Хроники Конца Света, который не случился.

Если посмотреть вокруг, на свой город или в целом на планету, отринув прочь при этом все эмоции — то в сухом остатке останется просто земля, просто вода, каменные стены, железные машины. Ну и что в этом такого? Мы с самого детства привыкаем к мягкой постели, к сладким пирожным на день рождения, к снегу зимой, который забивается в сапоги, и штанины становятся такими отвратительно холодными. Привыкаем к тому, что больное горло нужно лечить горячим чаем, что тело, выданное нам Небесной канцелярией, нужно мыть и ухаживать за ним. Что иногда можно ездить в другие страны, заходить по самый подбородок в соленую воду и валяться на горячем песке, который забивается в шорты и тапки. Эти моменты настолько обыденные и простые, что жизнь вполне себе могла бы стать скучной и нелепой, как затянутая слишком долго компьютерная игра, где весь геймплей сводится к повторению одних и тех же действий. Так почему же наша жизнь сияет такими яркими красками? Почему сердце предательски сбивается с ритма, стоит только подумать о каком-то конкретном месте? Не обязательно за тридевять земель, оно может быть в соседнем дворе, к черту все — в соседней комнате. Почему наша постель может заставить румянец выступить на щеках, а ванна, в которой каждое утро течёт одна и та же вода, и вовсе парализует любые сборы, потому что зайти туда спокойно невозможно. Что же вносит в невыносимую рутину нашего существования такие невероятные чувства? Азирафаэль всем своим огромным сердцем любит большое колесо обозрения в парке аттракционов в пригороде. Оно возвышается над ярмаркой, отбрасывая длинную тень на миниатюрные ларьки внизу. Белоснежные крепления со временем посерели, но все так же выделяются на фоне зеленых деревьев и такого удивительно синего неба. Маленькие кабинки покачиваются на ветру: есть открытые, из которых так приятно высунуть руки на самом верху и попытаться достать до облаков, и закрытые, если страх высоты все же распускает свои кривые и загребущие руки, но узкие окошки можно открыть, чтобы впустить внутрь этот невероятный запах свободы. Крыши у кабинок разноцветные: красные, синие, зеленые, фиолетовые, розовые. Есть одна с оранжевой и одна облезлая чёрная. Они обычно занимают закрытую кабинку, усаживаются на диванчики напротив, невесомо касаются ног друг друга. Кроули раскидывает руки в стороны, занимая все сидение и держится крепко пальцами, Азирафаэль напротив, прижимается к стеклу обеими ладонями и практически лицом. В глазах его мерцают солнечные лучи, играют в догонялки вокруг зрачка, теряются в пушистых ресницах. Кроули смотрит на него из-под очков, моргая как можно реже, чтобы не упустить ни секунды, ни мгновения. Ангел улыбается искренне и счастливо, будто маленький ребёнок, который услышал на крыше звон колокольчиков на санях Санты. Колесо крутится, кабинка взмывает вверх, над ярмаркой, над лесом, над городом, над всей планетой. Она почти задевает яркой крышей небеса, покачивается из стороны в сторону, тихо скрипит. В какой-то момент, на самом верху, колесо ненадолго останавливается — Кроули умеет убедительно просить, уж поверьте, мало кто решился отказать его вежливой просьбе. А кто решился, тот больше ничего в своей жизни сделать не успел. Время будто замирает само по себе, они парят высоко-высоко. Азирафаэль указывает пальцем на спешащий по рельсам поезд, на блестящий стальными боками самолёт среди туч, на высокие горы далеко-далеко. Кроули впитывает чужие эмоции — удивление и восторг — и шипит от их переизбытка. Соскальзывает со своего места и почти перетекает на сиденье напротив, разворачивая ангела к себе лицом. Тот совсем раскраснелся от радостного возбуждения, часто облизывает губы и дышит коротко. И он так прекрасен в этот момент, что демон подаётся вперёд, касаясь изящной линии челюсти языком. Острые зубы аккуратно прикусывают подбородок, оставляя почти мгновенно исчезающие следы. Азирафаэль смеётся, поворачивает послушно чужим рукам лицо, кладет свои на бока Кроули, не в силах отказать себе провести пальцами по выступающим ребрам. Кроули целует его жарко и долго, скользит языком по губам, а потом врывается в рот и дразнит чувствительное мягкое небо, снова отстраняется немного, чтобы смешать их влажное дыхание. Когда кабинка вновь начинает двигаться, Азирафаэль сидит на его коленях, широко разведя бедра в стороны. Он весь мокрый, пиджак мешается, а об острые пуговицы на рубашке демона он расцарапал руки. У Кроули только и хватает сил чтобы щелкнуть пальцами, блокируя хлипкую дверцу. Окошки кабинки запотели сами по себе, не позволяя заглянуть внутрь. Крылья ангела не помещаются внутри, упираются в крышу и стекла, белоснежные перья заворачиваются и стирают влагу, намокает мелкий пух. Когда они наконец выбираются наружу, Кроули выглядит совершенно пьяным и шальным, абсолютно неприличная улыбка не покидает его лица, а он и не стремится прятать ее, только утирает припухшие губы костяшками пальцев. Азирафаэль скромно идёт позади, одергивает смятый пиджак, и никто не видит, что рубашка на спине выбилась из-под ремня, а пуговицы застёгнуты криво, со смещением на одну. Если предложить Кроули отправиться в самое любимое место, он схватит в охапку своего ангела и умчится в Париж, ни на мгновение не обернётся. Его пламенное пылающее сердце навсегда принадлежит одной потрясающей 300-метровой барышне. Железной башне, которая когда-то давно так сильно раздражала всех жителей города, вызывала у них болезненные гримасы и слезы разочарования. Она всегда была его духовной сестрой. Он чувствовал себя, будто вернулся ненадолго домой. Эйфелева башня давала ему чувство какого-то иррационального уюта и спокойствия. Они с ангелом обычно честно покупают билеты и поднимаются на самый верхний ярус, откуда открывается такой невероятный вид. Кроули обходит по периметру площадки, касаясь кончиками пальцев прохладных перил. Он будто здоровается с башней, ласкает ее давно забытым движением, просит прощения за такое долгое отсутствие. Азирафаэль ступает следом, отстаёт буквально на один шаг, любуется городом и чужой спиной, не мешает. Нужно быть честным — походка демона завораживает любого, кто даже случайно ее видит. Кроули перетекает из шага в шаг, будто каждую секунду занимается медленным сексом с кем-то. Это Вы ещё не видели, как он ездит на лошадях. О, бедные лошади. Когда посетителей просят пройти на выход, Кроули прижимает ангела к одной из опор и скрывает от человеческих глаз небольшим оптическим фокусом. У него эти трюки выходят явно лучше, чем у их самого большого поклонника, но Азирафаэль послушно молчит, только выглядывает из-за плеча любовника и сверкает глазами. Когда ночь совсем опускается на Париж, а охранники, обойдя свою подопечную последний раз, спокойно усаживаются на неудобные стулья перекусить, Кроули крепко берет ангела за руку и на мгновение закрывает глаза. Они оказываются на самом верху, там, куда не пускают никого и никогда. Сильный ветер бьет в спину, но они стоят уверенно и твёрдо. Для двоих там очень мало места, поэтому демон становится за спиной Азирафаэля и обнимает его обеими руками поверх плеч. Ангел касается кончиками пальцев его запястий, дарит незамысловатую ласку, от которой чужое тело пробивает дрожь. В глазах Азирафаэля отражается весь город: огни дорогих ресторанов и магазинов, свет из окон жилых домов, где люди занимаются самой потрясающей и честной любовью, прося время не спешить, а утро не наступать. Кроули задевает короткие вьющиеся пряди на затылке ангела губами, прихватывает одну самую настырную, вдыхает запах ягодного шампуня из местного человеческого магазина и сбитых свежих простыней, которые они так бессовестно испортили утром. Когда Азирафаэль едва ощутимо начинает дрожать от пронизывающего ветра, Кроули распахивает большие чёрные крылья. Они сливаются с ночным небом, но свет отражается от них, посылая по перьям длинные ослепляющие блики. Он закрывает глаза от наслаждения — будто выпрямить руку, которая затекла. Крылья шелестят в ночной тишине, а после укрывают их обоих, даря защиту от ударов вредного ветра и нападок холода. Короткие перья щекочут чувствительную кожу ангела, вызывая довольную улыбку на лице. Азирафаэлю нравится этот запах — грозы, огня и чего-то невозможно горького. Он гладит крылья изнутри такого удивительного убежища, зарывается в них пальцами, выравнивает сбившиеся перья, пока позади не раздается тихий стон. Когда охранник, вышедший на улицу покурить, поднимает глаза, на вершине башни никого нет. Только большое чёрное перо медленно опускается на асфальт, зависая то и дело на секунду. Ни Кроули, ни Азирафаэль не скрывают, что отдельное место в их сердцах занимает заднее сидение гордой чернобокой Бентли, припаркованной около дома. В салоне до сих пор пахнет новой кожей и резиной, будто машина была куплена только вчера. Возможно, это из-за недавнего происшествия с ней, когда демон был уверен, что она погибла в неравном бою с адским пламенем. Но Бентли вернулась к ним, прекрасная и утонченная, вызывая зависть и прохожих, и водителей. Они выезжают за город, туда, где высокие пушистые деревья скрывают их от любопытных глаз как людей, так и не совсем. В лесу прохладно и тихо, лишь иногда какой-то из его жителей позволит себе громкий рёв или рык, но вскоре тишина наступает снова. Азирафаэлю очень нравится заднее сидение. Когда все двери распахнуты, потому что в какой-то момент в салоне становится слишком жарко. Передние кресла сдвинуты максимально вперёд, но сзади все равно слишком тесно и узко. Ангел упирается головой в потолок, а локтями бьется о ручки окон. Но все это ерунда, на которую даже не хочется обращать внимания. Потому что перед ним раскинулся во всем своем великолепии самый горячий и прекрасный демон Ада. Вернее, самый непорочный падший ангел. На теле Кроули нет ничего. Рубашка валяется где-то снаружи, брюки свисают на двери. Ботинки одиноко стоят в траве — парочка хитрых енотов уже присмотрели их и строят план. На загорелой коже блестят капли пота, словно добытый только что жемчуг. Влажные волосы прилипают ко лбу, мешаются и раздражают хозяина. Кроули, запрокинув руки назад, цепляется за ручку двери в поиске хоть какой-то иллюзии контроля. Его бедра широко разведены, между ними так правильно и удобно устроился ангел. Одну ногу он держит сам, прижимает к плечу, целует соленую кожу под коленом. Кроули приходится поджать пальцы, чтобы не царапать такое ценное покрытие на крыше машины. Вторая нога покоится на передних сидениях, то и дело соскальзывает, когда ангел входит слишком глубоко. Кроули протяжно стонет, мотает головой из стороны в сторону, алые пряди прилипают к щекам и губам. Азирафаэль смотрит не мигая своими потемневшими от возбуждения глазами, облизывается и наклоняется к любовнику, раскрывая его ещё сильнее. Демон хрипло кричит, цепляется пальцами за молочного цвета плечи, оставляет глубокие ссадины от острых ногтей. Но его ядовитые глаза такие довольные и сумасшедшие, что ангел ни на мгновение не сожалеет и целует его, одновременно с этим двигается медленно и с оттяжкой, слегка по-кругу. Кроули зовёт его по имени, шарит руками по воздуху, так желая коснуться сейчас чужих сильных крыльев. Азирафаэль перехватывает ищущие ладони, переплетает пальцы и помогает снова обнять себя за шею. Где чьё дыхание, где чей пот, где чьи стоны — совершенно не важно. Они давно одно целое, горячее, яркое и всепоглощающее. Что же вносит в невыносимую рутину нашего существования такие невероятные чувства? Правильный человек рядом, чью руку мы сжимаем, чьи губы целуем, в чьи глаза смотрим и видим там далекие галактики. Любое место будет особенным в сердцах одного ангела и одного демона, пока они вместе. “Согревай, согревай как никто не сможет. Обнимай, обнимай, я обниму тоже. Если выгонишь, в дверь я пальну из пушки. Уроню на постель все твои веснушки»