Хроники Конца Света, который не случился.

«Но я буду за него [счастье] бороться Отныне буду от других тебя охранять. Чувствую все это, поверь, впервые. И давай не будем все усложнять» Люди чем-то похожи на кукол со встроенным голосовым механизмом. Знаете, такие прекрасные с большими закрывающимися глазами куклы, которым можно заложить необходимые фразы, а после нажимать на руку или на особую кнопочку на шее, и ко всем прочим достоинствам добавляется ещё и чудесный ангельский голосок. Дети, особенно девочки, которым по возрасту приходит время играть в разные вариации «Дочки-матери», заходятся от подобных шедевров, таскают с собой, пока батарейка не сядет. Тогда родителям приходится проводить тяжелую операцию по вскрытию специального отсека на спине, чтобы вернуть несчастной пациентке возможность говорить. Но в какой-то момент внутри куклы что-то ломается. От неудачного падения, от непредвиденного купания, от старости… Что-то тихо хрустит, совершенно незаметно, и голос пропадает, глаза застывают распахнутыми и все. Сколько ни тряси, ни вскрывай. Внутри куклы ломается одна маленькая, но самая важная деталь. И ее убирают сначала на полку, потом в коробку, а потом — на мусорку. С людьми бывает точно так же. Только глаза продолжают закрываться и открываться, грудь приподниматься и опускаться. Даже голос остаётся, больше похожий на механический, хриплый и надломленный. Человек продолжает функционировать, ходит на работу, выполняет поставленные задачи, некоторые даже улыбаться умудряются. И ни родные, ни друзья ничего не замечают, пока однажды не находят какую-то записку в несколько слов. И в этом коротком предложении боли проступает больше, чем за все время. И хорошо, если человек просто отправляется искать новый механизм, чтобы заменить израненное сломанное сердце. А бывают и те, кто минует стадию полки, бросается с головой в мусорную кучу. Самоубийство — никогда не станет лучшим выходом из ситуации, даже если кажется, что никаких вариантов больше нет. Столько умных книг и врачей порицают это, но… насколько страшными должны быть мысли человека, насколько тяжелым и сломанным — его сердце, если он подходит к самому краю? В жизни есть что-то в разы страшнее смерти. И это что-то находится в голове человека, остаётся с ним наедине каждую ночь. И нам можно только догадываться и прятаться от своих демонов. Кроули было страшно. С первых секунд, когда он встретил Азирафаэля в толпе, увидел его, такого взрослого и прекрасного, самого настоящего ангела в пучине пошлости и грязи — все летело с бешеной скоростью. Сначала он не знал ничего: ни о Габриэле, ни о том кошмаре, в котором два года находился его близкий друг. Энтони просто хотелось вернуть в свою жизнь Азирафаэля, оставить в ней и наверстать все эти годы. Все эти долгие страшные годы, которые разделили их. Однажды, когда дела немного сложились, когда у парня появилась крыша над головой и немного денег, он сел на поезд и поехал туда, откуда сбежал так поспешно. Ему тогда только-только разменяло семнадцать лет. Он прятался за деревьями, касаясь ладонями шершавых стволов. К своему детскому дому ему идти было не за чем. Все, что он мог бы сделать, это поджечь старое трехэтажное здание и равнодушно наблюдать за тем, как оно горит. Нет, ему хотелось на другую сторону поляны, где стояла красивая церковь и небольшой двухэтажный дом. Было время обеда, дети высыпали на улицу, чтобы насладиться весенним солнцем и общением. Маленькие ребята бегали, играя в прятки и догонялки одновременно, старшие же — присматривали за ними, читая лежащие на коленях книги. Азирафаэль сидел на траве. Совсем не изменился, только стал немного выше да волосы отрастил. Но Энтони узнал его сразу. Хотелось побежать, схватить и крепко обнять, наслаждаясь его теплом и светом, исходящим от его тела. Но… Он продолжал смотреть из своего укрытия. Смотреть, как кто-то из младших подбегает в слезах, потому что друг больно толкнул, и Азирафаэль успокаивает ребёнка, делится с ним едой и улыбается. Кроули хотел забрать уже своего друга отсюда, как и обещал, но… Что он мог бы предложить ему? Тесную грязную комнату? Объедки, которые и едой было сложно назвать? Энтони отступил глубже в тень, засовывая руки в карманы рваной куртки, и развернулся к поляне спиной. Азирафаэлю на мгновение показалось, что он увидел кого-то вдалеке: знакомые желтые глаза со странными зрачками, ёжик красных волос, кривую ухмылку… Но внимательный взгляд так и не зацепился ни за что, потому что Кроули со всех ног бежал прочь, кусая в кровь губы острыми зубами. Теперь Азирафаэль был с ним, Кроули отвоевал, смог. И первая эйфория сменилась вопросами, от которых волосы на затылке вставали дыбом. Из зеркала на него смотрел бледный парень с порезанным лицом и заклеенным глазом. Врач сказал, что хоть на несколько часов, но стоит давать покой и закрывать его мягким бинтом. На загорелом теле проступали темные синяки и воспалённые ссадины, самая большая отметина была на груди. Энтони плохо помнил, что было после его космического полета сквозь витрину магазина, пока не очнулся в больнице. Да, он на две недели лишился работы, ему было больно смеяться и кашлять, но все это было ерундой. Слишком маленькая цена за то, чтобы держать Азирафаэля за руку и ощущать его тёплое дыхание на своём лице. Но если Кроули был поломанным снаружи, то его ангел был практически выпотрошенным, сломанным изнутри. И Энтони было страшно, потому что он знать не знал, за что хвататься, как удержать самого важного для него человека в своих руках, а главное — на поверхности этой чёрной пучины. Парень зашипел себе под нос, чуть морщась, и пошёл в комнату. Им нужно было перевязать его рассеченную стеклом спину и промазать синяки. Будто он барышня кисейная, которая от пореза на пальце умрет в страшных муках. Но Азирафаэль забрал его из больницы с четким условием — слушаться и не капризничать. Его ангел нашёлся в спальне. Он собирался помочь разобрать сумку из больницы, о которой они накануне благополучно забыли, а когда с утра вернулись после пробежки, от которой у Энтони разболелась голова, то по очереди споткнулись о неё. Азирафаэль сидел на кровати, кровожадная сумка стояла у его ног, почти ещё полная. В руках у парня была чёрная рваная футболка, в которой Энтони был в тот самый день, когда все-так круто изменилось. Ее пробило острое стекло, там же, где у Кроули остались глубокие порезы, а по бокам дыр засохла кровь. Парень был уверен, что выбросил ее в больнице. Неужели, забыл? — Выбрасывай, — мягко сказал Энтони, закрывая за собой дверь. Азирафаэль поднял на него взгляд, выныривая из водоворота мыслей. Этого парень и боялся. Он мог сколько угодно защищать друга от кого-либо, но как он мог сражаться с тем, что пряталось внутри этой чудесной головы? Кроули подошёл ближе и опустился на пол перед ним, касаясь ладонями круглых коленей. — Жалеешь, ангел? — тихо спросил Кроули, всматриваясь в любимое лицо: даже спустя столько лет Азирафаэль совсем не изменился, это был все тот же улыбчивый мальчик из соседнего детского дома, по крайней мере — внешне. Этот самый мальчик коснулся холодными пальцами загорелого лица, провёл по скрытому повязкой глазу, по набухшим ссадинам. Призрак улыбки растянул его губы, а в уголках глаз собрались мелкие морщинки. — Боюсь, радуюсь, не верю… — произнес все слова на выдохе Азирафаэль, будто перебарывал стоящий в горле ком каждый раз. — Но не жалею. Энтони мягко освободил из плена напряженных пальцев испачканную футболку и кинул ее в сторону не глядя. Он осторожно раскрыл ладонь Азирафаэля, касаясь невесомо переплетения тонких линий, проследил ногтем указательного пальца линию жизни, добрался до тонких вен, которые проступали на молочного цвета коже. Весь этот путь с конца в начало Энтони проделал уже своими губами, сухими и горячими, будто песок в пустыне. Когда он наклонился, взгляду Азирафаэля открылась спина с острыми, выступающими позвонками и натянувшими кожу лопатками, которые пересекали длинные тонкие порезы и ссадины от удара об асфальт. Парню так сильно захотелось коснуться ссутуленных плеч, но руки будто налились свинцом и отказались слушаться. Страх сковал его изнутри. — Я тоже боюсь, — Энтони поднял глаза, все те же ядовитые, почти змеиные, такие родные. — Мне так хочется трогать тебя всего, касаться. Вытащить тебя из всех этих шмоток и просто обнимать. Он протянул руку, касаясь узкой ладонью чужой мягкой покрасневшей щеки. Длинные пальцы легли на висок и под ухо, едва заметно поглаживая. — Но мне страшно сделать тебе больно. — Из нас двоих, дорогой мой, — улыбка Азирафаэля стала больше походить на настоящую. — Ты больше похож на жертву убийцы-неудачника. На постели до сих пор остаётся кровь. — Ерунда, — отмахнулся Энтони, сдирая остервенелым движением повязку с лица, глаз открылся не сразу и заслезился на свету. — Все это пройдет, ты даже не заметишь. Азирафаэль запоздало хлопнул его по ладони и принялся растирать медленными осторожными движениями пострадавший глаз. Кроули повернул голову так, чтобы ему было удобно. — Не спеши, — вдруг попросил Азирафаэль, не поменявшись в лице, но голос его стал ниже, а взгляд внимательных глаз — темнее. — Просто… немного времени, ладно? Энтони снова почувствовал себя там, на поляне, скрытым кронами деревьев. Он снова был слишком далеко, и у него не было достаточно сил, чтобы заставить любимого человека улыбаться ярко и солнечно, так же, как раньше. Собственное бессилие ударило поддых, ноющая боль сковала грудь, а голова заболела в разы сильнее, чем за все время в больнице. Кроули давно не ощущал себя дерьмом — это было забытое чувство, которое он изгнал из своей жизни, и вот пожалуйста. Будто на встрече выпускников, давно не виделись, почему не заходили? — Можно тебя поцеловать? — Азирафаэль все же не удержал руки и коснулся мягких алых волос, пропуская сквозь пальцы огненные пряди. Кроули вновь повернулся к нему и привстал на коленях, чтобы быть примерно такого же роста. В правом глазу все расплывалось, но он видел легкое свечение, исходящее изнутри друга. Пока ещё совсем тусклое и почти холодное, но оно вернулось. Казалось, нужно только протереть лампу… Но даже этот слабый свет затронул что-то внутри парня, отгоняя прочь страх и придавая сил, чтобы бороться дальше. Он будет бороться за то, что почти продолбал из-за собственной глупости, и исправит ошибки. — Ты же знаешь, что можно не спрашивать? — криво ухмыльнулся Кроули, чьё сердце зашлось в бешеном темпе. Азирафаэль ничего не ответил, продолжая внимательно смотреть, поэтому парень сдался. — Можно. Накануне, когда они наконец остались наедине, адреналин кипел в крови. Теперь же, жизнь повернулась к ним всем своим существом, обрушивая и страхи, и проблемы, и неуверенность. Но Энтони был уверен, что его любви пока хватит и на двоих, а потом пожар в чужой душе разгорится достаточно, чтобы сжечь все прошедшие годы, все тяжелые воспоминания и болезненные кошмары. Хорошо, что люди — не куклы, даже самую страшную и критическую поломку можно устранить, если рядом будет любящий, искренний и смелый человек. Кроули мысленно поставил галочки рядом с каждым из этих прилагательных. И пусть впереди у них был долгий путь, они не остановятся и больше не разомкнут своих рук. Можно еще для надежности и кольцами обвить. Ну так, на всякий случай. Мало ли что.