Хроники Конца Света, который не случился.

Ты внешне спокоен средь шумного бала, Но тень за тобою тебя выдавала: Металась, ломалась она в зыбком свете свечей. И бережно держа, и бешено кружа, Ты мог бы провести ее по лезвию ножа. Не стой же ты, руки сложа, сам не свой и ничей. (с) Танец — один из древнейших языков, на котором могут говорить все. Здесь не важно, из какой страны родом, какого цвета кожа, какой разрез глаз. Не играет роли акцент, дикция, картавость или шепелявость. Все это становится таким пустым и глупым, потому что язык тела универсален. Очень часто люди сталкиваются с тем, что им не хватает слов, чтобы объясниться. Что их неправильно понимают. Обиды, расставания, недопонимание. У слов слишком много возможных значений. Слова могут врать, да так искусно, что иногда в эту ложь невозможно не поверить. Слова потом эхом отзываются в опустевшей голове, такие настоящие и реальные, что сердце рвётся на куски каждый раз. И ведь не забыть. Потому что слова влетают в уши и застревают там самым токсичным и грязным мусором. Тело врать не может. Тело — оно честное. Ему бессмысленно притворяться и прикидываться. Сладкая дрожь от прикосновения человека или есть, или ее нет. Только два возможных варианта. Пальцы на ногах или поджимаются от страстного поцелуя, или нет. Невесомое прикосновение горячей ладони ко лбу или прогоняет все тревоги, или нет. Язык тела знают все, с самого рождения. Мы только совершенствуемся в произношении, в исполнении. В обмен на это, врать на этом языке невозможно. Ложь видно сразу, даже самым невооруженным взглядом. У человека слишком много сфер в жизни, которые нужно контролировать от и до, поэтому контроль за телом совсем не вписывается в эти списки. Чужая рука или тянется к Вашей, машинально, случайно, или прячется в карман как можно дальше. Все. Никаких больше компромиссов или отговорок. Тело знает, как надо. Оно знает, как лучше. Обед в Ритц плавно и незаметно превратился в ужин. Люди за соседними столиками менялись: приходили деловые партнеры, чтобы заключить дорогой и выгодный контракт, приходили пары на первое нелепое свидание, когда не знаешь, о чем говорить и куда смотреть, приходили старенькие супруги, которые выбирались в это замечательное место каждую неделю, потому что он сделал предложение любимой именно здесь, перепутав и кольца, и слова, и последовательность действий. За окном заметно потемнело, на небе одна за одной зажглись холодные синие звезды, будто глаза подсматривающих разочарованных ангелов. Было достаточно тепло, чтобы люди медленно ползли по улице, обсуждая новые серии любимого сериала, вышедшую книгу или козла-босса на работе, который с утра снова пристанет по поводу недоделанных документов. Официант сменил блюда за столом несколько раз. Сначала это были фирменные блинчики на двоих, которые уже через несколько секунд оказались все на одной тарелке, вторая блестела поразительной чистотой. К еде им принесли кисловатое шампанское с мелкими пузырьками, которые так странно, но приятно щекотали нос. Разговор лился и лился, не останавливаясь ни на секунду. О том, что было. О том, что будет. О том, что так и не случилось. Ангел говорил, широко жестикулируя руками, несколько раз залез рукавом любимого пиджака в джем, даже не заметив этого. Демон делал вид, что ему срочно нужно посмотреть в окно — мало ли, вдруг засада — а сам едва ощутимым жестом сдувал прочь мелкие противные пятна. Ангел цитировал что-то из любимых книг, изображал каких-то героев, хватался то за большую бежевую салфетку на своих коленях, то за край стола. Демон следил за ним из-под новых черных очков, чуть наклоняя голову то к одному плечу, то к другому, следуя за чужими жестами. Они почти незаметно пододвигали стулья друг к другу, по чуть-чуть, совсем немного, будто это было вполне обоснованное действие. Азирафаэль привставал от особо переполнявших его эмоций, а когда опускался обратно на кресло, сдвигал его немного влево. Кроули то и дело менял положение тела, то вытягиваясь и сползая так, что над столом виднелся исключительно острый нос и внимательные глаза, то собирался весь, едва не забираясь с ногами на сидение. От всего этого стул тоже двигался, только уже вправо. Физика, геометрия, выбирайте что хотите. Это он придумал, поэтому может вертеть так, как надо. Не виновен. Закатные сумерки сменились настоящим вечером. Когда в стеклах отражается свет изнутри, когда пахнет чем-то неуловимым — свободой и счастьем. Когда, наконец, в тень уходит все лишнее, ненужное. Все вранье, лукавство, грязь и интриги. В зале Ритц тихо переговаривались люди, держались за руки, касались друг друга осторожно, чтобы не спугнуть это волшебство. На белом лакированном рояле, который стоял у дальней стены, поочередно зажглись маленькие белые свечи. Огонь заплясал, вырвавшись на свободу, дрожа на ветру. Первые ноты, которые извлекал статный суровый пианист своими умелыми пальцами, взлетели к потолку, привлекая всеобщее внимание. Кроули одним движением допил из бокала и отодвинул от себя большую тарелку с остатками еды, которую его все-таки уговорил заказать ангел. — Потанцуем? — спросил он так обыденно, будто они делали это каждый вечер последние лет сто, если не двести. — Прости? — светлые брови удивленно приподнялись, отчего глаза ангела стали ещё больше. — Прощаю, — кивнул Кроули с веселой улыбкой, за которой он пытался спрятать бившую его нервную дрожь. — Пойдём потанцуем? — Ангелы не танцуют, — неуверенно сказал Азирафаэль, глядя на сложенные на коленях руки. — А у демонов нет фантазии, — согласился самый великолепный демонический фантазёр и протянул раскрытую ладонь собеседнику. — Однако, я придумал план, ты со мной разговариваешь. И я хочу танцевать. Ангел, заворожённый желтыми глазами с чёрными вертикальными зрачками, медленно коснулся загорелого запястья пальцами. Кроули практически вспорхнул на ноги, оказываясь за его спиной. Аккуратно отодвинув стул, чтобы помочь выбраться из-за стола, он наклонился вперёд, задевая тёплым дыханием короткие пряди над самым ухом Азирафаэля: — Теперь можно все, ангел. Они медленно вышли на небольшую круглую площадку у окна. Весь путь от столика туда они держались за руки, сгорая где-то глубоко внутри только от этого. Демон ощутимо вздрогнул, когда нежную кожу там, где заполошной птицей бился пульс, погладил чужой палец. Этот жест был таким отчаянным, таким пряным, что Кроули на мгновение испугался, что сейчас просто развоплотится прямо посреди ресторана, потому что его глупое человеческое сердце разорвется, или хрупкую оболочку разобьет инсульт. Они остановились точно посередине, под большой хрустальной люстрой, в звеньях которой отражался огонь свечей. Азирафаэль смотрел себе под ноги, собираясь с силами, чтобы поднять глаза, и на мгновение он увидел в длинных тенях большие чёрные крылья, подрагивающие и ломающиеся от волнения. Ангел был уверен, что если обернётся, то увидит то же самое за своей спиной. Их тела давно отчаянно и жадно желали друг друга. Чтобы крыло к крылу, щека к щеке, губы к губам, грудь к груди… Душа к душе. Благодать к благодати. Кроули протянул руку вперёд, подцепляя аккуратно его подбородок, чтобы заставить поднять взгляд. Очки съехали на самый кончик носа, открывая широко распахнутые шальные глаза. Рука скользнула дальше, ложась на мягкую щеку, задевая пушистые пряди на виске, под пальцами стучал быстро и загнанно ангельский пульс. Это первое прикосновение, такое скупое, но важное, стало для них долгожданным глотком воды в жаркой пустыне. Ангел и демон шагнули друг к другу одновременно. Руки их совпали сразу, словно созданные исключительно для того, чтобы обнимать друг друга. Кроули чуть повернул левую ладонь, чтобы крепче обхватить пальцами нежную другую, касаться и костяшек, и выступающей на запястье косточки. Азирафаэль завороженно смотрел на контраст их кожи, вспоминая дорогой кофе с молоком, которым его угощала Анафема. Или своё любимое какао. Они вместе были похожи на какао. Спасибо, пожалуйста, перезапускайте планету. Вальс, медленный и проникновенный, накрыл их с головой тёплым одеялом. Кроули вёл в паре, осторожно направляя такого важного для него ангела, впервые обнаружив его в своих объятиях. Он чувствовал коленом внутреннюю поверхность его бедра, как двигается грудь при вдохе, как расправляются плечи, стоит только привлечь ближе. Узкая ладонь демона покоилась между сведёнными лопатками Азирафаэля, на самых крыльях, там, где острее всего, нежнее и тоньше. Стоило Кроули коснуться, Азирафаэлю показалось, что его, наконец, собрали целиком, дополнили, вернули утраченную часть. Они двигались из стороны в сторону, медленно и плавно. Ангел видел отблески горячего, обжигающего огня в глазах напротив, и летел туда, словно мотылёк. Летел и не собирался сворачивать. Он едва не сгорел один раз, должен был сгореть другой… Ради Небес, чему быть, того не миновать. И если этим огнем должен был быть древний змей, чьи губы сейчас так ощутимо дрожали, то он был согласен. Черт со всем, поджигайте. Он даже подует на пламя, чтобы разгорелось быстрее. «Я так сильно испугался за тебя. Я был уверен, что больше никогда не увижу» «Мне хотелось, чтобы ты уехал, чтобы был в безопасности. Но мне так не хотелось тебя отпускать» «Ты — единственное, ради чего этот мир должен существовать» «Ты — единственный смысл всего происходящего, на Небесах и в Аду» Они в какой-то момент шагнули ещё ближе друг к другу, почти соприкасаясь животами. Азирафаэль не мог оторвать глаз от выделяющихся на груди демона ключиц, таких хрупких и беззащитных. На мгновение ему вспомнились птичьи косточки, которые он случайно нашёл на заднем дворе магазина. Белые, словно первый снег, острые как наточенный нож. И ломались они от любого неосторожного движения. Ангел не выдержал и наклонился, не в силах сдержать глухого бессильного стона. Кроули подался навстречу, касаясь лба и кромки волос сухими горячими губами. Они впервые так остро чувствовали запах, исходящий от чужого тела. Запах горячего песка на побережье, человеческой истории, пылью и прахом осевшей на их крыльях между перьями, свежей кожи автомобильных сидений, которая так приятно поскрипывает при движении. Уюта, любви, нежности, искренности… Кроули не выдержал первым, силы сопротивляться влечению у него не осталось — за шесть тысяч лет все вышли. Назовите его слабаком, если осмелитесь. — Пойдём домой… — тихо попросил он, снова наклоняясь к покрасневшему уху ангела. — Ну их всех к дьяволу… — Твой босс оценит? — не удержался Азирафаэль, пряча лицо в сгибе чужой шеи, демон громко сглотнул, когда пушистые ресницы защекотали его кожу. — Чтоб мне было не наплевать, — запрокинул голову Кроули, щурясь на белоснежный потолок. Им слишком долго несли счёт, ещё дольше рассчитывали. Кроули до судорог в пальцах захотелось сжечь это место до чёрного пепла, дотла, но ангел сидел рядом и касался его руки под столом, ни на мгновение больше не выпуская ее. И демон терпел, разгрызая острыми зубами зубочистку. Он терпел так долго, мир успел родиться, пожить и почти сорваться в пропасть, зацепившись в последнюю секунду белоснежными крыльями его ангела и силой воли одиннадцатилетнего парнишки за край. Потерпит и ещё несколько минут. Всего несколько, потому что чувствительная Бентли уже нетерпеливо зажгла фары, улавливая настроение хозяина. Её ждало очень большое разочарование, потому что стоило им выйти из дверей ресторана, ангел крепко сжал его ладонь, а через мгновение они уже стояли посреди темной незнакомой демону комнаты, где так чертовски сильно пахло его возлюбленным, тоской, одиночеством и, наконец, счастьем. Оно как раз разувалось в книжном зале и расстёгивало своё пальто. Ангел тоже может устать ждать, уж поверьте. «Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь, И ты был бел, бледнее стен, белее вальса»