***
— Кларк сказал мне, что ты ходил к моей несчастной сестрице? — Разве это запрещено? Кэмпбелл изучает его долго и дотошно, ищет что-то в лице, а после улыбается липко, будто осознал что-то грязное. Цедит, положив ладонь на плечо Гарри: — Можешь делать с ней всё, что хочешь. И не нужно быть дураком, чтобы понять, на что он намекает. Гарри тошнит от этого, но он не может злиться — он устал и ему нужна доза, а ещё спорить с Кэмпбеллом всё равно, что бороться с ветряными мельницами. Он пожимает плечами и уходит. Внутри пусто. Гарри больше ничего не чувствует.***
— Это новая форма наказания? Твоё общество? Сегодня ему легче — в системе достаточно допинга, чтобы Гарри мог поднять себя с кровати. Он снова в винном погребе, сам не понимая зачем, и снова смотрит на то, как Элли сидит на холодном полу, прижав худые колени к себе. Она выглядит паршиво, а он вспоминает девчонку, которая улыбалась легко и естественно и смотрела на него гораздо теплее, чем многие другие. До того момента, как всё пошло по пизде. Сейчас она кажется потрепанной, — надо думать, — а в позе, пусть и закрытой и обороняющейся, всё равно больше жизни, чем в нем всем. Больше борьбы. Гарри садится на пол возле стены, чтобы быть с ней на одном уровне. Они молчат. Ему нравится здесь больше, чем сверху в городе, который его отвергает.***
Гарри толком не осознаёт, что происходит — он пытался понять, как контролировать толпу и как управлять сотней-другой подростков, но после бросил это занятие, сосредоточившись на том, что у него, кажется, были проблемы, которые нужно решать. Он после выборов не долго продержался и теперь снова не хочет покидать дом. Никого нет. Он выгнал всех, включая Микки с его болтовней и рецептами лимонных пирожных. Тишина, как оказалось, может оглушать. Он пялится в потолок и как-то не понимает толком, что творится вокруг. Кажется, он даже не в сознании. Ему всё равно. — Ему нужна медицинская помощь, — чей-то голос прорывается сквозь дымку, но Гарри не хочет открывать глаза. — ... мы не можем кинуть его, это убийство. — Нужно отвезти его в больницу.***
Остальные дни? недели? месяцы? это ад. Ему нечего добавить.***
Гарри приходит в себя постепенно. Без таблеток сил кажется меньше, но он учится справляться. Понемногу. С тех пор, как Кэмпбелла убрали с поста мэра и создали своеобразную версию совета, город приходит в себя. Гарри просыпается вместе с ним. У него есть Келли. Он думает, что, наверное, это совсем не та любовь, в которой он настойчиво убеждал всех. Она ему была нужна, как воздух, потому что Келли — единственная, кто оставался у него из прошлого мира. Он эгоистично хотел сохранить иллюзию нормальности: её, свой дом, свой статус. Но их мир поменялся. Они тоже. Келли рядом, и Гарри понимает, что иногда друг важнее, чем попытки спасти подростковые отношения. Ему нравится дружить с Келли (она, очевидно, не заинтересована в большем; Гарри решает, что ему даже не больно от этого, потому что он сам не хочет большего, чем дружба). Элли теперь не лидер, но он всё равно видит её в церкви наряду со всеми. Однажды он ловит то, как она отдёргивает ладонь, когда Уилл пытается взять её за руку. Гарри эгоист. Гарри отчего-то ощущает удовлетворение. Гарри не хочет, чтобы Элли было больно, но у него нет никакого желания наблюдать за тем, как эти двое разыгрывают любовь во время войны, в виде скомканной пародии на Бонни и Клайда.***
Ему сложно чаще, чем прежний Гарри бы признался себе, не говоря уже кому-то. Но он всё равно берет в руки мобильный и набирает сообщение, нажимая "отправить" прежде, чем успевает передумать. Он не ждёт ответа. Звонок проходится резким звоном по каждому позвонку. — Гарри? — Ты можешь прийти? Он не знает, что сказать ей, если она придёт. Одноразовый секс, косвенное убийство её сестры и пара-тройка разговоров едва ли делают их друзьями. Но Элли приходит. Всё те же соломенные волосы, которые на ощупь мягкие, — он помнит это болезненно ясно, — и встревоженный взгляд. — Ты в порядке? Этот разговор на повторе, заезженной пластинкой. Ему никогда не понять, почему Элли не хочет его смерти. Вместо этого она приходит к нему домой и спрашивает так, будто ей не всё равно, если он будет гнить в одиночестве. — Я... да. Да, я в порядке. Просто... не хотел быть в одиночестве, прости. — У тебя есть чай? — Я попробую найти Эрл Грей. — Постарайся. Собственная улыбка выходит неожиданной и удивляет его самого. Это самый нелепый диалог, но при этом он же самый нормальный. Домашний. Гарри так давно не ощущал такой нормальности. Элли проводит с ним половину ночи. Они смотрят один из фильмов начала двухтысячных, из тех которые ещё остались на дисках его отца. Они даже действительно смеются над глупыми шутками из комедии с Сэндлером. Элли не смотрит на него, потому что Гарри так сосредоточен на ней, что точно бы заметил. Он решает, что ей этот побег нужен был так же, как ему. Может, его дом может стать её убежищем. Ему нравится эта мысль. Они не говорят. Разговоры приходят днями позже.***
Они говорят о мелочах — вроде того, как она кинула в него песком в детстве, потому что он назвал её коротышкой, или о том парке развлечений, с колесом обозрения, куда жители Уэст Хэма ездили на выходных. — Я бы хотела сейчас оказаться там, — говорит она. — Беситься от того, что сладкая вата липнет к пальцам, и кататься на этих, знаешь, каруселях в виде пони. — Мне казалось, ты не из тех девчонок, которые представляли себя принцессами, — бормочет он, не пытаясь скрыть улыбки. Ему нравится наблюдать за ней; и она похожа на принцессу с этими своими невозможными светлыми кудрями, которые сейчас разметались вокруг неё на полу его гостиной. Странная привычка лежать на полу, родом откуда-то из детства с фортами из подушек и легким смехом. — Кто сказал, что я представляла себя принцессой? — от её насмешливой улыбки становится тепло. — Я представляла себя супергероем. Гарри смеется вслух. Это имеет больше смысла, чем принцесса в башне.***
Наверное, все вокруг замечают его к ней помешательство. Он иначе бы не назвал, потому что раньше у него были таблетки, маленькие белые таблетки, которые можно было спрятать в кармане, теперь у него — долгие взгляды через всю комнату в одну только точку. Новый якорь, прочно удерживающий в этом проклятом городе, из которого не сбежать. Они в нём заключены, как в клетке с несгибаемыми прутьями, и Гарри, понимая, что прежнюю жизнь не вернуть, хватается за то, что не даёт утонуть. Он видит её тонкие бледные запястья с металлической цепочкой, которая свободно перекручивается, когда Элли взмахивает руками быстро-быстро, объясняя что-то Сэму на языке жестов. Гарри едва ли не пытается повторить и смотрит, смотрит, смотрит, завороженный, под абсолютным гипнозом. — Ты мог бы пялиться менее явно, — голос Уилла прорезает черепушку, Гарри нехотя переводит взгляд на его недовольную мину, постепенно замечая зал, полный людьми. Совет вот-вот начнёт выступление с очередным отчетом о возвращении домой ("Я боюсь возвращаться. Я не смогу объяснить, почему я есть, а её нет. Они не простят мне смерти Кассандры", Гарри же клялся, что её вины нет. Его собственная проедала внутренности, скручивая их со всей силой, что осталась в его теле). — Отъебись, — бормочет он, и Уилл сваливает, кинув на него последний острый взгляд и какое-то проклятье под нос. Будь Гарри лучше, чем он есть, ему бы стало стыдно. Но он переводит взгляд обратно на Элли.***
Она вопрошающе смотрит на него, широко распахнув глаза. Они в его спальне, только не похоже на первый раз здесь же. Она больше не целует его судорожно, пытаясь выбить из головы совершенно другого, не заставляет его заткнуться, хотя минутами ранее уходила от поцелуя. Сейчас Элли просто лежит напротив на боку, положив ладонь под щеку. И между ними расстояние достаточное, чтобы ощущать дыхание, но недостаточное для поцелуя. Ему хочется её так же, как тогда, и так же, как хотелось дозу. Приходится сжать кулаки, захватывая одеяло. — Я действительно не могу понять, что ты от меня хочешь, — её шепот громче любого звука. Они в статичной тишине, поэтому кажется, что её слова — это крик. Он не знает, что на это ответить. Тянет руку, цепляя прядь её волос и перекатывает её в пальцах. Ему всегда нравились её волосы — и Гарри хорошо помнит, как они распадались по подушке и как его же ладони зарывались в этот ворох тогда, после игры в "Беглецов"... Ему не хватает смелости спросить, что это значило для неё (и значило ли вообще). Он даже не пытается узнать, помнит ли она, хотя получает ответ минутой позже, когда её взгляд падает на его губы. — Я не хочу выходить из этой комнаты, — собственный голос звучит сипло, будто бы он молчал слишком долго. — Кажется, что там другой мир. — Там и есть другой мир, — фыркает она. Гарри благодарен за насмешливый тон, свойственный ей. — Спасибо, Элли, стало легче, — подыгрывает, а сам корпусом едва ощутимо подается вперед, глядя, как её глаза отслеживают каждое его движение. Настороже. В стенах его комнаты они в безопасности, в пузыре, который скрывает их от реальности. Здесь — свои законы, по которым он может только смотреть. Не трогать. — Мы не можем прятаться тут вечно. — Почему? Она чуть ведет плечами, вынуждая его почти выронить из пальцев волнистую прядь. Он слышит её равномерные вдохи и выдохи. Элли улыбается, захватывая на пару секунд губу зубами; Гарри ловит блеск от её подвески в виде звезды. За ней есть какая-то история, но он не спрашивает: слышать о Кассандре или Уилле не особо хочется. Пока Элли здесь, он может притвориться, что она его. Разве что, это ложь, ведь он вряд ли в силах её удержать. Есть единственный возможный вариант — её собственный выбор в его пользу, и для него до сих пор загадка, почему она терпит его, почему приходит и заваривает чай, почему спорит о выборе фильма, будто они хорошие друзья, почему она сейчас лежит напротив на его кровати. Слова "друзья" мрачного цвета тёмного дерева, который кажется слишком тяжелым. Массивным для его плеч. — Я могу остаться сегодня? — Тебе не нужно спрашивать. Элли движется вперед и ладонями упирается в его грудь, быстро дёргается вперед, — губы у неё теплые и сухие, — и Гарри реагирует мгновенно, притягивает чуть ближе, будто она может передумать, позволяет ей самой решать, стоит ли продолжать. Страх, что она прекратит, приходится затолкать поглубже. У неё взгляд мутный, чуть блестящий, когда она распахивает глаза, и Гарри кажется, что они проходят этот круг заново, только в этот раз правильно. Пусть он не пил, но его мысли кажутся пьяными. Он целует её сам, и снова руки в её волосы, толкается языком в губы, немного слетая с катушек, когда её дыхание сбивается с ровного ритма. Он не хочет спешить, как в прошлый раз. Он хочет продлить как можно дольше. Пока они в этой комнате, существует только эта реальность. И они в ней — боги, которые создают законы.