MathTale

Ещё час назад Линейное пространство казалось мне прекраснейшим местом. Журчание воды в ручьях синусоидальной формы, кристаллы, мерцающие всеми сторонами правильных многогранников, свежесть воздуха и раскинувшиеся вдали поля цветов-конспектов — эта идиллическая картина умиротворяла и завораживала. Сейчас же я плёлся по коридорам с самой кислой миной. Она выходила у меня не специально: одна мысль о том, чтобы ещё раз пересечься с Андайн, стирала улыбку с моего лица. Да, доцент повела себя благородно, когда я помог ей в Дифленде, но до самого конца её взгляды в мою сторону сверкали грозным огнём, а слова были крайне раздражёнными. Уверен, что она неприятно удивится, увидев меня на пороге своего дома. А кто был полностью уверен в обратном, так это Папирус. Он, как мы и условились, ждал меня возле того самого дома в форме рыбы, что стоял недалеко от лавки Герсона и жилища Напстаблука. — Привет, человек! — махнул он мне рукой. Казалось, он совершенно не был расстроен ни моим внезапным исчезновением, ни разговором с Андайн, где она советовала ему держаться от меня подальше. И это делало его идеальным другом. Как я мог даже подумать о том, чтобы отказаться встретиться с ним? — Привет, — я спрятал все свои опасения и улыбнулся в ответ. — Если уж и идти к Андайн, то только с тобой. — Уверен, вы с ней прекрасно сойдётесь! Я вдруг понял, что он может и не знать, что достопочтенная доцент гоняла меня по всему Линейному пространству и пыталась наколоть на копья-векторы. А потому, и сам умалчивая это, я скептически произнёс: — Я слышал, характер у неё вспыльчивый. — Это ничего. Мой друг будет и другом Андайн, — очень самоуверенно заявил Папирус и вынул что-то будто из воздуха. — Кстати, ты же не можешь прийти без подарка. Я решил помочь тебе в его выборе. Мне была протянута гладкая кость, кажется, берцовая, хотя я и не особо-то разбираюсь в анатомии. На секунду промелькнула мрачная мысль, что теперь Папирус похож на маньяка. Всё равно что человек, протягивающий оторванную руку. — Эм-м… Она что, гот? — только и мог выдать я, не рискуя притрагиваться к «подарку». Папирус глянул на меня удивлённо, а затем с глухим стуком ударил себя костяшками по лбу. — Бери-бери. Это всего лишь вполне упорядоченное множество, — настойчиво вложив мне кость в руки, объяснил он. — Между прочим, даже вполне компактное. — И дарить я его буду вполне замкнутой и вполне ограниченной Андайн? — пробормотал я, оглядывая «множество». И правда, сперва я не заметил, но теперь чётко видел многочисленные насечки, неуловимо похожие на шумерскую клинопись. Оригинальное задание порядка на элементах, ничего не скажешь. — Тогда мы готовы! — заявил Папирус и подошёл к двери. Приблизившись к нему и даже попытавшись спрятаться за его широкой спиной, я услышал мелодичные звуки, глухо доносившиеся изнутри. Определить инструмент я не успел: Папирус постучал, и музыка оборвалась. А через две секунды дверь с шорохом открылась. Андайн в обычной одежде выглядела куда менее воинственно, пускай пиратская повязка на глаз всё ещё придавала ей лихой вид. И, к тому же, я впервые увидел её по-настоящему радостной. — О, Папирус, здорово, что ты заглянул, — голос, ещё недавно грубо насмехавшийся надо мной, будто стал мягче, более домашним. — Проходи. — Сегодня я не один, — гордо сообщил скелет. — Со мной мой новый друг. — Так это ещё круче, — засияла Андайн. — Пусть тоже проходит, я поставлю… И тут Папирус отошёл в сторону, и она увидела меня. Рот её тут же искривился, в глазах промелькнуло нехорошее узнавание. Я, тоже выказывая ни малейшей радости от встречи, отвёл взгляд, но не позволил себе никак комментировать её реакцию. Может, Папирус заметит неприязнь между нами и передумает нас знакомить? Хотя о чём это я, он скорее больше загорится идеей нас примирить. — А. Это ты, — также не проронив ни одно оскорбление, сквозь зубы процедила Андайн. Затем бросила быстрый взгляд на Папируса, убедилась, что он не решил плохо над ней подшутить, вздохнула и, развернувшись, махнула нам рукой: — Входите. Пропустив Папируса вперёд, я всё-таки проследовал за ним и даже прикрыл за собой дверь. Не сбегу же я тут же, как последний трус — хотя, наверно, Андайн бы не упрекнула бы меня за это, только порадовалась бы. — Эм-м-м… Вот, — я подошёл к ней и протянул кость-«множество». — От нас обоих. «Спасибо, что не прихлопнула меня сразу на месте», — уже про себя добавил я. Андайн безучастно скользнула по подарку взглядом единственного глаза, а затем закинула его в один из ящиков, который, похоже, уже был чуть ли не под завязку полон этих множеств. Благо, будучи компактными, они могли уместиться там в большом количестве без особых проблем. Неловкое молчание грозило затянуться, мы с Андайн не горели желанием завязывать дружескую беседу. И потому Папирус, делая вид, что не замечает напряжения между нами, беззаботно проговорил: — Сегодня просто чудесный день для того, чтобы провести его с друзьями. У тебя найдётся какие-нибудь настольные игры, Андайн? Знаю, что найдутся, только в игры с однозначным исходом я больше не играю, — он на секунду насупился, и я представил, как Андайн безжалостно побеждает наивного скелета раз за разом, не забывая при этом громогласно смеяться. Я бы тоже после такого не захотел бы. — Что-нибудь вероятностное… О, пёс Фибоначчи говорил, что человек неплохо играет в покер, а нас как раз трое! Только надо бы чаю… Он направился было к плите, но тут же в примирительном жесте выставил вперёд руки, когда Андайн нахмурилась пуще прежнего и встала у него на пути. — Я сама справлюсь, — она выдавила из себя улыбку, сверкнув острыми зубами. — Всё же вы мои гости. — Ах да, прекрасно, я и забыл… Постойте, — вдруг Папирус вынул откуда-то блокнот, многие страницы которого были мелко исписаны, и тут же натурально подскочил на месте. — Кантор великий, я не только это забыл! Простите, меня ждут в школе на открытом уроке. И он, сорвавшись с места, выскочил прямо в распахнутое окно, перекатился по земле и вскоре скрылся в полутёмных коридорах Линейного пространства. Мы с Андайн проводили его разочарованными взглядами, а затем испытующе уставились друг на друга. — Что ж… Я вот тоже забыл, что мне пора на поверхность, — неловко махнул я ей рукой и хотел было уходить, но вдруг между мной и дверью вонзилось копьё-вектор. Я испуганно обернулся на Андайн. Она хочет прикончить меня прямо тут? Ну конечно, надо ведь ей как-то диссертацию дописывать. — Я обещала чай — значит, будет чай, — твёрдо, будто выносила приговор, проговорила доцент. — Присаживайся, раз уж явился. — У меня свой чай есть, — возразил я. — Натуральный. Вполне хватает. — Будешь спорить — напросишься на ещё одну лекцию, — пригрозила она, доставая чайник. — Ты, конечно, невероятно везучий человек, но всё ещё человек. Я таких повидала достаточно, большинство из вас ни в зуб ногой в темах моей специальности. — Между прочим, я тогда неплохо справился, — скинув рюкзак на пол и независимо сложив руки на груди, я сел за стол. — Всего лишь везение, — фыркнула она, тоже приняв «закрытую позу» и прислонившись к холодильнику. — Ты такой же математик, как я — заслуженная артистка оперы и балета. — Если я докажу, что ты ошибаешься, — я оглядел комнату и заметил пианино в углу. Похоже, на нём Андайн и играла, пока мы не пришли, — сыграешь какой-нибудь Собачий вальс. Идёт? Андайн прищурилась. Похоже, в мой успех она нисколечко не верила. — Есть у меня один тест. И ты его провалишь, — она взяла с выключенной плиты чайник и показала мне. — Смотри. Есть задача — вскипятить воду. У тебя есть чайник, плита, кран с водой и спички, — она взяла коробок с одной из полок и протянула мне. — Реши задачу. Я расплылся в улыбке, так как знал, к чему всё идёт. И потому не стал противиться и послушно наполнил чайник, разжёг плиту и поставил его на огонь. — Здорово, — она забрала у меня спички и сняла чайник с огня. — Другая задача. Есть наполненный чайник и включенная плита. Цель та же — вскипятить воду. Я с довольной ухмылкой вылил воду и потушил огонь. — Дальше задача сводится к предыдущей, — и я вручил Андайн пустой чайник. Она помолчала пару секунд, а затем засмеялась, но не как прежде, зло и язвительно, а совсем искренне. — Хорошо, ты неплох. Только знаешь что? Мы абсолютно впустую потратили спички и воду, а чая у нас так и нет. Похоже, я и вправду смог доказать, что достоин. Достоин нормального ко мне отношения. — Так зачем ты вообще к нам спустился, а? — спросила Андайн, наконец поставив воду кипятиться. — Я не хотел, — пожал я плечами. — Так вышло совершенно случайно… Я упал в какую-то дыру в земле и оказался тут. Как говорится, упал — очнулся — влип. Теперь иду к другому выходу. Уже дня полтора как иду, пещера у вас огроменная. И кстати, похоже, иду уже далеко не первый. Сколько-сколько, ты сказала, видела людей? — Не более, чем счётное количество, — ответила Андайн, сев рядом со мной и закинув ногу на ногу. Затем, видя, что мне хочется конкретики, фыркнула. — Ну, допустим, даже конечное. Однако, если судить по их ограниченным мозгам, по-настоящему смыслящих существ из них было не так уж много. — И сколько из них пошли на твою диссертацию? — скептически выгнул я бровь. Если здесь тропы буквально протоптаны людьми, то, казалось бы, что мешает Андайн давным-давно стать профессором и освободить всех монстров? — Ну… Они обычно под присмотром, и лишь в одном случае из сотни мне удаётся добыть душу, — чуть более хмуро ответила она. — Да и, если честно, не особо я уверена, что это поможет, — она сникла, но тут же добавила: — Только не говори об этом другим монстрам, нельзя отнимать у них надежду. — Ладно, — я вновь пожал плечами. Картина мира выходила довольно удручающая, если монстры были заточены в своём математическом мирке без какой-либо возможности вырваться на поверхность. — Может, есть ещё какой-нибудь путь наверх. Например, его можно самим прокопать. — Неплохая идея, — кивнула Андайн, поднимаясь с места и снимая уже свистящий чайник с огня. — В любом случае, я этого добьюсь. Чтобы монстры были свободны. И даже не смей сомневаться, — она решительно залила заварку кипятком и поставила передо мной кружку, клубящуюся паром. — Кстати, как тебе у нас? — Приём был очень тёплым, — как можно более явно выразив степень сарказма, парировал я. Затем, припомнив и Флауи, и Разумного Манекена, пожаловался: — Вообще я встречаюсь здесь с тотальной ксенофобией. Зачем же бросаться на человека, даже не спросив его, что он тут, собственно делает? Может, он только выбраться на поверхность и мечтает. Андайн поморщилась. Возможно, причиной был слишком круто заваренный чай, который она отхлебнула, но я не питал иллюзий. — Ты знаешь задачи о рыцарях и лжецах? — отчего-то спросила она. Я кивнул, вспоминая школьные олимпиады по математике. — Рыцарь всегда говорит правду, лжец всегда лжёт, — всё равно проговорила Андайн. — Но, если спросить их, кто он, любой ответит: «Я рыцарь». Лжец никогда не признается в своей чёрной натуре, иначе увязнет в парадоксе. Она вновь отпила чаю и закончила: — И потому я предпочитаю сперва обезвредить, потом спрашивать. Да и диссертация сама себя не напишет, сам понимаешь, — последнее она добавила без былого драматизма. Я помолчал, разглядывая чаинки, плавающие в чашке. Затем сказал коротко: — Хитрецы. — Что? — Хитрецы ломают всю систему. Они могут сознаться, что они хитрецы или лжецы, и при этом не попадут в парадоксальную ситуацию. Потому что могут и лгать, и говорить правду. — Ну, раз уж ты знаешь о них, должен также знать, что с этими ребятами иметь дело ещё сложнее, — нахмурившись, ответила доцент. — Хотя, с другой стороны, они полностью свободны в выборе слов и мнений. Знаешь же, в чём сущность математики? — В свободе? — предположил я, хотя и звучало это безумно. Однако Андайн кивнула. — Абстракция свободна, а мы всё ещё чем-то скованы в своих суждениях. — Разве аксиомы не ограничивают математику? — Аксиомы можно и поменять. Их придумываем тоже мы, чтобы нам было удобнее. Разговор заходил в какие-то философские дебри, а потому я решил не отвечать, только продолжал потихоньку отхлёбывать обжигающий чай. Взгляд мой упал на стену, затем на окно, и новая тема для беседы возникла внезапно, словно сияющая лампочка на моей головой. — Не расскажешь, почему Папирус такой? В смысле, все эти его проблемы с памятью. Если это что-то личное, можешь не отвечать. — Н-ну, — протянула Андайн, задумавшись. — Он всегда был не таким, как все. Слишком добрым даже для монстров. Слишком сообразительным. И мужественным, всяко мужественнее своего братца, — она глотнула чай и продолжила: — Но с ним что-то неприятное случилось. Он не помнит, а Санс не рассказывает. Он вообще мало когда рассказывает что-то конкретное, если ты понимаешь, о чём я, — она выразительно взглянула на меня, и я покивал с полным пониманием. — И вот после того Папирус и стал постоянно всё забывать. Может, на пару дней его хватает, но не больше. Я как-то привыкла. Он всё ещё остался Папирусом, — в голосе её промелькнула теплота, какой я от неё ещё не слышал. — Однажды он станет магистром и, может быть, даже доктором. — Мда уж, печальная история, — протянул я. — Здорово, что хоть кто-то мне о ней рассказал. А то и правда никто ничего здесь мне нормально объяснить, что происходит, не может. — Всё потому, что мало кто вообще понимает, что здесь происходит, — Андайн допила свой чай и теперь вертела пустую кружку в руках, то и дело оскаливаясь. — Меня это тоже до жути бесит. Ещё и те немногие, кто действительно всё помнит и знает, молчат как рыбы об лёд. И как скелеты. Мертвецы не рассказывают сказок, вот уж точно. — Альфис? — спросил я, вспоминая её отнекивания. — Угу. Мы были близки с ней, но когда она спуталась с профессором… Кажется, она и сотой доли о своей жизни мне не рассказывает. Я промолчал, хотя внутри меня бились тысячи вопросов и, конечно же, один главный. Альфис связана с профессором? Вот о чём она не хотела мне говорить. Что ж, стоит ещё раз навестить ЛИФТ и, может быть, хоть что-то стоящее выведать обо всех странностях этого подземелья. — Спасибо за чай, — сказал я, поднимаясь из-за стола, хотя не выпил и половину кружки. — Но мне правда пора. Поверхность не ждёт. — Нгаххх… и не напоминай, — отмахнулась Андайн, провожая меня до двери.