Начать жизнь заново

Никакого «долгого романтичного поцелуя» не было. Я просто попытался дать ему в челюсть, но он, очевидно, предвидев мои действия, загнул обе руки вверх, скидывая с пуфика и подминая под себя. Тут же послышался протестующий скулёж потревоженного Локи. Тот поспешил убраться, пока ему что-нибудь не прищемили. Я же рывком попытался освободиться, отворачивая голову, но Тёма был ощутимо сильнее. Не зря же он столько лет ходит на бокс, кикбоксинг и ещё всякие боевые секции, на которые у меня просто не хватает терпения. А вообще, пока я пытался отбиться, в ошеломлённом мозгу раз за разом всё чётче билась мысль: «Что за ерунда? Меня целует гомофоб Тёма! Мало того, но ещё и сам к этому принуждает! Да быть не может!» Мои силы быстро кончались, но запала ещё хватило на: — С-сука, что, мать твою, ты твори… А дальше не договорил, так как язык бывшего друга проник в мой рот, хозяйничая уже там. Я мог бы укусить его, мог бы попытаться отвернуться, мог бы сделать ещё что-нибудь не по-детски сумасшедшее, но вместо этого мозг подал конечностям знак расслабиться и получать удовольствие, а я ответил, погружаясь в сладкую негу. Но это продолжалось лишь три минуты. Три грёбаных, долбанных минуты. Могу поклясться, что прошло именно столько, пусть и не засекал время. А потом в голове словно что-то щелкнуло. Вот так «Бац!», и здравствуй, реальность. Я тут же ударил расслабившегося Тёму коленом в пах, при этом кусая за нижнюю губу и сталкивая его с себя. Парень уже не предпринимал каких-либо попыток меня поцеловать, только приподнявшись, невольно поморщился, прислоняясь спиной к печке. — Блять, — я выругался, большими глотками вдыхая воздух и прижимая руку к припухшим губам, — это что щас было? У тебя в башке мозги или солома? Мы встретились взглядами, и он искушающе облизнулся, как-то по-мальчишески безбашенно усмехаясь: — Да вот хотел рассчитаться с тобой за тот поцелуй перед одноклассниками. Так что теперь 1:1. Я в шоке замер, уже через секунду подскакивая, как ужаленный: — Ну, считай, мы в расчёте… уёбище, — и буквально прошипев это, почти бегом бросился наверх, в свою комнату. Пока поднимался по ступенькам, лихорадочно искал ключи, молясь, чтобы Тёма не кинулся за мной. Я не знаю, что ему скажу, не знаю, как посмотрю в его глаза… а если что и сделаю, то только брошусь с кулаками, чтобы расквасить его рожу. Сумасшедший имбецил. Как был, так и остался. Слава Богу, ключи нашлись быстро, а бывший друг опомнился слишком поздно. Когда он подымался по ступенькам, я, уже закрывшись на замок, сползал по двери, заходясь истеричным полубезумным смехом. У меня чуть не встал от Тёмкиного поцелуя. Дожили. Моя громкая истерика длилась недолго. Отсмеявшись, я просто подтянул колени к груди, обнимая их обеими руками и невидящим взглядом смотря в окно. Ненадолго воцарилась почти оглушающая тишина. — Миш, я… — Понимаю, ты хотел рассчитаться, — перебиваю его, прикусывая губу. Сейчас я ощущаю практически физическую потребность в сигаретах, — только вот по твоему счёту я уже в далёком минусе, даже не спорь. Взять хотя бы тот случай с курткой. Ты ведь её так и не надел. — Я… ещё не надел, а осенью… — За это тебе тоже Адлер выговорил? — Угу, — слышу, как он макушкой утыкается в дверь. — Понятно. Иди спать, Тём. Утром поговорим, хорошо? — Подожди, Миш, я… — Не спорь, — подымаюсь с пола, вспоминая, что где-то в комнате спрятана «заначка», — или будешь спать на улице! Иди в комнату для гостей, она первая со стороны балкона. Просто дойди до лестницы, там увидишь. — Хорошо, как скажешь, — он немного помялся у двери, прежде чем уйти. Прислушиваюсь к его шагам, а после к своему сердцу. Оно бьется как сумасшедшее, у меня же чувство, словно стук громкий настолько, что его слышат все в этом доме… И только когда захлопнулась дверь гостиной, я быстро открыл дверь, запуская щенков. Потом полез за этой самой «заначкой» в виде лежащих под матрасом вскрытой пачки сигарет и запасной зажигалки. Когда и зачем я их сюда положил — не помню, главное, что они здесь. Достаю одну из оставшихся семи сигарет, чиркая зажигалкой. Когда появляется маленький слабо мерцающий огонёк, тут же подношу его к сигарете. Пара секунд, и я вдыхаю свою «порцию спокойствия». Чтобы не дымить в комнате, открываю окно. Жарко. Сейчас мне по-настоящему жарко. И это не внешний, а внутренний жар, который пожирает меня изнутри. Интересно, сколько сигарет понадобится, чтобы его утихомирить? Всё ничего, только бы хватило пачки… Так и стою, опираясь на подоконник. Не хочу думать, не хочу чувствовать… А с окончанием сигарет, не раздеваясь, падаю на кровать. Краем уха слышу недовольную возню щенков, пытающихся устроиться поудобнее, и последняя мысль проскальзывает в затуманенном сознании: «Надо будет купить ещё пачку у той бабульки…» * * * Моё утро начинается, как всегда, раньше, чем хотелось бы. Слеповато щурюсь от утреннего солнца, достаю сенсор и удивлённо смотрю на часы: 4:47. Ох, я что, встал раньше будильника? Точно. Феномен года. Кто в лесу сдох? Но делать нечего, не очень хочется вставать под кукареканье будильника. В голове сразу всплывают события вчерашнего дня. Мда, кажется, придётся менять номер. Только перед этим нужно позвонить Дашке и отчитать её за это… Заодно и попрощаемся. Поднимаюсь, делая зарядку. Попутно тормошу сонных щенков: — Вставайте, сони, нам пора есть и на прогулку. Те лишь недовольно ворчат. Я же поднимаю их, таща за собой. И почему мне кажется, что поднимать их на руки скоро будет непосильной задачей? И всё по-обычному: недозавтрак, прогулка, бег. Хотя нет, не так. Всё было бы по-обычному, если бы не знание, что у меня дома есть незваный гость. Нам не следовало видеться. Любое слово, слетающее с его губ, сделает мою рану глубже, а она ведь только-только начала затягиваться… Ему надо уехать. В этот раз я не лёг спать сразу, а прикурил на веранде. Да уж, два круга. Раньше для меня это было несбыточной мечтой... или обязательным адом. А старик теперь ещё и ржет, как конь, вспоминая, как я трусил. Ну, хотя бы ничего за Славу не спрашивает, а только советы даёт. Снова закуриваю, но закашливаюсь из-за сбитого дыхания. Тут же слышу, как входная дверь открывается, из неё тихо выскальзывает парень. Тёмка. — Куришь? — он становится рядом, рассеянно наблюдая за сигаретным дымом. — Да ты кэп, — не могу его не поддеть. — Давно? — наклоняется, пытаясь заглянуть мне в глаза. — Угу, ещё с того раза, — мне не нужно объяснять, и сам всё поймёт. Да и как тут не понять. Хрупкие мечты ребёнка разбились на мелкие осколки, и этому же ребёнку надо чем-то поддерживать свой дух. — Миш, мне лучше уехать, да? Усмехаюсь, поднимая голову к небу… Сегодня пасмурно. — Ты всегда был на удивление понимающим, Тём… — А… а если я захочу остаться? Ты переедешь, да? — Не знаю, но скорей всего, — и в подтверждение честно смотрю в его глаза. Я ведь не лгу. Чтобы убежать от прошлой жизни, я готов на всё, даже стать нищим при церкви. Пусть некоторые посчитают это детским, глупым решением, мне всё равно. — Мишка, я обещаю, что никому не скажу, где ты живёшь, — вся его показная расслабленность исчезла, а глаза заблестели каким-то лихорадочным блеском, — только не съезжай отсюда. Я не знаю, как ты снимаешь этот дом, с кем живёшь, кто тебя приютил, только не съезжай… Понимаешь, я… — Чувствуешь себя виноватым за предательство, так? — вероятно, я отгадал его мысли. — Не переживай, у меня всё нормально, можешь со спокойным сердцем ехать домой. Я не виню тебя. Правда. — Мишка… — он вдруг, как в детстве, сжал мою левую, свободную от сигареты, руку между своих переплетённых пальцев и поднёс ко лбу. Я же до боли прикусил губу, чтобы не выдать волнение. Мне как память дорог этот жест. Помнится, мы вместе читали какую-то книжку про индейцев, и там это значило полное доверие и покорность. Жест родом из детства. — Мишка… мне потребовалось целых полгода, чтобы признать свою неправоту. Да и то с помощью брата. Мишка… я не понимал тебя, винил, а ты… даже сейчас… Мишка… прости меня. Прости меня, пожалуйста. За куртку, за слова, за насмешки, за взгляды, за ненависть… — Дурак, — я потрепал его по волосам. Тоже знакомый нам обоим жест. Вот так просто. Все плохие чувства испарились. Всё равнодушие, тихая злость, обречённость ушли в никуда. Секунда, и сигарета оказалась где-то на земле. Секунда, и мы сжимаем друг друга с такой силой, что, кажется, сейчас затрещат кости. Но ничего, это от избытка чувств. Даже самые кровоточащие душевные раны имеют свойство затягиваться. Время идет, а мы всё так же стоим, пытаясь восполнить время, проведённое порознь... Когда сила объятий чуточку ослабла, я прислонил свой лоб к его: — Я не сержусь на тебя, Тёмка. Ни чуточки. И вообще… спасибо, что приехал, хоть наша встреча и была такой короткой. Дурак ты… сумасшедший дурак. Во рту я ощутил солоноватый привкус крови. Мне нельзя сейчас реветь, как девчонка. Тем более перед ним. Лучше уж рана на губе. Она заживёт быстрее, чем испарится мой стыд за эти слёзы. Только в глазах всё равно противно щиплет. — Уж прости, но таким уродился, тебе ли не знать, — и робкая, такая по-мальчишески детская улыбка, будто мы перенеслись лет на пять назад. — Угу… Мои слова прервало тявканье щенков, пытающихся с помощью приоткрытой двери забраться в дом. Первым, как всегда, полез Шики, но дверь слишком тяжелая, чтобы всё ещё слабому щенку хоть на сантиметр её сдвинуть. И тут до меня дошла неловкость ситуации. Я тут же отодвинулся на расстояние вытянутой руки, грустно улыбнувшись: — Прости, тебе, наверное, неприятно, а… Его замешательство сменилось удивлением, а потом и вовсе смехом: — Нет, даже и не думал об этом. Я уже отбросил эти предрассудки, к тому же ты для меня по-прежнему остаёшься лучшим другом, — и без паузы, шутливым тоном, обратился к моим питомцам, — ну вот, испортили всю торжественность момента! Могли бы и попозже собраться, — а теперь уже ко мне. — Ну… пойду собираться. — Угу. Тёмка открыл дверь, заходя в дом, я же достал из кармана сенсор, набирая номер такси. Через пятнадцать минут такси стояло у ворот, а мы с лучшим другом обменялись прощальным рукопожатием. Да, уже не «бывшим». — Мы больше не увидимся, да? — Ты, как всегда, всё понимаешь, — возможно, это моя первая искренняя улыбка за полгода. — Спасибо тебе, Тёмка. Большущее спасибо. — Не за что, — такая же улыбка с его стороны. И всё. Он, не оборачиваясь, пошел к такси. Сел в машину, и безжалостный водитель тут же нажал на газ. В груди что-то сжало, и отпустило. Сердце пропустило удар. Мы больше не увидимся. Ни-ког-да. И мы оба это знаем. Наша встреча прошла как-то сумбурно: вечер, поцелуй, утро, и вот, ты уже уезжаешь. Но спасибо тебе, Тёмка. Мой самый-самый лучший друг. На губах заиграла лёгкая тёплая улыбка: ещё рано, значит, есть возможность часик поспать. Угу, отосплюсь, а потом продолжу этот день. Пора жить дальше.