MathTale

Я весь превратился в слух. Внутри кипело любопытство, не ослабевшее ни на грамм с тех самых пор, как я в первый раз покинул Подземелье: что же творилось в нём такого ужасного, что чуть ли не под страхом смерти Санс всех выгоняет обратно на поверхность? Почему хочет оставить этот мирок закрытым вместо того, чтобы наконец скооперироваться с людьми и поделиться с ними блестящими математическими наработками? Альфис вовсе бы стала звездой ИТ-индустрии благодаря Меттатону, да и остальным монстрам нашлось бы место. — Я убедился, малой, что ты уже неплохо овладел силой Абстракции. Но это не значит, что ты представляешь, что это такое. Всё это место не существовало, если бы не Абстракция, — начал он с самых основ. — На поверхности физика, химия и иные естественные науки лишь пытаются объяснить строение мира, а математика — и вовсе своего рода «обслуга» для более прикладных наук. Здесь же работает от обратного: этот мир постигается математикой из-за того, какой он ирреальный, пронизанный тонкой материей Абстракции, и нормальные законы природы к нему применимы лишь постольку, поскольку ты всё ещё веришь в них. Я даже не могу себе вообразить, что из себя представляло Подземелье до того, как сюда пришли первые люди. Он помолчал, ожидая мою реакцию на последнюю фразу. Но я уже сам догадался о самой жестокой правде этого места. По отрывочным историям детей, потерявшихся в Линейном пространстве, по лаборатории Гастера, по словам самого Санса. — Выходит, не просто все монстры были людьми, а все люди, попадающие сюда, превращаются в монстров, — проговорил я, ещё не до конца осознав этой истины. — Вот теперь — в точку, малой, — невесело усмехнулся Санс. — Но, поверь, внешние изменение — меньшее, что приключается с человеком, попавшим под влияние Абстракции. Главным образом превращение касается души. О такой субстанции ты, думаю, тоже уже знаешь. — Мне всё ещё кажется, что это что-то из области эзотерики, — пожал я плечами. — Наверно, это какое-нибудь условное понятие, правда? Санс пару секунд поразмыслил, а затем исчез. Когда он вновь появился передо мной, то держал стеклянную банку со слабо светящимся жёлтой дымкой, которую я видел у него в комнате. — Это моя душа, — сказал он так обыденно, будто показывал мне гаечный ключ. — И название весьма конкретное для конкретной вещи. Я протянул руку, чтобы взять банку и пристально изучить её содержимое, но Санс глянул на меня с таким скептическим выражением, будто хотел спросить: «Думаешь, я хоть кому-то доверю свою душу? Скажи спасибо, что я хотя бы показал её тебе», — но тактично промолчал. — Откуда мне знать, что ты это из себя достал, а не просто напускал в банку жёлтого тумана? — с сомнением поинтересовался я. — Ну, тебе придётся мне поверить на слово. А ещё вспомнить, что я никогда не лгал тебе, так зачем же начинать? Мне сперва тоже было сложно свыкнуться, что у меня внутри живёт… — он сам взглянул сквозь стекло и слегка встряхнул банку, отчего жёлтая дымка завертелась и заблестела, -…вот это. И, что самое главное, что я могу запросто этого лишиться. Он вновь на пару секунд пропал, чтобы вернуть свою душу на место, а затем продолжил рассказ: — Абстракция не столько превращает людей в скелетов, рептилоидов и прочих коней в вакууме, сколько уничтожает душу, подменяет её собой. Поэтому монстры не помнят свою жизнь на поверхности. Поэтому они так хороши в математике — они из неё буквально состоят. И поэтому мы не можем вернуться на поверхность. Когда-то я рассказал тебе печальную историю принца Азриэля. Только после его «смерти» Гастер понял, что по-настоящему никакого барьера нет: просто все, кто выходил из Подземелья, не возвращались обратно, и о них мгновенно забывали. Абстракция улетучивалась, оставляя пустоту вместо себя на месте души, а это — неминуемая гибель что для монстра, что для человека. — Выходит, вы пожизненно заперты здесь? — подытожил всё это я. — Мда-а-а… А я-то удивлялся, почему никто из монстров не хочет вырваться на поверхность. Но почему со мной ничего не произошло? — я на всякий случай осмотрел свои руки, но они всё ещё не покрылись ни шерстью, ни чешуёй. — Во-первых, даже Абстракции нужно время, чтобы пустить корни в человеке и поглотить его душу. А во-вторых, мне очень не хочется, чтобы популяция монстров разрасталась, — Санс, легонько хлопнул меня по правому предплечью, и тут же я ощутил знакомый укол Абстракции. Той её части, которую уже считал своей. — Стоило тебе выйти из Руин, я поставил на тебя метку. Абстрактный маячок, чтобы наблюдать и контролировать поток Абстракции, проходящий сквозь твою душу. Сильнее всего натиск Абстракции во сне… — Вот зачем было одеяло! — догадался я. — И вот почему у тебя проблемы со сном. — Ну, если честно, я просто сбил режим к чертям, — отведя взгляд, чуть смущённо проговорил он, будто оправдывался перед собой. — Сам понимаешь, тут ни рассветов, ни закатов… Но сейчас не будем об этом. В общем, такую штуку я проворачиваю с любым человеком, попадающим в Подземелье. На моё счастье, случается это не слишком часто, да и люди далеко не всегда рады, что их с головой погружают в хитросплетение алгебр и геометрий. Но вот кто действительно становится проблемой, так это те, кто от такого в восторге. Кто-то вроде тебя. Я почувствовал лёгкое дежавю. Наверно, Санс еле удержался, чтобы не добавить: «И кто-то, вроде меня». — Ставя метку на людей, я вообще-то рискую, что они научатся ей пользоваться. Но таких статистическое меньшинство, так что риск оправдан. И с такими людьми разговор особый. — Прямо как сейчас? — Прямо как сейчас. Если не объяснить им, что мир людей и мир монстров не могут сосуществовать, они будут жаждать или освободить монстров, или привести сюда побольше учёных для обмена знаниями. И то, и другое, как ты понимаешь, губительно для одной из сторон. Теперь, надеюсь, и ты это поймёшь. Да, теперь ситуация и вправду предстала в совершенно новом свете. Однако что-то не давало мне покоя. Ещё оставались несостыковки и вопросы. — Это всё, конечно, очень интересно, — осторожно начал я и решил зайти издалека. — Но зачем же похищать детей прямо из-под носа Ториэль? Она себе места не находит, между прочим. — Если они останутся у неё, то никогда не смогут вернуться домой, — пожал Санс плечами, но отвёл взгляд. Похоже, тема была для него не самая приятная, да и говорил он не слишком твёрдо, будто сам был не согласен со своими аргументами. — Я пробовал с ней говорить… В общем, ничего не вышло. У королевы травма из-за потери сына, и она любой ценой попытается оставить ребёнка рядом с собой. Поэтому пока я не нашёл альтернативы. — И всё-таки я настаиваю, чтобы ты попытался ещё раз! Я обещал ей. — Вот поэтому и плохо давать обещания, не разобравшись в деле до конца, — строго отрезал Санс, показывая, что больше не намерен развивать данную тему. — Ладно. А что насчёт рассказа Гастера? Если он говорит не о тебе и Папирусе, то о ком? — О себе любимом, конечно, — фыркнул скелет. — Это он со своим приятелем однажды спустился в Подземелье и стал исследовать абстракцию. Потом они вроде как поссорились с другом. Тот друг, кстати, превратился в пса. В Нуль-Пса. Папирус очень его уважает и часто берёт у него уроки, может, он вас представил друг другу. А сам Гастер был озабочен только тем, как бы спасти свой разум и свою душу — и в конце концов выбраться на поверхность. И на своём пути… он погубил много душ, — Санс начал делать долгие паузы, через силу рассказывая о событиях прошлого. — И тот ученик, о котором там речь… Короче, это я. Ясно? Это я. И я этим не горжусь. — Почему тогда Гастер пропал? Почему сказал, что ты совершил ошибку и всему виной? И кто из вас, в конце концов, профессор? — Забавно, что ответ на этот вопрос один, — он снова помолчал и оглядел пустующий зал. — Профессор — это я. Потому что из-за меня порушились все планы Гастера. Потому что он думает, что я его подвёл и совершил ошибку. И потому что я убил его. — Ты… не хочешь об этом говорить, — это был даже не вопрос. Всё было понятно из его тона, из интонации, из того, как быстро, на одном дыхании, он рассказал это. Но он всё равно ответил: — Не хочу. — А Альфис? — Она тоже работала на Гастера. И никогда у неё об этом не спрашивай. Только снова вскроешь старые раны. С неё достаточно боли. Мне показалось, или его голос потеплел, когда я спросил про Альфис? Всё-таки что-то между ними определённо есть или хотя бы было. Но, похоже, настолько личные вопросы тоже не приветствовались. — Тогда последнее, — я сложил руки на груди. — Почему ты и Альфис всё ещё адекватные? Особенно ты. Не похож на монстра, лишённого души. — Так ведь у меня есть душа, ты её сам видел, — развёл руками Санс. — И… это, похоже, та часть, ради которой я и не хотел говорить вообще ничего. Гастер, конечно, тот ещё подонок, но благодаря его исследованиям мне удалось сохранить свою душу. Буквально вынуть её и поместить в банку. Я всё ещё не могу вернуться на поверхность, но не все воспоминания стираются из памяти. И вместе с тем я способен без вреда для себя управлять Абстракцией. — И весьма виртуозно, — я постарался вложить как можно больше иронии в эту фразу, потому что недавно от этой виртуозности у меня чуть мозги не расплавились. Затем моя неуёмная мысль продолжила цепочку: — Так если ты её вынул, отчего же не можешь вставить обратно? Это же буквально решило бы все ваши проблемы! Ну, не ваши, но люди могли бы приходить, вынимать душу, класть её в хранилище, работать здесь, а на выходе забирать обратно. Улыбка Санса стала уж какой-то совсем кривой и безрадостной. — Вот, этих слов я и боялся. Никто не умеет возвращать душу. А чтобы научиться, нужно много экспериментов. Сам понимаешь, не самых гуманных. Технология безопасного изъятия души сработала всего-то один раз, а вот что может случиться с душой при попытке вернуть её обратно — совсем неизвестно. Гастер вообще хотел вставить себе чужую душу, когда сумеет, но я искренне сомневаюсь, что это реально. — Тогда… разве нельзя найти людей, готовых на эксперимент? Как только мы сможем возвращать на место души, то все испытуемые получат их обратно. — Вот, — он закатил огоньки-зрачки, — ты уже начинаешь говорить «мы». Остановись, пожалуйста, хватит развивать эту тему. — Но ведь это правда решило бы проблему вашей изоляции! — я был чрезвычайно возбуждён. Во многом потому, что не мог смириться с тем, что такой кладезь знаний, как Подземелье, так и останется неизведанным для человечества. — Надо только начать опыты!.. Ну хочешь, я буду первым испытуемым? — Хватит! — глазницы Санса вновь угрожающе потемнели. — Здесь. Пора. Остановиться, — отчеканил он. Затем со вздохом устало потёр переносицу. — Просто так нельзя. Нельзя проводить опыты ни над кем. Понял, малой? Ему не удалось меня напугать. Я не зря проделал весь этот путь. — Неужели ты не веришь, что у нас с тобой получится? Ты… ты сдался? Ты не хочешь когда-нибудь выйти отсюда? — Я принял эту участь… добровольно, — на секунду запнувшись, ответил он. — Но знаешь… А ты не боишься здесь застрять на долгие годы? Или, скорее уж, навсегда? Или что что-то правда пойдёт не так? Готов рисковать собственной душой? Знаешь, я долго убеждал тебя быть разумным, но мне уже надоедает. И потом… если ты настолько не ценишь свою жизнь на поверхности — валяй. Помощник мне и правда не помешает. Я открыл было рот, но он поднял палец, заставляя меня замолчать, и как никогда серьёзно сказал: — Малой, твой ответ сейчас — это твоя судьба навсегда. Или ты уходишь, или остаёшься. Я, конечно, буду больше рад первому варианту… Но так уж и быть, во время экзамена я убедился, что ты хороший математик. А до и после него — что ты хороший человек. И я готов тебе довериться, чтобы открыть Подземелье миру. Но это лишь в том случае, если ты готов оставить всё, ради чего ты раньше жил. Я замер, раздумывая. Поддаться альтруистическому порыву, совершить невероятное открытие и распахнуть перед людьми врата в мир монстров? Или всё-таки прислушаться к голосу разума и наконец оставить эти, в общем-то, мальчишеские попытки позади? — О, и кстати, малой, — вдруг снова подал Санс голос, вновь усмехнувшись. — Я только сейчас понял, что не знаю, как тебя зовут. А уж быть не просто очередным «малым» ты точно заслужил. — Да ладно, — я даже рассмеялся. — Неужели хоть кто-то поинтересовался? А то как только меня здесь не обзывали. Алексей меня зовут. Для тебя — просто Лёха. И я решил. Я…