Песнь о Виктории. Компас, показывающий путь к любви

Падаю в бездну. Все бесполезно. Тайну скрывая, Снег укрывает. Пьяные люди. Глупой мечтою, Люди пустые, Рядом с тобою. Время не лечит, Мир быстротечен, Память рассудит, Глупые люди. Сердце живое Бьется тревожно, Истина ложна. Будь осторожен. Вера была твоя, Крепче железа, Но бесполезно — Ты падаешь в бездну… [Анна Шелест]

      Вечерело. Небо, под влиянием медленно заползающего за горизонт солнца, озарялось ярко-красным светом, и с колокольни открывался прекрасный вид на лес. Элеонора, вопреки протестам дяди и братьев, вновь поднялась на колокольню и любовалась прекрасными пейзажами родного края. Она была ни художницей, ни писательницей, она была простой девушкой. Девушкой, восемнадцати лет, любующейся своей родиной.       Усадьба её семьи находилась в селе Храброво — небольшом селе на самой высокой точке Клинско-Дмитровской гряды в пятнадцати километрах от города Яхромы. Её род начинался от Рюрика, но девушку это волновало в последнюю очередь. Все эта политика и военное дело были уделом мужчин и её не касались, но заходить в библиотеку ей никто не запрещал. Элеонора знала историю своей семьи, была превосходно воспитана и начитана. Она была обожаема всеми, и было неизвестно, кого в салонах хотят видеть больше — её или же её дядюшку и братьев.       Девушка знала, что вскоре её, выгодно для семьи, выдадут замуж, и настанет конец её безмятежных дней. Уже даже был найден кандидат — иностранец, чьего имени Элеонора даже знать не хочет. Мужчина был примерно её роста, умеренно толстый, практически лысый. Водянистый взгляд и омерзительная улыбка вызывали приступы тошноты у девушки. Но у мужчины был сын, примерно её возраста, и Элеонора грела в душе надежду, что семья одумается и она выйдет замуж за юношу.       — Барышня, — послышался сзади голос служанки, — ваш дядюшка будет беспокоиться.       — Я уже спускаюсь, Мэри, — печально улыбнулась девушка, чувствуя на душе неспокойствие.       Подул тёплый ветер, шевеля иссиня-чёрные волосы, и голубые глаза в последний раз обратили свой взор к горизонту. Элеонора спустилась с колокольни и последовала за служанкой, спешащей проводить её в покои до прихода Василия Матвеевича. Небо начали затягивать тучи, закат стал не так красив как ещё минуту назад, а над головами прогремел первый гром, заставляя всех в доме вздрогнуть.       — Ты снова была на колокольне? — послышался строгий мужской бас.       — Прости, дядюшка, — виновато кивнула Элеонора, опуская взгляд в пол и вздрагивая от очередного раската грома.       — Гром гремит, а дождя не наблюдается, — задумчиво произнёс Александр, смотря в окно. Он решил встретить сестру и защитить её от очередного недовольства дяди, — дядюшка, не будь с ней так строг. Вскоре наша малышка покинет отчий дом.       Мужчина направил свой строгий взор на племянника, но лицо его расслабилось, и даже не пожелав девушке спокойной ночи, он направился прочь. Элеонора погрустнела, но её плеча коснулся старший брат, подошедший как раз перед началом ливня.       — Не расстраивайся, — улыбнулся он, — он всеми нами недоволен.       — То, что он меня не любит, не повод выдавать замуж за старика, — возмутилась Элеонора.       — Он не старик, — заметил Иван, — Дайрон Сен-При? Ему всего-то сорок восемь. А ещё он богат, умён и уважаем в обществе.       — Тридцать лет разница, — напомнила девушка, — да я согласна на старика, но более приятной наружности. Он же словно демон, собирающий души у смертных за пару червонцев в кабаке.       — Зато его сын — твой ровесник, — предложил Александр, — тебе никто не мешает…       Но договорить ему не дал особо громкий раскат грома.       Коляска тряслась на пути в Москву. Элеонора устало взирала на медленно ползущие облака и скрывающиеся в уголке глаза верхушки деревьев.       — Барышня? — обеспокоенно позвала служанка, вырывая девушку из мыслей. — Вам нехорошо?       — Да, — позволила признаться брюнетка, — меня выдают замуж за француза, отвратной наружности. Мне не хорошо только от воспоминания о нём.       Девушка понимающе кивнула и решила не беспокоить хозяйку.       — Знаешь, мне очень хочется не доехать, — озвучила мысли Элеонора, — здесь водится много диких животных, так почему бы им не захотеть напасть именно на нас. Я бы отвлекла на себя их внимание, и вы с Павлом сбежали бы, а я освободилась от господина Дайрона.       — Что же вы, барышня… — испуганно взвизгнула служанка, но сказать что-то ещё ей не дала тряска.       Под испуганное ржание лошадей коляску сотрясло и перевернуло. Элеонора упала и почувствовала острую боль в плече. Её окутало чувство страха, но она не знала, чем он был вызван. Всё её тело тряслось от ужаса, к горлу подступил ком, дыхание сбилось и дверь слетела с петель, отправляясь в полёт.       — Барышня, — послышался рычащий голос, а за ним последовал вопль Павла, — ваше желание исполнится.       Коляска резко приняла правильное положение, и Элеонора выпала на землю. Лошади были мертвы, разодраны в клочья, а бездыханное тело лакея лежало у разломанного колеса. Он был бледен, а от его шеи, казалось бы, оторвало кусок мяса. Мэри тоже упала, но она по прежнему оставалась в коляске. Приподняв голову и увидев тело парня, она начала кричать, но голос её был слышен лишь пару секунд, а затем её голова оказалась прямо перед пытавшейся подняться Элеонорой.       Всё вокруг было в крови. Сама брюнетка лежала в луже крови, испачкав и платье, и руки, и лицо. Она не могла пошевелиться и ничего не видела. Вокруг было темно, несмотря на полдень, а крови будто бы становилось больше и девушка словно тонула в ней, захлёбываясь. Из крови появились чёрные, уродливые, костлявые руки и начали затягивать девушку. Но неожиданно всё закончилось, словно кошмар.       Элеонора не смогла удержаться и вновь рухнула на землю, больно ударившись повреждённым плечом о камень на дороге, и иллюзия пропала. Девушка подняла взгляд и увидела сапоги. Приподнявшись ещё, она разглядела мужчину. На нём был военный мундир, белые, запачканные кровью перчатки, на лице был повязан платок и завершал образ боливар. Сзади него стояло ещё трое мужчин и две девушки. Они окружили девушку, подобно пушинке отшвырнув туши лошадей.       Мужчина повернулся к солнцу спиной и опустил платок, демонстрируя лицо. От его вида девушку повергло в ужас. Глаза сияли кроваво-красным, вены вокруг были вздуты, и кровь в них была чёрной настолько, что окрашивала кожу. Вены расползались по вискам и скулам, не доходя до губ, которые украшали длинные острые клыки. Вид этот был настолько ужасен, что Элеонора не смогла найти в себе смелости пошевелить пальцем.       — Ммм... — простонал мужчина спереди, вдыхая полной грудью, — какой запах. Не зверь, но всё же Дикий. Мы подойдём?       Он облизнул клыки, и этот жест напомнил Элеоноре Кирилла — сына Дайрона. Парень делал точно так же, когда был чем-то доволен, но с одним отличием — у Кирилла не было клыков.       — Тише, — прорычала девушка слева, тоже не сумевшая сдержать язык, — её должен убить повелитель.       — Я знаю законы, Кэтрин, — взбесился парень, поворачиваясь к девушке, но его щеки коснулся луч солнца, и он взвыл, прикрывая обожженный участок кожи.       — Солнце, — прошептала Элеонора и неизвестно откуда нашла в себе силы, чтобы вскочить с места.       Девушка рванула с места, на ходу разрывая окровавленное платье, и побежала на встречу солнцу, растолкав чудовищ. Они хотели было ринуться вдогонку, но стоило им повернуться, как солнце обожгло их лицо, обездвиживая на секунду. Но бежать ей удалось недолго. Они нацепили платки на лица и догнали девушку за считанные секунды. Один из чудищ собирался схватить её, но перед Элеонорой возник человек. Позволяя девушке в себя врезаться.       Он был одет так же, разве что краем глаза замеченные эполеты указывали на то, что чином он был выше. Человек стянул с лица платок, и брюнетка замерла. Перед ней был Дайрон Сен-При, собственной персоной.       — Уже девчонку поймать не можете, — прошипел он, грозно смотря на замерших чудовищ водянистыми глазками,— Кирилл, ты смеешь меня позорить?       Его взгляд остановился на говорившем мужчине, и тот покорно склонил голову. Стоило Дайрону посмотреть на Элеонору, как цвет его глаз сменился на красный, а вены на лице начали вздуваться. Его лицо стало столь же безобразно, что и у остальных, но почему-то именно он заставил сердце княгини на секунду остановиться.       — Здравствуй, суженая моя, — прорычал он и в мгновение ока оказался прямо перед лежащей на земле Элеонорой.       Мужчина продемонстрировал клыки и безжалостно, подобно хищнику, схватив её за плечи, всадил их в шею девушки. Элеонора вскрикнула от боли, отчаянно цепляясь за словно железные руки чудища, и попыталась отстраниться. Она почувствовала, словно мужчина впрыснул что-то в её тело, почувствовала каждую клеточку своего тела, как медленно, вместе с каждым глотком крови из неё утекает жизнь.       Их начали окружать остальные, огораживая своего главаря от солнца, но круг не успел сомкнуться. Элеонора вновь нашла в себе силы и, подловив момент, дёрнулась с такой силой, что лицо мужчины попало под прямые солнечные лучи. Дайрон взвыл, отскакивая от девушки. Он закрыл лицо руками, а брюнетка же взвыла от боли, ведь отскакивая, мужчина не заботился о её теле и резко выдернул клыки из шеи девушки, отрывая и царапая нежную кожу.       Но думать о боли было некогда, и она вновь побежала, ведь так ей приказало сильнейшее желание оказаться как можно дальше. И вновь она не смогла убежать далеко. Её никто не догонял, все обступили главаря, не давая солнцу коснуться его тела. Девушку остановила боль. Невозможная, жгучая, пронёсшаяся по всему телу от места укуса и до сердца, заставляя его то остановиться, то тут же ускорить свой ритм до невозможного. Элеонора вскрикнула и рухнула на землю, хватаясь за шею, сердце и другие участки тела. Боль в вывихнутом плече была ничем, да и укус этого существа был незаметен по сравнению с тем, что она ощущала сейчас. Брюнетка не могла сдерживать голос и выла, рычала, шипела.       По её телу что-то разливалось. Стало холодно, затем её бросило в жар. Мышцы, даже кости, адски болели, не давая даже думать. Всё, что могла делась Элеонора — это кричать, разгоняя своим криком стайки птиц на деревьях. Девушка выгибалась, скрючивалась, била по телу и земле. Под её ногтями больше не было крови, там была земля, за которую она отчаянно цеплялась, словно та могла унять боль. Не помогало. Поэтому она начала цепляться за саму себя, не замечая, как трещит ткань когда-то дорогого платья, а затем и рвётся кожа, под напором её рук.       — Держите её, и плевать если вас обожжет солнце! — взревел Дайрон, тут же оказываясь у тела девушки и не позволяя ей разорвать саму себя.       — Но отец, а как же за… — запротестовал Кирилл, но Дайрон посмотрел на него полным жажды убийства взглядом.       — Я оплошал, — прорычал он, — увлёкся и впрыснул яд раньше положенного. Она обращается.       Монстры подскочили к телу вертящейся девушки и схватили за всё, что только могли, пытаясь удержать, а по ушам бил дикий вопль, постепенно перерастающий в рык. Так продолжалось долго. Они вдавливали конечности Элеоноры в землю, но она вырывалась, вновь цепляясь на всё, но чего только могла дотянуться. Её крик был направлен в небеса и разносился по округе.       Церкви в близлежащих деревнях зазвонили в колокола, но Элеонора не слышала их звон. Она не слышала ничего, кроме собственного сердцебиения и того, как меняется её тело. Она слышала, как хрустят суставы и рвутся мышцы, слышала кровь, гоняющую по организму яд, слышала боль, пронзающую её тело. Она слышала, как удлиняются клыки и слышала, как солнце обжигает её кожу, причиняя боль. Но она не чувствовала. Она могла лишь оглушительно кричать, пугая людей и животных. Она могла лишь умирать.       Боль постепенно отступала, и хватка монстров на её руках и ногах ослабла. Солнце перестало греть, оно начало обжигать, но Элеонора этого не чувствовала. Девушка тяжело дышала, не понимая ничего, даже разучившись думать под влиянием адской боли. Она слышала что-то, но не могла понять что. Вот только это что-то медленно затихало.