Пленницы бесконечного цикла

Жизнь всегда весела: она танцует на пышных празднествах, легкомысленно флиртует с милыми кавалерами за бокалом красного, точно кровь, вина, и счастливая улыбка всякий раз сияет на её губах, когда она дарует рождение новым душам, впуская их в этот мир. Для Жизни, души — неогранённые драгоценные камни, вытёсывая которые возможно со временем превратить их в истинный шедевр, достойный восхищения. Но долг Жизни — открыть для них врата бытия. Огранка — дело сурового наставника Реальности. Жизнь счастлива. По-настоящему счастлива. Вспоминая о застывшем времени, проведённом в пустоте четырёх стен, она вздрагивает всякий раз, и пытается отогнать прочь эти мерзкие мысли. Всё в прошлом. В миг, когда было положено начало циклу, стрелки часов сдвинулись, и Жизнь смогла познать мир, лежащий за стенами её темницы. Да и работа, к коей её готовили с момента рождения, оказалась Жизни по нраву, хоть и утомляло порой впускать миллионы душ за один день. И всё же, Жизнь ни разу не усомнилась: она любит свою работу. Но не понимает, как может Смерть получать удовольствие от своей миссии. За все эти годы у Жизни не было ни единой возможности спросить об этом у сестры. Впрочем, не было шанса и просто поговорить с ней о чём-либо, кроме дел. И хоть пентаграмма на груди Жизни ни капли не поблекла, кажется, что и знак этот ничего не значит. Для Смерти. Как и их так называемая «нерушимая связь». Жизнь тяжело вздыхает, но быстро берёт себя в руки и тревожно глядит на папку с документами, которую ей было поручено отнести напарнице. Нерешительно постучав в дверь, девушка замечает, что та не заперта, но не может заставить себя ступить за порог. Как странно. А ведь за всё прошедшее тысячелетие она ни разу не была в гостях у Смерти, избегая её, пересекаясь с той лишь на работе и всякий раз ощущая неловкость в её присутствии. Неловкость, что в какой-то миг сменилась смутным страхом, что смешался с непреодолимой тягой, порождённой проклятым знаком на груди. Ненавистным. Не стирающимся. Когда же этот страх возобладал над ней, заставляя покрываться холодным потом рядом с той, кого ей предназначалось любить? Когда же непонимание сменилось тревогой, от которой сердце судорожно билось в стремительном ритме? Она лишь помнит холодные руки Смерти, коими та касалась новорожденного дитя. Коими та забрала его душу. — А ты жестока, — замечает Жизнь, стоя неподалёку, наблюдая со стороны за действиями сестры. — Это моя работа, — равнодушно отзывается девушка, поправив капюшон своего чёрного балахона. — Да и неужто ты жалеешь смертных? — вдруг спрашивает она, едва заметно ухмыльнувшись. — Не в этом дело, — качает головой Жизнь, — я впустила эту душу несколько часов назад, а ты буквально сразу её забираешь. Выходит, я лишь зря потратила время? — Он был в списке душ, — пожимает плечами Смерть, оборачиваясь к сестре. Капюшон почти целиком закрывает её бледное лицо, и Жизнь в который раз жалеет, что не может увидеть выражение на нём и взгляд туманно-серых глаз. Не может прочитать её чувства. Но вместе с ответом напарницы в который раз приходит и непонимание, и Жизнь вновь задаётся вопросом: отчего чьё-то пребывание на Земле столь коротко, в то время как кто-то доживает до старости? Всё живое — источник информации, — когда-то говорил Коллективное Бессознательное. Информация возникает, перерабатывается и принимает новую форму. Всё живёт, чтобы копить информацию — это и есть развитие. Движение вперёд. Коллективное Бессознательное — хранитель памяти Вселенной, — никогда не ошибается. Но Жизнь не может понять, какую информацию успеет накопить душа, забранная из мира, едва успев в нём появиться? Даже если какие-то клочки данных и останутся в этой душе, то они слишком незначительны, они никак не отразятся на бесконечном цикле развития Вселенной. — Сколько тебе лет? — вдруг спрашивает Смерть, вырывая сестру из её размышлений. — Неприлично спрашивать такое у девушки, — с притворным смущением усмехается Жизнь. На этот вопрос ей никак не ответить: она давно сбилась со счёта. Перестала считать, поняв, что это с самого начала не имело смысла. — Значит, мы почти одногодки, — задумчиво отвечает Смерть, а после бросает холодный взгляд к мёртвому младенцу. — Ему однозначно повезло больше, чем нам. Самый длинный разговор между ними длился едва ли больше пяти минут. И даже тогда Жизнь, как не пыталась, не могла понять образ мыслей Смерти. Но отчего-то слова её задевали что-то внутри, и горечь, просочившись в вены, текла, медленно отравляя. Смерть не чувствует сомнений, разбивая вдребезги прекрасные кристаллы душ, словно и вовсе получает удовольствие, вычёркивая их с полотна бытия. Смерть не знает ни грусти, ни жалости, ни милосердия. И Жизнь помнит, как несколько сотен лет тому назад, сестра, с лёгкой ухмылкой на тонких губах, вычеркнула из мира разом более миллиона душ всего за несколько лет. Эту трагедию люди прозвали чумой, но это была лишь необходимая чистка: слишком много душ на планете накопилось, слишком много информации, которую требовалось забрать. Но слова Смерти по-прежнему звучат в памяти, всякий раз вызывая омерзение: «Хорошо, когда работа совпадает с хобби,» — говорила она, с равнодушием на бледном лице наблюдая, как корчится в муках молодая девушка из бедной крестьянской семьи, так и не дожившая до дня совершеннолетия. Жизнь закрывает глаза и пытается выровнять дыхание. Вспотевшая ладонь, чуть подрагивая, ложится на металлическую дверную ручку, и девушка, всё ещё ощущая неуверенность, заходит в небольшую квартиру Смерти, опасливо озираясь по сторонам. Тишина обволакивает её вместе с темнотой и затхлым запахом: видимо, сестра давно не проветривала помещение. Осторожно сделав несколько шагов вперёд, Жизнь неожиданно спотыкается о громоздящуюся прямо посреди пола стопку книг, и неуклюже падает, выронив и папку с бумагами. — Какого чёрта?! — само собой срывается с губ. — Вижу, ты удобно устроилась, — совсем рядом раздаётся насмешливый голос, и Жизнь щурится от резко включившегося света, — но, может, встанешь с документов? Я только сегодня с ними разобралась. Смерть стоит, оперевшись спиной о стену, зажав дымящуюся сигарету между тонких пальцев, и с едва заметным раздражением смотрит на сестру, сидящую на полу среди рассыпавшихся книг и листов бумаги. — Так зачем ты пришла? — спрашивает она, пока Жизнь неловко поднимается, и, отыскав на полу папку, протягивает её Смерти. — Приказали передать это тебе. Потушив сигарету, Смерть какое-то время внимательно изучает переданные документы, после удручённо вздыхая. И Жизнь замечает тёмные синяки бессонницы под её глазами. Если подумать, она никогда не видела сестру развлекающейся, казалось, та и вовсе не знает, каково это — отдыхать и веселиться. Жизни впервые становится любопытно, как напарница проводит свои выходные. Жизнь любит развлекаться, и, всякий раз спускаясь в человеческий мир, не отказывает себе в оживлённом гулянье. И хоть с годами забавы приелись, девушка боле не может от них отказаться. Грохот музыки, чей-то задорный смех, вихрь голосов, уносящих в красочный мир эфемерного счастья. Прибежище света, совсем не похожее на лабиринт пустых серых коридоров замкнутого механизма системы мироздания. Но Смерть, похоже, принадлежит именно тому миру — застывшему в алгоритме однообразных действий. Её график неизменен вот уже на протяжении многих сотен лет; каждое движение, каждый взгляд, и даже голос её порой звучит механически, разве что не слышно скрипа вращающихся шестерёнок. Даже квартира её напоминает нежилое помещение: пыльное, мрачное, и пропитанное неприятным запахом табака и затхлости, — полная противоположность уютному и светлому дому Жизни. И как же так вышло, что судьба соединила их двоих при полном отсутствии чего-либо общего? Если б только было это что-то… Что-то, что помогло бы понять, помогло стать хоть немного ближе. — У тебя сегодня выходной? — нерешительно спрашивает Жизнь, бросив взгляд на сестру, и та молча кивает в ответ. — Может, сходим куда-нибудь, развеемся? На Земле сейчас проходит интересный фестиваль и мы могли бы… — сбивчиво предлагает она, ощущая, как от волнения вспотели ладони. — Зачем? Мне и дома неплохо отдыхается, — пожимает плечами Смерть, откладывая бумаги на тумбочку. — Мы связаны, — тихо, но отчётливо говорит Жизнь, опустив голову, и золотистая чёлка падает на её глаза, — поэтому я думаю, нам стоит хотя бы попытаться поладить, — неуверенно молвит она, не решаясь взглянуть в глаза Смерти. Шаги Смерти всегда тихи, почти беззвучны. Она идёт крадучись, словно зверь на охоте. Но лишь бестелесные тени способны передвигаться так — без единого колыхания воздуха. Лишь тени, давно лишившиеся даже слабого отблеска чего-то живого. Она подходит совсем близко, и Жизнь невольно вздрагивает, когда сестра касается её груди. И от этого касания кожа её словно коркой ледяной покрывается. Но метка — этот отвратительный, ненавистный знак, — продолжает жечь адским пламенем. — Связаны, да?.. — отстранёно произносит Смерть, и губы её расползаются в холодной усмешке. — Это было решением судьбы. Не моим. Щёлкает замок, и этот короткий звук кажется слишком громким в звенящей тишине коридора. Он оглушает, как и слова сестры, снова и снова беспощадной дробью звучащие в голове. Стоя у закрытой двери в квартиру напарницы, Жизнь внезапно ощущает лёгкую боль в ладонях, лишь мгновением спустя осознав, как сильно сжались её кулаки, и как аккуратно подстриженные ногти до крови впились в кожу.