаешь: эта ситуация может ударить и по тебе в том числе. Скорее всего, ты не до конца осознаешь свои чувства к ней, но ты признаешь их наличие, и если Эльза причинит тебе боль, то это также будет отвратительно… только вот что самое затруднительное: если у кого-то из вас разобьется сердце, тебе в любом случае будет больно. А еще Эльза хрупка, и если ты причинишь ей хоть малейшую боль, то ты никогда себе этого не простишь, не пытайся это отрицать”. Анна не могла, поэтому и не пыталась этого сделать. Вся эта ситуация заставляла ее сердце умирать миллионами разных способов; девушка чувствовала, что любое решение, которое она способна принять, по факту будет неправильным. Я не знаю, что делать. “И именно поэтому я собираюсь тебе помочь. И да, прежде чем ты спросишь: ты действительно сказала это вслух”. Несмотря на смущение, Анна не смогла сдержать смех. Она уже позабыла, что кузина знает ее, как облупленную, и ей было приятно, когда об этом напомнили. “Итак, о, Мудрейшая, что мне делать?” Рапунцель не колебалась. “На данный момент ты можешь быть только ее другом”. Глаза Анны распахнулись, а сердце остановилось. “Подожди, что?” “Эльза, – голос кузины был тверд, – не в том положении, чтобы отвечать за эмоциональное состояние другого человека. Она очень заботится о тебе, но она не может быть рядом, и пока она находится в лечебнице без возможности полноценно общаться – какими бы эмоциональными потрясениями это ни было вызвано – вы не можете быть вместе; не так, как должны быть вместе два любящих человека”. “Но Рапунцель, это несправедливо по отношению к нам обеим!” Анна уже забыла про шоколад и сидела, сжимая телефон с гораздо большей силой, чем требовалось. “Дорогая, любовь в принципе несправедлива. Она требовательна, она тяжела, и у многих людей не хватает сил, чтобы выдерживать ее. Любовь – это то, что требует от тебя полного внимания. Она должна быть частью тебя; чем-то, что неосознанно всегда с тобой и что подключено как к твоему сердцу, так и к твоей голове. Можешь ли ты честно сказать мне, что кто-то из вас готов к таким обязательствам?” Анна металась, пытаясь найти доказательства, что да, она готова… но если она хотела, чтобы кузина рассказала ей, что такое любовь, должна ли девушка была отстаивать свои права на нее? А Эльза? В конце концов, она заботилась об Эльзе, однако не была ею; она не могла говорить за блондинку или принимать от ее имени решения. И, по правде говоря, часть рыжей знала, что поцелуи не означают автоматический счастливый конец. Кристоф по большей части говорил ей о том же самом. Он тоже предупреждал ее. И девушке ничего не осталось, кроме как принять их точку зрения. Она не знала, что делать, поэтому ей придется довериться людям, которые, как Анна знала, заботились о том, чтобы она двигалась в правильном направлении. Ну, так по крайней мере, надеялась девушка. “А если Эльза расстроится?” “Она поймет, дорогая. Если нет, то, возможно, вам просто не суждено быть вместе”. Примечание от автора Ха-ха. Оказывается, вместо написания чертовых заметок все, что мне было нужно – хорошенько отдохнуть. Спасибо вам всем, терпеливые вы люди. Спасибо вам за добрые слова и преданность. Это так много для меня значит, и я искренне благодарю вас от всего сердца – всех тех, кто писал мне, даря заботу и поддержку, даже спустя несколько месяцев с момента выхода последней главы. Знайте, что я никогда не прекращу писать эту историю, просто выход продолжения может занять некоторое время ;) Что касается остальных... Я работала с детьми, поведение которых было не такое несуразное, как поведение некоторых читателей. Самоуверенность, которую вы, люди, чувствуете, неебически забавна. Можете называть меня стервой, дивой, нарциссом – как хотите. Я надеюсь, что хотя бы так вы сможете почувствовать, что вы делаете хоть что-то полезное в своей жизни.