***
Еще какое-то время Юна провела с девочками: проверила остальные домашки, просто поболтала с ними о всякой ерунде, вроде того, что в соседнем классе опять хотели сорвать урок, но ничего не вышло, просто понаблюдала за ними. Ей нравилось видеть, как хорошо они стали взаимодействовать. Как они сдружились на самом деле, пусть и не сразу. Юна вообще обожала этот приют, и старших, и младших, и персонал. В каком-то смысле, для нее это стало вторым домом. И вовсе не потому, что она могла быть несчастна в своем — совсем нет. Скорее наоборот: «дом — полная чаша» — это было про них. Просто в какой-то момент она оказалась здесь и поняла, что все эти люди — тот самый недостающий пазл. — Может, нам тебя вообще в этот приют сдать? — как-то засмеялась мама, уже после выписки из больницы, когда Юна снова начала много времени проводить именно там. — Папа, конечно, спросит, куда это я старшую дела… — Я вам так надоела? — Юна растерялась, не зная, обижаться на эту шутку или посмеяться вместе с ней. — Нет, ты чего? — мама обняла ее крепко-крепко, так, что девочка чуть не расплакалась. — Я скорее наоборот — даже рада, что ты ходишь к этим деткам и помогаешь им. Кстати, я тут ваши с Юри старые вещи перебирала, кое-что вы уже не носите давно. Отнесешь? Джисон потом еще пошутил, что Юна с детства училась быть феей-крестной: девочка всегда старалась найти что-то, что могло обрадовать старших или младших, готовила им подарки на праздники, что-нибудь, сделанное своими руками. Таскала из дома выпечку и рождественские украшения. Помогала при уборке. Когда они выросли и поступили в универ на экономфак, Юна осталась помогать уже не на общественных началах, а серьезно — ее оформили как стажера на полставки. Легко было потом зачесть любую практику: она влезла и в управление, и в бухгалтерию, и в делопроизводство. Не говоря уже о том, что легко могла описать все «производственные процессы на предприятии». Платили, конечно, мало. Она даже подозревала, что по большому счету, вся ее зарплата — это куски от премий всех остальных воспитателей. Но вот эту часть ей особенно не поясняли. Мама была не особенно довольна ее выбором, но старалась относиться с пониманием, хоть и хотела для дочери большего. Папа… После аварии папа вообще на многое закрывал глаза. Почти пятнадцать лет прошло, но не было и дня, чтобы он не обнимал их утром перед уходом на работу и вечером по возвращении. Юна иногда думала, что он бы вообще принял теперь все что угодно, лишь бы с ними ничего не случилось больше.***
Те события вспоминались постоянно: в дождливые дни, в дни рождения, перед Рождеством, Новым годом и другими семейными праздниками. И когда в новостях или дорамах мелькали сцены с разными автокатастрофами. Это был конец июня 2002 года. Мама и одна из ее подруг взяли младших дочерей-одногодок в парк аттракционов. Несмотря на пасмурную погоду они все довольно весело провели время: катались на каруселях, стреляли мыльными пузырями и качались на качелях. А потом было еще какао с мороженым в кафе — много ли четырёхлетнему ребенку надо для счастья? На обратном пути у машины подруги спустило колесо, поэтому она вызвала мужа, а мама с Юри решили добраться домой на такси. И только они успели перебраться во вторую машину, как хлынул ливень: серьезный, затяжной. Собственно, это и так ожидалось, ведь сезон дождей никто не отменял. Чудо, что они успели сегодня отдохнуть, пока погода не испортилась окончательно. Об этом они и говорили, когда на каком-то перекрестке в десятке кварталов от дома автомобиль занесло, вынесло на встречную полосу, где водитель тоже не справился с управлением. Таксист пострадал сильно, но вот пассажирам на заднем сидении… Основной удар был по маме: дверцу вмяло внутрь так сильно, что машину спасателям пришлось разрезать, чтобы ее вынуть. Стекло разлетелось мелкими осколками и бесконечное множество порезов пришлось на лицо, открытые плечи и руки, часть — попали на Юри, которую мама пыталась прикрыть. Сама девочка внешне, казалось, почти не пострадала… Папа узнал обо всем, пока готовил обед под работающий телевизор — там как раз шли новости. Когда передали информацию о большой аварии на перекрестке — а кроме них пострадало еще несколько машин. хоть и с куда более меньшим уроном — у него ёкнуло сердце, но он не придал этому никакого значения. Когда минут десять спустя на его рабочий телефон вдруг позвонили, сердце ёкнуло опять. И он снова не придал никакого значения — звонить могли только из офиса телекомпании, куда могли вызвать несмотря на законный выходной. Но когда спросили, кем ему приходится Кан Юхи, мужчина почувствовал, как сердце остановилось. Он бегом, свернув по пути тумбочку, метнулся в спальню, где начал лихорадочно переодеваться. Юна, до этого читавшая книгу в их с сестрой общей комнате, вышла посмотреть, что происходит и испугалась: лица на папе не было вообще. — Папа! Папа! Она звала, но он даже не реагировал, лишь перед выходом обернулся, и сказал, что мама с Юри попали в аварию, и теперь он едет в больницу, куда их отвезли, а она должна сидеть дома и ждать их возвращения. И стремительно выбежал из квартиры, чуть не врезавшись в стену напротив и лихорадочно тыкая в кнопку вызова лифта, который по счастливой случайности как раз оказался на их девятом этаже. Юна, словно пришибленная, выбежала и закричала, чтобы он взял ее с собой. Разумеется, он ее уже не услышал. Тогда она толкнула дверь, чтобы та закрылась сама, и как была — в домашнем платье и сандаликах, в которые, едва соображая, умудрилась впихнуть ноги, прежде чем выскочить из квартиры. Когда она, быстро-быстро сбежав по лестнице, выбежала из дома во двор, то увидела, как отец заворачивает за угол, а там ловит такси и уезжает. Вид стремительно удалявшейся машины был последним осознанным видением в тот день.