A Snowflake in Spring

Иногда жизнь напоминает навозную кучу. Иногда она тяжела и мучительна, и кажется, что делать хоть что-то в попытках избавиться от доставляемой тебе боли – бессмысленно и безнадежно. Иногда конец света мнится идеальным завершением выходных. Наконец, иногда встать с кровати не то что трудно – физически невозможно на протяжении нескольких часов. Иногда солнце – твой враг, а не причина, благодаря которой ты все еще жив. Иногда твои самые близкие друзья не доставляют тебе ничего, кроме раздражения, а одиночество кажется не таким уж и плохим явлением. Иногда одиночество становится смертельно опасным. Иногда можно сидеть в одиночестве и с угрюмым лицом гадать, почему все пошло не по плану, в то время как все прочили тебе успех. Иногда жизнь кажется худшей в мире каруселью: однотипная, тягостная, и единственной радостью в ней может быть только человек, сидящий рядом с вами… Иногда единственное, о чем можно мечтать – так это о чем-то невозможном, что ждет в конце поездки, и хотя такие мечты добавляют аттракциону несколько баллов, в бочке меда все еще есть ложка дегтя: сойти на землю не получается, и вы все кружитесь и кружитесь. Вот только… когда-нибудь можно будет сойти, ведь жизнь налаживается. Все становится лучше; если продержатся достаточное количество времени, то самое прекрасное, что вы когда-либо будете делать – жить. Иногда жизнь бывает яркой, легкой и идеальной. Иногда – но только иногда – жизнь может быть самой лучшей вещью на свете, и тогда вы будете удивляться, что кто-то грустит… вы будете удивляться, как вообще можно позволять себе грустить. Иногда жизнь заставляет вас думать, что быть счастливым легко. Иногда эта мысль опасна, иногда – нет. Иногда счастье невинно, а надежда заразительна, однако… в хорошем плане. Как заразительны улыбки или сонные зевки, которыми делятся между собой друзья или возлюбленные. … если бы было возможным проникнуть в чью-то голову и увидеть мысли в ней – может быть, даже услышать – то любой бы, кто в то утро заглянул бы в разум Анны Кристиан, услышал бы монолог, подобный этому; не такой красноречивый, конечно, но то, что стояло за глуповатой улыбкой девушки и блеском ее глаз, которые сияли, несмотря на огромные мешки под ними, было в основе своей очень похоже на него. Почему? Потому что впервые за долгое время Анна удивительно легко поднялась с постели. Она пела в душе, потратила время на то, чтобы уложить волосы, так что теперь они огненно-медными волнами обрамляли ее лицо; девушка встала настолько рано, что приготовила себе на завтрак блинчики и даже пришла в школу пораньше, чтобы (хоть и в последнюю минуту) подготовиться к тесту по астрономии, который ей предстояло писать чуть позже… и насчет которого она чувствовала себя довольно уверенно. Впервые за все эти месяцы, которые казались Анне неделями и которые были переполнены всевозможными нездоровыми событиями, произошедшими не по ее вине (ущерб от этих событий рыжая не вполне осознавала даже сейчас), молодая девушка ощущала себя именно так, как и должна была: как молодая девушка с обязанностями, которые ей действительно по плечу. Такая внезапная смена мировоззрения иногда может быть случайной полосой удачи или беспричинным выбросом дофамина… но у новоприобретенных легкости и спокойствия Анны на самом деле была причина. Даже несколько. Одной из этих причин был план, который составила для нее Рапунцель. Надо признать, когда кузина по телефону сказала Анне, что ей придется разорвать любовные-и-в-то-же-время-не-совсем отношения, возникшие между рыжей и блондинкой, девушка запаниковала, и в ее голове моментально возник ряд образов: вот Эльза плачет, вот Эльза отстраняется от Анны, не давая ей себя коснуться, вот Эльза игнорирует все попытки рыжей ее утешить… как и саму рыжую. Каждое новое видение было хуже предыдущего, однако чем дольше девушка висела на трубке, тем сильнее ее успокаивал нежный голос кузины. В конце концов, логичность совета Рапунцель победила зарождающуюся панику Анны. Тот факт, что хотя бы раз в жизни кто-то подробно описал девушке, что ей делать, а не оставил ее мучиться в одиночестве в попытках сделать выбор, заставил рыжую испытать приятное чувство облегчения. После того как кузина отбилась, Анна плюхнулась на кровать и спустя мгновение выдохнула, глубоко и расслабленно. Девушка понимала, что, хоть предстоящий разговор и будет трудным, но чем быстрее они с Эльзой обозначат границы в своих отношениях, тем скорее она сможет избавиться от чувства вины, что пожирало ее душу с момента их поцелуя. Пусть даже и… на время. (Иногда уверенность в чем-то может быть непостоянной и хрупкой, и тогда самым лучшим вариантом кажется немедленное налепливание пластыря; однако это решение не всегда самое верное… да и пластырь рано или поздно слетает). Так что девушка буквально сияла изнутри, и ничто не могло погасить этот огонь, хотя ощущение будущего разговора с блондинкой все еще сидело у нее под кожей, стараясь разрушить это хрупкое состояние легкости подобно стервятнику, разрывающему жертву. А сияла она из-за главной причины – того, что тоже случилось вчера вечером и тоже по телефону. Когда Анне позвонила Герда, девушка испытала новый виток паники. Ужин уже прошел, и она не думала, что в больницах разрешают звонить кому-либо так поздно. Как бы то ни было, когда Анна услышала голос главной медсестры, она сразу же решила, что с Эльзой случилось что-то ужасное. Потом она подумала то же самое, но относительно брата, и пока Герда болтала, рыжая пыталась подавить подступившее чувство стыда, возникшее с пониманием того, что первое место в ее мыслях занимала Эльза, а никак не Ханс. И если уж говорить о Хансе, то именно о нем хотела поговорить женщина. Ее брату возвращали права на посещение. Сначала Анна подумала, что ослышалась, так что, убрав телефон от уха, она тупо уставилась на него. Девушка знала, что она не видела брата уже очень давно, и все же инцидент в коридоре, свидетелем которого рыжая стала несколько недель назад, казался ей таким свежим… настолько свежим, что если бы Анна достаточно быстро обернулась назад, она смогла бы заметить кровавые пятна по краям зрения. “Я… – голос девушки дрожал от неуверенности, – я могу увидеть его?” “Да, дорогая. Доктор Уизелтон уверен, что Ханс сам хочет поскорее вернуться к нормальной жизни, и он чувствует, что встреча с вами поможет ускорить процесс. Даже я заметила, что Ханс в последнее время стал гораздо более спокойным… хотя и немного унылым”. “... унылым? – Ее брат никогда не был… унылым. Этого просто не могло быть. Он мог быть сердитым, даже злым, если кто-то эту злость вызвал, но унылым? По правде говоря, наиболее грустным Ханс выглядел в тот момент, когда в финале одной из его видеоигр главного героя предали и застрелили. Казалось, из парня вынули невидимый стержень, ведь он тогда, поникнув плечами, откинулся на спинку дивана с выражением полной растерянности на лице. – Что вы имеете под унынием?” Когда она произносила это слово, оно не было похоже на настоящее. Голос Герды был терпеливым, однако не вполне понимающим – типичный голос медсестры, которая знает, что должна чувствовать, но не способна эти чувства по-настоящему испытать. Это не было жестоко с ее стороны, просто… просто не поддерживало так, как Анна хотела бы. “Ну, моя дорогая, я не имею права говорить об этом. Физически он в полном порядке… однако после того случая он совершенно изменился ментально, и я уверена, что Вы это понимаете, – Анна поморщилась. – Но, как я уже сказала, доктор Уизелтон считает это уныние признанием своих ошибок, так что мы уверены, что Ханс, наконец-то, встал на путь реабилитации. Я знаю, что по средам ты обычно навещаешь Эльзу, так что не могла бы ты встретиться с братом, скажем, послезавтра?” “В четверг?” Сумбурно пробежавшись в голове по своему расписанию, Анна согласилась прежде, чем ее мозг на самом деле признал, что в четверг она будет свободна. Потребовалось некоторое время, чтобы мысль о том, что она увидит своего брата менее чем через 48 часов, улеглась в голове. Хотя, вообще-то, это заняло столько времени, что, должно быть, девушка полностью осознала это уже во сне, ведь, когда рыжая проснулась на следующее утро, она была на седьмом небе от счастья. А теперь она в школе, сейчас час дня, она только что написала тест по астрономии, будучи уверенной, что получит за него как минимум B+, и на сегодня у нее оставалась только самоподготовка, во время которой она, скорее всего, немного расслабится. Возможно, почитает книгу… или даже вздремнет, если миссис Роз не будет восстанавливать порядок на полках. Всякий раз, когда бочкообразная библиотекарша выползала в читальный зал, студенты старались держаться от нее подальше или хотя бы делать вид, что действительно занимаются, ведь Роз была ужасна. К счастью, большую часть времени она сидела за своим древним монитором и просматривала неизвестно что, так что Анна могла занять столик в дальней части школьной библиотеки и вздремнуть часок перед визитом к Эльзе: хоть девушка и чувствовала себя лучше, чем когда-либо за последнее время, сегодня она спала от силы пять часов и, как следствие, была вымотана. Когда рыжая добралась до библиотеки, первое, что она получила – свирепый взгляд библиотекарши. Кротко, пусть и нервно, улыбнувшись в ответ, девушка мысленно исполнила короткий победный танец и направилась к пустому столику в конце библиотеки. Скинув рюкзак на потертый жесткий стол, Анна с довольным вздохом опустилась на стул. Ах, да… тихий час. Я скучала по тебе. Мы слишком давно не встречались, нам нужно делать это гораздо чаще. Например, хотя бы через день. Или, может быть, каждый день. Черт, извини, я не слишком настырная? Сложив руки на столе, Анна положила на них голову и уже через несколько мгновений почувствовала, как где-то в глубине глаз медленно закрываются жалюзи, что могло означать только одно: сон уже в пути. Поудобнее устроившись, девушка, наконец, добилась того, чтобы стать со столом единым целым. Всего несколько минут, говорила она себе. Легкий десятиминутный сон. Десяти минут достаточно, чтобы от души покемарить. Десять минут, и ей станет гораздо лучше. До запуска полной энергии и энтузиазма Анны осталось десять минут, обещал сам себе одурманенный сном мозг девушки. И тут рядом с ее головой грохнулась сумка. “Эй!” Девушка воскликнула против своей воли, испуганная настолько, что ее сердце, подпрыгнувшее так высоко к горлу, могло бы выглянуть и поздороваться, после чего вернуться на свое законное место. “Будь тише!” Анна узнала этот надменный, хоть и нервный голос, и когда она подняла глаза и увидела Геркулеса, смотрящего на нее, скорее, с обеспокоенным выражением лица, чем с раздраженным, девушка застонала. Шанс поспать был упущен. “Не то чтобы я не была рада тебя видеть, мистер Мышца-вместо-мозга, но ты только что грубо отнял у меня мой единственный шанс вздремнуть и разбил его на миллион крошечных осколков, – Анна захныкала, сначала откинувшись на спинку неудобного деревянного стула настолько сильно, что чуть не упала назад, а после рухнула на стол, стукнувшись об него головой. – Что тебе нужно?” Она услышала, как Геркулес отодвигает стул и садится напротив нее. Девушке совсем не хотелось поднимать голову (однако ей хотелось понять, что делать с парнем, который постоянно врывался в ее личное пространство), так что она могла только догадываться о том, что происходит вокруг нее. В какой-то момент рыжей показалось, что футболист скрестил руки на груди и наклонился в ее сторону, но в условиях царившей неловкой тишины сложно было утверждать наверняка. В конце концов, сам Геркулес и нарушил эту тишину. “Я хотел поговорить. О… о тебе. И о твоем брате”. Его голос был тихим и застенчивым, так что Анна, наконец, подняла голову. Лицо парня имело выражение, соответствующее тону; он не смотрел ей в глаза, но язык его тела говорил рыжей, что Геркулес был полностью на ней сосредоточен. Будучи сбитой с толку девушка приняла сидячее положение и, по-совиному моргнув, обвинительно прищурилась. “И почему же?” “Потому что, – мгновенно ответил футболист, как будто зная, что ему будет задан этот вопрос, – последний год я только и делал, что обсирал тебя из-за твоего брата, никогда на самом деле… никогда не понимая того, что ты тоже человек. Я говорил с Кристоффом, – объяснил Геркулес, когда Анна открыла было рот. – Он рассказал мне о том, что ваших родителей больше нет, и… и он заставил меня вспомнить все то, что ты делала для команды, и на что я никогда не обращал внимания. Ты всегда была рядом, но никогда не была чем-то большим, чем, хм… продолжением Ханса, на самом-то деле. И это… это помогло всем нам. Мне, – поправил парень себя, уставившись со стыдом в пол. – Помогло сделать тебя мишенью, которой можно отомстить за ту боль, что мы испытали, когда Ханс сделал то, что сделал”. “Когда Ханс сделал то, что сделал? – в голосе Анны прорезался гнев. – Ты говоришь так, будто это возникло из ниоткуда и как будто ни ты, ни вся школа не довели его до белого каления!” “Ну и… что? – ноздри Геркулеса раздулись, и девушка поняла, что сейчас услышит. – Эрик и Шон заслужили быть избитыми твоим братом?” “Нет! Но разве мой брат заслужил все, что вы с ним сделали только из-за того, что какой-то парень перехватил подачу, а вся ваша команда не смогла вернуть мяч? В последний раз, когда я читала правила, футбол не был игрой одного человека! То, что сотворил мой брат – ужасно, я знаю, но не веди себя так, будто у этого не было причин! Может быть, если бы Шон и Эрик не обвиняли моего брата в том, в чем он не был виноват, и не заставляли его чувствовать себя еще хуже, чем он и так себя чувствовал, то тогда, возможно, ничего бы этого не случилось!” Подростки уставились друг на друга через стол, обвинение и гнев читались в обеих парах одинаково суженных бирюзовых глаз, а руки Геркулеса, лежавшие на столе, были сжаты в кулаки. Анна долго смотрела парню в душу, однако спустя какое-то время фыркнула и откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. “... мы с Хансом не очень хорошо помним их. Они были великолепны и все такое, но… ну, ты понимаешь. Трудно сохранить воспоминания в целости, когда проходит десять лет, – кулаки парня разжались, а лицо смягчилось, когда рыжая глубоко и печально вздохнула. – Они пропали. Наши родители, я имею в виду. На самом деле, они просто не могут быть живы, поэтому я просто должна сказать, что они ме…” Голос Анны дрогнул, когда девушка попыталась сказать одно-единственное, однако вполне конкретное слово. Геркулес точно знал, какое. Это было слово, которое он сам с трудом произносил уже около года. Парень терпеливо ждал, пока Анна продолжит. Его глаза становились все печальнее по мере того, как лицо девушки делалось все более удрученным; несмотря на все попытки рыжей, голос отказывался ей подчиняться. В конце концов, она сдалась и сползла по стулу вниз. “Они… по итогу мы с Хансом остались с дядей и тетей. Они замечательные люди, но они понятия не имели, как справиться с двумя депрессивными сопляками. Да, у нас всегда было чем занять себя, будь то игрушки или еще что-то – семья была состоятельной – но всякий раз, когда наступало время сна, мы понимали, насколько мы одиноки. Нам очень их не хватало, – Анна часто заморгала. – Моя кузина Рапунцель была единственным человеком, кто мог меня уложить спать в бессонные ночи. Ханс же… ему никогда ничего не помогало. Бывало, что он мог просто не спать, и тогда мы выбирались тайком из дома и играли в прятки в лесу, окружавшем владения дяди. А если ночь была ясной, мы ложились на землю и гадали, на какой звезде сейчас наши родители”. “Сколько вам было лет?..” “Хансу – восемь, а мне – шесть, – голос девушки стал безэмоциональным, как будто их возраст не имел никакого отношения к тяжести пережитой трагедии. Как будто такое укладывалось в рамки нормы жизни подобных невинных созданий. – Как бы то ни было, мы постоянно были грустными, и с нами практически невозможно было находиться рядом, однако… однажды Ханс усадил меня к себе на колени и сказал, что мы должны быть сильными. Мы не можем просто сидеть и хандрить, вот как он тогда говорил. Если мы постоянно будем ходить, повесив нос, то какими людьми мы вырастем? Как мы сделаем маму и папу счастливыми на небесах, если мы только и делаем, что плачем в одиночестве?” Взгляд Анны стал отстраненным, словно она вновь переживала этот разговор. Геркулес не знал, как они выглядели, когда переехали в Эренделл, ведь ему тогда было всего тринадцать. Но ему не нужно было сильно напрягаться, чтобы представить это вместе с девушкой: два маленьких рыжеволосых ребенка с глазами, светящимися не от счастья, а от слез, прижимаются друг к другу и пытаются убедить себя, что они достаточно сильны, чтобы идти дальше. “После этого мы изо всех сил старались быть идеальными маленькими племянником и племянницей. Мы делали все, о чем просили дядя с тетей, никогда не доставляли неприятностей… всегда старались быть счастливыми. Когда мы, наконец, вернулись в школу, мы из кожи вон лезли, лишь бы наши родители гордились нами, пусть и… там. Ханс был немного более дисциплинированным, нежели я, и он относился ко всему со всей серьезностью. Он с головой ушел в футбол, при этом стараясь быть на высоте и в школьных дисциплинах – в общем, чтобы ворсинка к ворсинке. Я же… у меня никогда не получалось поддерживать его темп, так что, полагаю, чтобы родители гордились мной, я просто решила быть хорошей девочкой. Избегать плохих компаний, оставаться милой и всегда поддерживать своего старшего брата”. Девушка замолчала на мгновение, по-прежнему глядя куда-то вдаль, прежде чем проморгалась и, как показалось парню, вернулась на землю. Рыжая встретилась с ним взглядом, и если все-таки заметила печаль и практически жалость в глазах напротив, то не подала виду. “И… похоже, это все, – нервно заявила Анна, после чего смущенно улыбнулась и растрепала себе волосы. – Я иногда забалтываюсь, так что… извини, если вместо рассказа получилась слезливая история”. “Это… не слезливая история, – осторожно ответил Геркулес. Да, в его глазах Ханс все еще оставался бешеным психом, вот только Анна почти заставила парня поверить, что это была не совсем вина сокомандника. Потерять хотя бы одного родителя уже достаточно тяжело, но потерять обоих... – Это… все это дерьмово. Сочувствую тебе, Кристиан”. Хотя есть один родитель, которого я не прочь был бы потерять. “Ну, спасибо, наверное. Но, эм… – рыжая замолчала, и уголок рта Геркулеса дернулся, когда он увидел подозрение в глазах девушки. – Зачем именно мы это делаем? Если ты пытаешься обменяться со мной слезливыми историями, то мне очень жаль, потому что сегодня у меня действительно нет на это времени. Я, эм… мне кое-куда нужно. И, к тому же…” “К тому же, что?” “Я же говорила тебе. Анна”. Улыбка на лице девушки не была на сто процентов искренней, однако эта искренность была в ее глазах, и Геркулес сразу же это понял. Она сказала ему, что примет только искренние извинения, и он пытался их принести. Ему просто нужно было узнать ее поближе, нужно было “понять, что он сделал не так”, говоря ее же словами. Через мгновение парень осторожно улыбнулся в ответ. “Прости, Анна, – рыжая кивнула и достала телефон, чтобы проверить время. Парень без задней мысли наблюдал за ней, и тут ему в голову закралась идея. – Хэй, тебе не нужен мой номер?” Анна застыла, нахмурившись в замешательстве, в то время как Геркулес лишь горделиво улыбнулся; глаза девушки метались из стороны в сторону, будто бы ища висящее где-то объяснение произошедшему. Ничего не найдя, взгляд рыжей вернулся обратно к парню. “Эм… нет? Совсем нет? Зачем?” “Ну… Я действительно хочу понять, что я делал не так. И я думаю, я начинаю это понимать, но… но я также думаю, что ты могла бы помочь мне понять, почему я вообще так поступал, ведь если я смогу сделать это, то я смогу вновь стать тем человеком, с которым хочет быть Мэг. И, к тому же… – настала очередь парня нервничать. Он знал, что просьба дастся ему непросто. – Потому что я действительно хотел бы обменяться парой-тройкой слезливых историй, однако…” “Однако ты боишься, что твои сокомандники увидят тебя плачущего, как будто ты рыжий ребенок-переросток?” Ответом послужил кивок. “Именно так”. Девушка на мгновение задумалась, после чего протянула свой телефон парню. “Но только при условии, что я сама выберу место встречи. Не очень хочется, чтобы толпа качков вновь выливала на меня ушат помоев”. “Звучит справедливо, – пробормотал парень, набирая собственный номер. – Я почти уверен, что это именно то отношение, которого я заслуживаю”. “Даже не сомневайся”.

***

Эльза смотрела на письмо в своих руках и хмурилась. Ну же, Эльза. Анна будет здесь с минуты на минуту, и уже без разницы, готово оно или нет! Тебе просто нужно отдать его ей! Тяжело вздохнув и содрогнувшись, девушка крепче сжала бумагу. Это было письмо Анне, над написанием которого она мучилась всю последнюю неделю; это было письмо, на которое она потратила, как ей казалось, сотню попыток (или даже больше, ведь девушка пыталась написать его с самого первого визита рыжей). Каждая следующая попытка казалась отвратительнее предыдущей, и каждый раз блондинка рвала исписанный лист на кусочки... однако сейчас Эльза надеялась, что смогла должным образом передать свои чувства. “Дорогая Анна, – начиналось оно, – Перво-наперво я просто хотела бы поблагодарить тебя. Поблагодарить за то, что ты – это ты; за то, что заставляешь меня улыбаться… за то, что благодаря тебе моя жизнь вновь обрела смысл. Я не знаю, что бы я без тебя делала – нет, я не давлю на тебя, не подумай. Я просто хочу, чтобы ты поняла, как много ты для меня значишь. Ты очень важна для меня; я желаю тебе только счастья и, должна признаться… желаю быть причиной этого счастья. Я не могу ничего обещать относительно своего… голоса. Мне трудно это обсуждать. Даже на бумаге. Это было так давно, что я даже не совсем понимаю, что именно со мной не так. Я так привыкла жить в тишине, что мир со звуком меня пугает… однако если ты также будешь в этом мире, и я буду слышать твой голос, то мир со звуком будет просто прекрасен. Извини, что это написано настолько коряво, но я говорю правду. И все же кое-что я пообещать могу. Я постараюсь. Постараюсь ради тебя, Анна, тебя и родителей. Благодаря тебе я поняла, что мои отец и мать стареют… и я упускаю множество важных вещей. Я больше не хочу терять время. Не хочу терять время, которое мы могли бы провести вместе”. И дрожащей рукой девушка вывела внизу свое имя. Даже сейчас Эльзе хотелось разорвать его, но это письмо было самой удачной попыткой девушки перенести свои бессвязные мысли на бумагу. К тому же, времени уже не оставалось: на часах было почти четыре, и с минуты на минуту должна была прийти Герда и отвести блондинку к Анне. Вскоре раздался щелчок дверного замка. Помяни черта, подумалось девушке. “Эльза, дорогая, ты готова?” Блондинка последний раз внимательно изучила лист бумаги перед собой, после чего аккуратно сложила его и, кивнув, встала. “Что это, родная? Письмо? Оно для Анны? – голос медсестры звучал любопытствующе, но не настойчиво. Благодаря мягкости заданного вопроса Эльза кивнула лишь с небольшим трепетом. Поднять глаза, тем самым, выдав читающуюся в них тревогу, девушка все же не смогла, хоть и чувствовала на лице пожилой женщины сияющую улыбку. – Это замечательно, родная моя!” Вскоре они уже направлялись в зал для посещений, и письмо в целости и сохранности лежало за пазухой у Эльзы, которая придерживала его рукой на случай того, если оно вдруг решит выпасть. С каждым шагом она была все ближе к сияющему лицу Анны. В глубине души блондинка боялась, что письмо вышло недостаточно хорошим, что она не смогла описать все так, как хотела, однако она верила, что Анна поймет… верила в саму Анну. Она даже начинала верить в саму себя. “Вот мы и пришли, моя дорогая. Между прочим, – хитро подмигнула девушке Герда, – Анна сегодня в очень хорошем настроении. Удачи тебе”. В хорошем настроении? Эльза задумалась, а через мгновение на ее лице возникла улыбка. Это было чудесно! Это было просто замечательно! Блондинка зашла в зал, и ее взгляд тут же нашел улыбающуюся Анну. Рыжая улыбалась. Она выглядела счастливее и ярче, чем когда-либо за последние недели, и не было большего счастья для Эльзы видеть ее такой. Девушка двинулась к Анне, не дожидаясь, когда за ней закроется дверь. Гостья сидела не за их обычным столом, а вместе с тем мальчиком, с которым Эльза не так давно познакомилась. Олафом, если она правильно помнила. Пара вместе рисовала, в то время как за ними наблюдала тепло улыбающаяся пожилая женщина. Ее хрупкие руки аккуратно лежали поверх огромной кучи рисунков, на большей части которых виднелись плохо нарисованные снеговики. Блондинка подошла к Анне и, опершись на спинку ее стула в ожидании, когда девушка заметит ее, стала наблюдать, как рыжая пробует себя в рисовании. Видно было не очень хорошо, так что Эльза наклонила голову, пытаясь понять, что именно изображено на бумаге, но даже это не сильно помогло: локоть рыжей загораживал практически все. Девушка пребывала в полнейшем неведении вплоть до того момента, пока Олаф громко не крикнул “Готово!”, и в тот же момент оба художника подняли вверх свои шедевры. Эльза зажала рот рукой. Если она правильно теперь понимала, то эти двое участвовали в ими же устроенном соревновании по рисованию портретов друг друга… и блондинка не знала, у кого вышло хуже. Анна точно не была художницей, а Олаф явно старался рисовать, что хотел, а не что видел перед собой. “Олаф! – рыжая захихикала. – Ты пририсовал мне татуировки!” “Веснушки! – поправил ее мальчик, гордо улыбаясь и обнажая криво прорезавшиеся зубы. – Олаф победил!” “Что? – недоверчиво воскликнула Анна. – Да ладно тебе, я нарисовала твои зубы идеальными! – девушка указала на рисунок, который, если честно, больше походил на мультяшный смайлик под кучей черных закорючек, изображавших, судя по всему, волосы. – Только посмотри на них, они идеальны!” “Боюсь, – Олаф хихикнул в ответ, – мои жубы не идеальны, глупышка! Олаф победил!” Эльза нежно улыбнулась, и, наконец, решив заявить о своем присутствии, похлопала Анну по плечу; девушка подпрыгнула от удивления, однако, увидев блондинку, посветлела лицом. “Эльза! Черт возьми, как же я рада тебя видеть! Не могла бы ты объяснить этому дурилке, что я победила в этом состязании? – когда девушка покачала головой, рыжая схватилась за сердце и протестующе захныкала. – Но, но… хм. Ну и ладно. Этот раунд за тобой, Олаф. А теперь я пойду, дружок, хорошо?” “Хорошо! – ответом послужила еще одна улыбка. – Пока, Анна!” “Пока-пока, малыш. Хорошего дня, миссис Андерсон!” Крошечная старушка улыбнулась Анне и потянулась поправить растрепанные волосы Олафа. Мальчик совершенно не возражал против вмешательства женщины в его личное пространство, и блондинка предположила, что, судя по всему, они были знакомы; впрочем, долго витать в облаках девушке не пришлось, потому что рыжая, решительно взяв ее за руку, направилась к их любимому дивану. Эльза от всей души наслаждалась ощущением руки Анны в своей и тепло улыбалась, глядя рыжей вслед. Должно быть, девушка почувствовала на себе пристальный взгляд блондинки, потому что обернулась, посмотрев на Эльзу через плечо, и улыбнулась в ответ. А еще Эльза знала, что из всех дней, которые она провела рядом с Анной, этот будет самым важным. Возможно, причина крылась в светящихся изнутри глазах рыжей, таких ободряющих и таких знакомых и незнакомых одновременно, возможно, в написанном ранее письме, а возможно – в осознании блондинкой того факта, насколько легко она смогла посмотреть в лицо старой медсестры. Так или иначе, но что-то витало в воздухе, и это что-то будоражило кровь. Блондинка не побоялась придвинуться ближе к рыжей, когда они, наконец, сели; колени девушек соприкоснулись, и Эльза улыбнулась, когда увидела легкий румянец, мгновенно возникший на щеках Анны. “Это была бабушка Олафа, – застенчиво пробормотала рыжая, глядя на девушку напротив сверкающими голубыми глазами. – Я только сегодня с ней познакомилась, но она ужасно милая”. Эльза кивнула в ответ и, потянувшись к рыжей, погладила ее большим пальцем по щеке, отчего глаза Анны почти закрылись, а веки затрепетали. “Эм… – Анна скинула рюкзак, расстегнула его и полезла внутрь. – Я очень рада тебя снова видеть, Эльза. Это неделя… она самая странная в моей жизни. В хорошем смысле, не подумай! В очень хорошем смысле! И есть кое-что, о чем я бы хотела с тобой поговорить, но сначала…” Глаза блондинки загорелись при виде плитки шоколада, появляющейся из рюкзака, ведь это был горький шоколад, ее безоговорочный любимец. “Я подумала, что, раз уж я забыла его в тот раз, сегодня я должна принести тебе на пробу нечто особенное!” Подумав, что же такое сегодня произошло, чтобы этот день стал таким чудесным, Эльза с усмешкой нетерпеливо потянулась за шоколадкой, разорвала упаковку и, отломив дольку, кинула ее в рот, следом отломив вторую дольку для Анны. Пока они ели, рыжая рассказала Эльзе о своей странной беседе с Геркулесом, о том, как далеко она продвинулась в видеоигре, которую ее уговорил таки пройти Кристофф, и о пицце, что она закажет по возвращении домой на ужин. В какой-то момент Анна выглядела так, будто хотела поделиться еще чем-то – глаза людей без причины не становятся возбужденными – однако спустя мгновение, казалось, она передумала и запрятала эту мысль куда-то вглубь себя. Когда шоколад внезапно закончился, Эльза перешла к руке Анны и начала играться с ней, медленно поглаживая ладонь девушки и сравнивая свои пальцы и ее, а рыжая, казалось, получала удовольствие, наблюдая за блондинкой и иногда хихикая, когда та случайно ее щекотала. В конечном счете Эльзе это наскучило, и она, закусив губу, полущекоткой поднялась от ладони рыжей к ее плечам, на что Анна только закатила глаза, недолго пощекотала шею девушки, а после вновь вернулась к поглаживанию веснушчатой щеки. В этот раз Анна отпустила себя, позволив себе закрыть глаза и прильнуть к руке Эльзы. Сердце блондинки воспарило, и она последовала примеру девушки напротив, полностью отдавшись моменту. Когда-нибудь, сказала она себе, когда-нибудь я смогу коснуться ее не в этой лечебнице, а в своем доме. Дома. Я хочу, чтобы это девушка была моей. А я буду принадлежать ей. Когда-нибудь… Я сделаю все, чтобы это случилось. Обещаю. Она на мгновение подумала отдать письмо сейчас, пока у нее еще достает смелости… но как только эта мысль мелькнула у нее в голове, глаза Анны распахнулись, и они были настолько серьезными, что сердце Эльзы тут же сжалось у нее в груди. “Да, мне приятно, чудесно и даже великолепно, но нам с тобой и вправду нужно поговорить обо всем этом. Сейчас. Прежде чем я, ну, ты знаешь, снова вырублюсь”. Эльза попыталась убедить себя, что этот разговор не приведет ни к чему плохому... вот только “нам нужно поговорить” никогда не приводит исключительно к хорошему. Обычно это разговор о чем-то значимом. О чем-то непростом. “Итак… Я даже не знаю, с чего начать, – Анна, будучи по-прежнему серьезной, накрыла своей ладонью руку Эльзы, слегка сжав ее, после чего отняла руку блондинки от своей щеки и выпрямилась. – Я хочу, чтобы мы были вместе”. Эльза моргнула. В то мгновение, пока девушка обдумывала, что только что сказала Анна, царила мертвая тишина. Она хочет, хочет… … что? И следом девушка, покраснев, как свекла, почувствовала выступивший на лбу пот. “Ты мне нравишься, Эльза. И-и я знаю, что нравлюсь тебе. Ты… так ведь, да? Я нравлюсь тебе?” Блондинка яростно закивала, вцепившись в руку Анны обеими ладонями и широко раскрыв глаза от неверия, шока и всепоглощающей надежды. Рыжая в свою очередь только покраснела, начав заикаться под пристальным взглядом Эльзы. “Д-да, так. Поэтому я хочу дать нам шанс. Вау, это так странно звучит! Не в том смысле, что пугающе-странно, нет! Просто… как-то иначе, вот я о чем. Эм… ну, у меня была заготовлена целая речь, а сейчас в моей голове пусто, как будто все мысли смыли в унитаз. Господи, Кристиан, отличная метафора. Прямо-таки потрясающая, – рыжая хлопнула себя ладонью по лбу, глубоко вздохнула и на короткий миг замолчала. – Ладно. Теперь самое трудное. Я хочу, чтобы мы были вместе, и именно поэтому… так, сейчас, дай я отключу телефон. Отключаю телефон! – еще один вздох. – Именно поэтому никаких поцелуев, никаких прикосновений теснее тех, что сейчас есть между нами. Никаких… отношений, пока, ну… пока мы обе не окажемся в каком-то другом месте, более подходящем для того, чтобы быть вместе. Как ты смотришь на это?” Эльза могла лишь тупо смотреть в ответ. Слишком много информации вывалилось на нее, чтобы она сумела переварить ее сразу; ни сердце девушки, ни ее разум не были готовы к какому-либо признанию кроме того, которое блондинка хотела сделать, хотя даже из-за него девушка переживала почти до смерти. Любая мысль о том, чтобы отдать Анне письмо, была моментально выброшена из головы. Она ни за что не покажет его рыжей. Ни в коем случае. По правде говоря, прямо сейчас Эльзе больше всего хотелось порвать этот лист бумаги на мелкие клочки, как и множество его собратьев, ведь только что Анна совершила немыслимое. Сделала то, о чем блондинка не могла мечтать даже в самых смелых мечтах. Она только что дала ей шанс на совместное будущее – единственное, чего девушка желала всем сердцем; она сказала, что разделяет мечту блондинки… и в тот же момент сказала, что эта мечта недосягаема. Эльза не знала, смеяться ей или плакать: состояние девушки то и дело металось от головокружительной радости (вполне логичной реакции на то, что Анна ответила ей взаимностью, ведь сама Эльза уже практически убедила себя, что это невозможно) к опустошенности от невозможности их отношений вплоть до какого-то неясного момента в будущем (и на желание отчаянно завыть от Никаких поцелуев) и обратно. Вообще-то, этот момент был единственным, который ее перегруженный мозг не смог полностью понять. “... Эльза?” Хоть это и было трудно, но Эльза встретила взгляд Анны, и потрясенное сердце блондинки едва не разорвалось, когда она осознала, насколько беззащитно рыжая выглядела. Анна, казалось, еле дышала, отчаянно ожидая от девушки напротив хоть какого-то знака, говорящего, что она не собирается рассыпаться на миллион осколков. И как бы Эльза не была к этому близка, она знала, что должна быть сильной. Постаравшись проглотить комок, стоявший у нее в горле – получилось не особо удачно – блондинка изо всех сил попыталась улыбнуться Анне. Бирюзовые глаза метались по ее лицу, пытаясь найти малейший признак начинающихся слез, но Эльза была слишком потрясена, чтобы плакать… однако и радоваться прямо сейчас, как ей казалось, она не смогла бы тоже. Анна хотела, чтобы они были вместе, но только когда они окажутся не здесь. Эльза понимала, что Анна имеет в виду, как понимала и то, что не имеет права возражать. В глубине души блондинка понимала, что здесь, в лечебнице, никогда не сможет дать Анне всего того, что та заслуживает. Она знала, что однажды должна сказать рыжей, что любит ее. Должна иметь возможность произнести вслух имя любимой девушки. Честно говоря, Анна говорила именно о том, чего хотела сама Эльза, она знала это… вот только липкого страха, что уже закрался в каждую клеточку ее тела, это никак не отменяло. “Это… это приемлемо? Эльза?” Блондинка прикрыла глаза, когда почувствовала подступающие слезы, и вместо того, чтобы кивнуть или покачать головой, девушка наклонилась вперед и прижалась лбом ко лбу Анны. Рыжая тут же обняла Эльзу за плечи и притянула к себе. “Ох, Эльза… Мне жаль. Я знаю, что это тяжело, однако я действительно думаю, что так будет лучше для нас. Я имею в виду, ну… не буду врать, я буду скучать по нашим поцелуям. Они были просто потрясающими”. Даже когда она была на грани того, чтобы расплакаться, Анна могла заставить ее улыбнуться, и пока рыжая обнимала ее, Эльза нашла в себе силы кивнуть. Слезы, что грозили пролиться, так и не появились. Прошло еще какое-то время, в течение которого блондинка пыталась собраться, пока, наконец, Анна не ослабила объятия и не выпустила Эльзу, после чего стала легко гладить девушку по щеке. Не открывая глаз, Эльза взяла рыжую за руку. Я… Анна, я… Я не уверена, что смогу. Что, если я обречена остаться здесь навсегда? Что, если я никогда не заговорю вновь? Что, если наши отношения заранее обречены на провал? Все эти “если” крутились в голове Эльзы, все быстрее и быстрее, все громче и громче… … но тут Анна обхватила лицо блондинки руками, отчего та открыла глаза. Анна улыбалась. И в ее глазах читались уверенность и вера. “Ты сможешь, Эльза, – прошептала она. – Я знаю, ты сможешь”. Ничто на свете не могло удержать Эльзу от того, чтобы не ринуться вперед и не смять губы Анны своими. Та приглушенно вздохнула, но тут же, прикрыв глаза, ответила на поцелуй, и блондинка вцепилась в рубашку Анны, притягивая ее к себе. Поцелуй был горячим и яростным, наполненный обещанием отношений и всем тем разочарованием от того, что эти отношения необходимо отложить. Эльза не хотела, чтобы он заканчивался, однако все хорошее кончается, рано или поздно, и в какой-то момент губы девушек, наконец, расстались. Они по-прежнему соприкасались лбами, и ни одна из них не хотела отдаляться от другой. “Ух ты… – прошептала Анна, и блондинка затаила дыхание. – Это было нечестно”. И внезапно все стало прекрасно. Анна все еще была Анной, их чувства стали известны друг другу, а Эльза теперь знала, что ей нужно делать, поэтому, когда за ней пришла Герда, блондинке было нетрудно позволить Анне уйти. Не труднее, чем обычно, а яростный румянец, вспыхнувший на веснушчатых щеках, когда блондинка послала рыжей воздушный поцелуй, был еще одним напоминанием о том, что их будущее реально. Анна верила в нее, а значит, и Эльза будет верить. У нее был шанс. У них был шанс. “Кто-то определенно хорошо провел время, не так ли?” Герда и без того улыбалась, а когда Эльза, будучи слишком увлеченной мысленным воспроизведением недавнего поцелуя, кивнула и даже не заметила этого, то и вовсе пришла в восторг. Состояние Эльзы поразительно быстро улучшалось, и женщина могла сказать, что девушки определенно достигли больших успехов в своих отношениях. Санитарка была невероятно рада за них. Увы, счастье продлилось недолго. Когда Эльза и Герда ступили на лестничную площадку и повернулись было, чтобы продолжить подъем, они услышали громовое эхо шагов. В смятении женщина посмотрела наверх и вперед, на этаж перед ними. “Что за чертовщина?” Заслышав беспокойство в голосе санитарки, блондинка посмотрела в ее сторону; меж тем топот, бешеный и грохочущий, становился все ближе. Протянув руку и притянув девушку ближе к себе, Герда потянулась к рации, которую носили с собой все сотрудники лечебницы. Паника начала расти в груди Эльзы, когда женщина дрожащим голосом пробормотала какое-то предупреждение. “Ты!” Волосы Эльзы встали дыбом, ведь она узнала этот голос. Медленно подняв голову, блондинка посмотрела в ядовитые глаза старшего брата Анны, Ханса. Он мчался к ним, перепрыгивая через ступеньки; волосы спутанные, лицо перекошенное и пугающее. “Мерзкая, похабная, ебаная уродка! – взревел Ханс, приземляясь к паре на площадку и надвигаясь на девушку. – Я знал, что с тобой что-то не так, и теперь я, блять, собираюсь…” “Ханс! – Герда шагнула вперед и оттеснила Эльзу. – Как ты… кто тебя выпустил? Что ты здесь делаешь?! Я требую, чтобы ты немедленно вернулся в свою комнату, или же…” Схватив женщину за воротник халата, Ханс рывком притянул ее к себе и, практически прорычав ей в лицо “Заткнись, тупая сука”, отшвырнул медсестру к стене. С глухим стуком Герда влетела в кирпич и сползла на пол, где и осталась лежать без движения. Объятая ужасом, Эльза отшатнулась назад с круглыми глазами. Невозмутимый Ханс же вновь повернулся к блондинке, и, оскалившись, продолжил наступать на девушку, сверля ее злобными изумрудами. “У меня кое-какое дело к Снежной Королеве”. Сердце Эльзы ушло в пятки. Глаза Ханса горели жаждой убийства, она же осталась совсем одна; да, Герда успела позвать на помощь, но блондинка могла умереть еще до того, как эта помощь прибудет. На мгновение взгляд девушки метнулся в сторону пролета, откуда они пришли, однако этот вариант побега парень тут же пресек, загородив путь. Его движения были такими же плавными, что и движения пантеры, готовой прыгнуть на свою жертву и разорвать ее в клочья, в то время как взгляд больше походил на змеиный, когда это пресмыкающееся скользит в траве, направляясь к своему обеду. “Я знаю, что ты встречалась с моей сестрой, уродка. Неужели ты и вправду думала, что я не узнаю об этом? – с маниакальной ухмылкой парень встал у перил и облокотился на них, давая возможность сбежать: теперь, когда добыча оказалась загнана, он хотел поиграться с ней. Помучать. – И я знаю, как ты к ней относишься, – лицо блондинки вытянулось, когда Ханс засмеялся. – О да, я всегда это знал. Я давно заметил, как ты смотришь на мою сестру, как наблюдаешь за ней своими любопытными глазенками. Я знаю, что Анна шла у тебя на поводу, потому что она слишком идеальна, чтобы разбить кому-то сердце, пусть даже и такое жалкое и никчемное, как твое”. Болезненная улыбка пропала с лица парня. “И я с удовольствием бы позволил тебе до скончания дней гнить в своем одиноком и никчемном мирке, потому что знаю, что я всегда буду самым важным человеком для Анны. Обо мне она всегда будет переживать в первую очередь”. Нет, это неправда. Анна заботится и обо мне, она… она… “О, я знаю, о чем сейчас думает твоя маленькая извращенная головка. О том, что Анна заботится о тебе, не так ли? Потому что она должна. Она просто обязана, – Ханс сделал шаг вперед. – Без Анны у тебя ничего нет – вот, насколько ты жалкая. Своим родителям ты даже в глаза посмотреть не можешь. Да и не только им, но и в принципе никому; не с таким говорящим прозвищем, как у тебя, Снежная Королева. И вроде как мне должно быть плевать на твое одностороннее никчемное влечение, вот только…” Казалось, сердце Эльзы сейчас вырвется из груди. Откуда он мог узнать о ее родителях? Никто из сотрудников не сказал бы ему, это банально было запрещено правилами лечебницами! Он никак, ну никак не мог узнать этого… если только он не… Глаза Ханса потемнели и налились кровью. Они угрожали и обещали причинять боль. “Вот только Анна – моя сестра. И, как ее старший брат, я обязан защищать ее от всего: будь то боль, мир вокруг… или больные на голову извращенцы вроде тебя”. Блондинка, наконец, увидела, что Ханс все это время что-то держал в руке… что-то, напоминающее смятый лист бумаги. И эта бумага выглядела очень знакомо. Парень потряс своей находкой перед лицом девушки, и отвращение, написанное на его лице, ясно давало понять, что ему даже держать этот лист противно… когда же Эльза поняла, что именно находится в его в руках, ее пугающие опасения подтвердились: Ханс вломился в ее комнату; он вломился и рыскал в ее вещах. В ее письмах, поздравительных открытках… альбомах. Потому что у Ханса в руке был тот самый рисунок, за который Эльза испытывала невероятную гордость… и невероятный стыд. Это был рисунок полностью обнаженной Анны, лежащей в постели Эльзы, и хотя ее тело было не более чем наброском, лицо рыжей было прорисовано настолько детально, что блондинка не могла не краснеть всякий раз, когда листала страницы в альбоме. Девушка нарисовала его после особенно беспокойной ночи, наполненной мокрым бельем и вездесущими шаловливыми пальцами; сцены из сна возникали перед ней снова и снова, пока, наконец, Эльза не позволила себе выплеснуть свои чувства на бумагу. То, что благодаря этому рисунку Ханс понял, насколько она порочна, было ее величайшим позором. Блондинка невольно отвела взгляд, и Ханс, воспользовавшись этим, подошел к девушке и схватил ее за предплечье с такой силой, что в будущем грозили проявиться гематомы. “До того, как я нашел эту отвратительную вещь, я бы просто пригрозил убить тебя, если бы ты снова приблизилась к моей сестре, – парень отпустил ее, и Эльза тут же схватилась за руку: боль была нестерпимой. – Но я его нашел”. Он взял лист посередине… и разорвал его на две части. Блондинка безмолвно закричала, а когда Ханс снова порвал рисунок, она зажала рот рукой; слезы уже начали скапливаться в уголках ее глаз. В момент, когда обрывки запланировали вниз, Эльза метнулась вперед, игнорируя нависшего над ней усмехающегося Ханса, и прижала остатки рисунка к груди, заливая их непрекращающимися слезами. Это было несправедливо, это было нечестно! Наклонившись, Ханс схватил блондинку за руки и рывком поднял ее, заставив смотреть прямо себе в глаза. “Ты никогда больше не увидишь мою сестру. Я сделаю все, чтобы этого не случилось. Ты ее никогда не увидишь, нет … никогда не услышишь, нет… … никогда не дотронешься до нее. Нет. Никогда больше не будешь с ней, пока я существую. НЕТ Я скорее умру, чем позволю тебе приблизиться к моей сестре. НЕТ! Поэтому, – лицо Ханса осветила нездоровая улыбка, когда он притянул Эльзу настолько близко, что девушка почувствовала на себе его злобное дыхание, – я убью тебя прежде, чем у тебя хотя бы появится такая возможность”. Крик эхом разлетелся по лестнице, раздался грохот, звук ломающихся костей… а потом наступила тишина. Эльзу обнаружили в углу лестничной площадке, свернувшуюся калачиком. Она раскачивалась взад-вперед, по-прежнему прижимая к груди обрывки бумаги. Все также текли слезы, все так же ее рука крепко зажимала рот. Ханса обнаружили лежащим в куче обломков, у подножия лестницы. Под изуродованным телом парня уже начала собираться лужа крови. Примечание от автора Держу пари, чуваки, вы думали, что я мертва ;) Ваша Cel.