Хроники Конца Света, который не случился.

Одним из самых удивительных моментов в человеческом общении является то, что все мы учимся друг у друга новому, неизвестному ранее, перенимаем привычки и повадки, особенности речи и взгляды на жизнь. В философии существует мнение, что человек приходит в нашу жизнь лишь для того, чтобы научить чему-то новому, помочь обновить себя, а после — исчезает, исполнив своё предназначение. Возможно, мы в чьей-то жизни такие же попутчики, которые делятся интересными историями и остатками холодного ужина, а после — разбегаемся по своим тропинкам, даже не оглянувшись напоследок. Иногда, бывает, совершаешь какое-либо действие, бросаешь фразу бездумно или покупаешь какой-то продукт, и замираешь, поражённый осознанием: ведь раньше ты никогда бы так не сделал. Но после встречи с кем-то особенным, ты перестаёшь представлять свою жизнь без смешного движения кончиком носа при смущении или кусочка яблочного пирога после ужина. В таких мелочах мы храним память о ком-то, кого уже нету рядом, но кого потерять окончательно из своей жизни не хотим. У многих из нас есть какая-то дурацкая привычка, которую окружающие могут не понимать: плевать на пальцы перед тем, как перелистнуть страницу книги; завязывать бантик на шнурках не через одну петельку, а через две; мешать чай по часовой стрелке, а кофе — против; вставать с определенной ноги по утрам, чтобы день был удачным. Все эти мелочи появились откуда-то, многое передалось нам от родителей, от старших братьев или сестёр, от учителей и наставников, которые превратили наше детство в полную удивительных обрядов сказку. Когда люди очень долго живут вместе, то они наполняют друг друга собой, превращаясь во что-то новое. Не в себя, и не в сожителя — в невероятное сочетание всех черт и качеств. Мы неосознанно учимся, ловя чужие движения и интонации, жестикуляцию в разговоре или мимику. Тех, кем мы восхищаемся — стараемся копировать, чтобы почувствовать их ещё ближе. Раздражающие люди насаждают в нашу голову неприязнь к каким-то действиям, а когда они проскальзывают случайно, подсознательно, то мы шугаемся сами от себя. Но как же чертовски приятно учиться у кого-то чему-то новому, впитывать чужие знания, вызывать улыбку на губах и одобрительные кивки головы. И как невероятно приятно учить, передавать частичку себя тому, кто тебе дорог. Видеть прозрачную тень самого себя за чужим плечом, оберегающую дорогого человека, защищающую от ошибок, совершенных когда-то. А что, если человек, которого Вы держите за руку — настолько чист и невинен, что его нужно учить буквально всему? Как Вы будете себя чувствовать, если Вам придётся объяснять кому-то: что такое хорошо и плохо, почему улыбаться прохожим на улице из-за хорошего настроения странно, а люди бывают грубыми просто от того, что они несчастны? Когда на тебя смотрят такие синие пронзительные глаза, в которых отражается пока ещё тёплое августовское солнце? Азирафаэль жадно тянулся ко всему, что видел. Он не мог насытиться сладостью еды, бархатностью загорелой кожи, нежностью чужих прикосновений, танцем цветов города, его запахами и безостановочным движением. В первые дни Энтони буквально приходилось ловить обессилившего от новых впечатлений бывшего ангела, который ещё не научился отличать предвкушение от нетерпения, а грусть от усталости. Лигур, в чей бар они вдвоём зашли, чтобы поблагодарить Хастура за помощь, участливо похлопал скульптора по плечу и подмигнул. Он немного успокоился, когда понял всю ситуацию с Кроули и его ясноглазым любовником, который заворожено касался кончиками пальцев ряда прозрачных бутылок с вином — узнал в этом восхищённом взгляде того, кого несколько лет назад привёл в свой дом. Хастур был более настороженным, смотрел чёрными бездонными глазами на мужчину перед собой, которому предложил свое сердце, свои крылья и целый мир, протянул на вытянутых дрожащих руках. Хозяин бара, вероятно, никогда не сможет забыть того дня, когда медленно приблизился к парню с торчащими во все стороны светлыми волосами, и осторожно коснулся подушечкой большого пальца приоткрытых губ, как задрожал Хастур от пронзившего его не виданного ранее удовольствия, как он впервые распробовал этот неповторимый вкус самого нежного поцелуя. Теперь же, парень был очень рад, что Хастур более не одинок. Он ни на мгновение не оставлял любовника, не позволял почувствовать себя ненужным или лишним, опасался, что павший ради него ангел однажды утром испарится прямо из постели, но все же одно дело — любимый человек, а другое — такое же создание. Лигур замечал, как мужчина улыбался неосознанно, когда смотрел на Азирафаэля, принюхивавшегося к новому незнакомому блюду и краснеющего, потому что вкус вызывал поразительные эмоции. Он помнил, как любовник нервно постукивал пальцами по корпусу телефона, когда они ехали в больницу, и как он напряженно всматривался в Энтони, пытаясь понять истинную природу его чувств. У Хастура не было никого, кто мог бы также заботиться о неопытном падшем ангеле, попавшем в чужой мир. Кроме Лигура, что взялся за это дело со всей ответственностью. — Чувствую себя родителем, который отдал единственную дочь замуж, — пошутил однажды вечером хозяин бара и хрипло рассмеялся, глядя вслед удаляющейся паре. — Все же будет хорошо? — спросил тогда Хастур, его глаза были широко распахнуты — парню показалось, что он сейчас схватит доспех, меч и побежит на защиту маленького ангела. Лигур взял его за руку и переплел пальцы. — Ещё один урок, любовь моя, — сказал он спокойно, поглаживая внутреннюю сторону ладони любовника. — Нужно верить в людей и в счастье. В одно утро Кроули проснулся поздно: засиделся почти до утра с новыми эскизами и уснул прямо на полу, прислонившись спиной к постели и положив тяжелую гудящую голову на ноги спящего Азирафаэля. Демон, который самым возмутительным образом каждый раз предавал хозяина и уходил гулять с ангелом, толкнул скульптора головой, требуя внимания. Парень потянулся всем телом, под загорелой кожей перекатывались мускулы. Спустив на прохладный пол ноги, он встал и пошёл на поиски своей удивительной райской птицы, так удачно залетевшей в его жизнь. В квартире было прохладно — первые нотки осени уже ощущались всей кожей. Ветер был немного влажный, а дождь за окном — прохладным. Кроули нравилась такая погода. В ней было что-то по-особенному уютное, вдохновляющее и волшебное. Словно шелест невидимых крыльев, на которых дрожат капли дождя, Энтони хотел окликнуть любовника, чтобы узнать, чем он занимается, но грохот из прихожей его опередил. Парень поспешил на шум, гадая, что же привлекло чужое внимание на этот раз и почему закончилось обрушением шкафа, если не всей стены. Азирафаэль нашёлся почти сразу — стоял в своей чудесной кремовой пижаме, которую выбрал сам в магазине, и держал в руках большую яркую доску для серфинга. Кроули подошёл ближе и обнял следопыта со спины, устраивая острый подбородок на его плече. Тепло чужого тела мгновенно согрело его, окутало с ног до головы. Запах шоколада и шампуня ударил в нос, такой родной и приятный, что на мгновение внизу живота скрутило от щемящей нежности. — Мой дорогой, что это? — любопытно спросил Азирафаэль, касаясь осторожно края доски. — М-м-м… — многозначительно ответил скульптор, чей мозг ещё не восстановил все функции после сна. Протянув руку, он медленно повернул чужое лицо к себе, чтобы невесомо коснуться тёплых губ. Бывший ангел ожидаемо вздрогнул и прикрыл глаза, ресницы затрепетали, отбрасывая едва заметные тени на покрасневшие скулы. — Это доска, для того, чтобы плавать, — отозвался Кроули, когда смог оторваться от любовника. — Плавать в… — взгляд синих глаз обратился на хозяина квартиры. — В океане, ангел. — Как интересно… — протянул Азирафаэль, касаясь доски ладонью. В его голосе звучала легкая грусть, потому что накрученный Хастуром скульптор не спешил знакомить любимого с неуправляемой стихией. Энтони застонал, уткнувшись лбом в его плечо, после чего выпрямился. Азирафаэль ни на чем не настаивал, послушно кивал на отказ поехать к океану и начинал заниматься чем-то новым, не менее интересным. Изучал книги, которые парень таскал домой стопками, раскладывал в сотый раз ворох рисунков, любовно поглаживая пальцами, или смотрел в окно, наслаждаясь переливами цветов. Кроули видел и ссутуленные плечи, и скорбную морщинку между светлых бровей, но ангел не хотел спорить, поэтому следовал за своим человеком, словно слепой— искренне доверяя каждому его слову. — Ладно, поехали, — сдался тот, упираясь рукой в бедро. — Куда? — бывший ангел повернулся к нему. — Ты так долго жил на небесах, ангел, — улыбнулся он, шалея от собственной смелости. — О чем же вы там разговаривали? — О любви, — просто ответил Азирафаэль, делая шаг к человеку, чтобы коснуться кончиками пальцев его горячей ладони. — Я говорил о тебе, мой дорогой. И если в тот момент Энтони не смог ничего ответить, потому что его грудь сдавило тисками — не смейте его винить. ~~ Они приехали на берег, где вода набегала, вспенивалась и отступала, чтобы набраться сил. Волны гонялись друг за другом в попытке опередить и осалить и убегали прочь. Соленый ветер ударил в лицо, стоило им только выйти из машины. Солнце висело высоко на небе и отражалось в прозрачной воде, рассыпаясь тысячью искр и бликов, словно кто-то зажег на дне свечи. Азирафаэль замер, вдыхая этот запах и подставляя лицо. Он зажмурился, чтобы сосредоточиться на вкусе соли на кончике языка, и вздрогнул, когда чужие руки коснулись его плеч. Кроули был одет в плотный темный костюм, цельный снизу и доверху, с красной полоской на боку. Алые волосы были завязаны на затылке в тугой узел. Он поправил собственную светлую куртку, которую заставил надеть Азирафаэля, чтобы она закрывала его шею, и невесомо поцеловал в затылок. — Вот он. — Вижу… — прошептал бывший ангел и открыл глаза почти такие же синие, как и океан. — Идём, — Кроули крепко сжал его руку и потянул к воде. — Ты же не хотел… — растерянно обронил Азирафаэль, но послушно последовал за любимым человеком. — Это Хастур не хотел, — отмахнулся Энтони, одной рукой удерживая доску, а второй — самого невероятного любовника. — Я хочу показать тебе весь мир. Каждую его грань. Они спустились с утеса к прохладной воде, которая оставляла после себя только влажный песок. Он выделялся более темным цветом, в нем виднелись маленькие ракушки, блестящие на солнце. Погода ощутимо менялась, становилась все более капризной, но лето упрямо держалось руками за мир, чтобы остаться ещё на минуточку. Кроули уронил на песок доску и сбросил кроссовки, зарываясь ногами в мокрый тёплый песок, который тут же прилип к загорелой коже, забился между пальцами, такой мягкий и приятный. Азирафаэль смотрел на возлюбленного с интересом, чуть наклонив к плечу светловолосую голову. Он любовался за сменой эмоций на чужом лице, за игрой солнца в янтарных странных глазах, таких удивительных и завораживающих. — Ты возьмёшь… — Азирафаэль прищурился, вспоминая новые слова. — Эту доску и пойдёшь прямо в воду? — Хочешь посмотреть? — Кроули открыл один глаз, хитро глядя на собеседника, и тот завороженно закивал. — Тогда подожди немного. Парень присел на колено, чтобы закрепить резинку на своей лодыжке с помощью крепления, и проверил ее целостность. Он долгое время не стоял на доске. Это было только хобби, помогающее отвлечься от постоянной работы, от неудавшихся скульптур или лёгкой зависти, когда он смотрел на Хастура и его любовника. Последнее время ни одно из этих чувств не посещало скульптора, но сама идея встать на доску будоражила. Выпрямившись, парень окинул взглядом воду, чтобы приметить нужный интервал и оценить волны. — Только, — Энтони повернулся и шутливо сдвинул брови. — Смотри внимательно, ангел. Во все глаза. Азирафаэль секунду изучал его, словно очередное новое блюдо или книгу, после чего улыбнулся так, что Кроули почувствовал себя полным идиотом. Он мог и не просить — бывший ангел и так смотрел только на своего человека. И днём, и по ночам, дома и в городе, каждую секунду, стоило Энтони появиться рядом, все внимание Азирафаэля переключалось на него: он ловил каждое слово и улыбку, подставлялся под прикосновения и моментально отзывался, если тот обращался к любовнику. Даже в шумном баре — падший ангел казалось мог услышать своё имя, даже если бы скульптору пришло в голову прошептать его, закрыв ладонями рот. Отвернувшись, чтобы любопытный пернатый когда-то парень с красивым именем не заметил тёмного румянца на чужих щеках, Кроули потянул доску и побежал к воде, перехватывая ее удобно. Океан встретил его, словно пропавшего давно сына. Вода тут же подхватила тело, приятно скользила по костюму, оседала солью на губах. Он широко загребал руками, двигаясь вперёд. Маленькие волны подкидывали его играючи, словно дразнили, пока он не увидел наконец свою цель. Предвкушающая улыбка украсила его губы. Крепко сжав края доски, парень подтянулся и встал, вспоминая такие забытые давно ощущения. Волна поднималась, словно бросала ему вызов. Кровь в теле скульптора закипела. Он двигался как во сне, чувствуя оседающие на лице капли и ветер, подталкивающий смелого человека в спину. Он согнул ноги, чтобы двигаться легче и быстрее, перенося вес то на правую, то на левую. Энтони буквально слышал, как океан зовёт его, дразнит или это был адреналин, заставляющий нестись вперёд. Он скользил в туннеле из воды, который вот-вот собирался обрушиться на его голову. Перед тем, как упасть с доски, на одну секунду, он почувствовал, что летит по синим высоким небесам. ~~ Солнце медленно сползало вниз, раскидывая рыжие лучи во все стороны. Оно отражалось в воде огромным красным шаром, будто две обреченные планеты собирались столкнуться на их глазах. Высоко-высоко, там, где небо постепенно становилось чёрным, зажигались первые звезды. Водная гладь была спокойна, ветер гонял маленькие вспенившиеся волны туда-сюда, потом ненадолго бросал это занятие, заинтересованный чем-то новым, но неизменно возвращался обратно. Бывший ангел и человек сидели на песке, вытянув ноги перед собой. Энтони обнимал его со спины, прижимая к своей груди, заворачивая в большую куртку, что была накинута на плечи. Азирафаэль пересыпал песок из ладони в ладонь, любуясь, как искрят мелкие песчинки, и вытаскивал ракушки, складывая около себя во впечатляющую кучку. Вода едва-едва добегала до них, задевая босые стопы падшего. В такие секунды он вздрагивал, поджимая пальцы на ногах, и прикрывал глаза, наслаждаясь этой незатейливой щекоткой. Энтони любовался розовым румянцем на его щеках и счастливой улыбкой, что растянула губы. Закат отражался в синих глазах, будто в них был отдельный мир, где тоже заходило солнце. В узкую загорелую ладонь, что лежала на чужой груди, размеренно и спокойно билось сердце, эхом отдаваясь казалось по всему пляжу. Кроули чувствовал, что нежная кожа любовника уже пропиталась этим соленым запахом, который принёс ветер, и что предстоящей ночью он будет слизывать его, щуря свои желтые глаза. Океан, как и прежде, успокаивал его, заставлял забыть о проблемах и неудачах, но… Это же делал и Азирафаэль. Одним своим прикосновением или улыбкой, он лечил раскуроченную душу скульптора, возвращал ему покой и уверенность в себе. Да, Кроули учил его многому, что знал каждый ребёнок: что огонь опасен, что ночью нужно спать, что ягоды такие возмутительно сладкие и что целоваться после — потерять почти весь остаток дня, потому что сил оторваться друг от друга нет. Этого детям знать не стоило, конечно. Но Азирафаэль так страстно отзывался на любое прикосновение, стремился ощущать это снова и снова, не в силах привыкнуть. Бывший ангел не знал, что люди считали приличным, а что должно было оскорбить его. Азирафаэль с искренней радостью обнажался перед тем, кого так сильно полюбил: обнажал и тело, и душу, отдавая всего себя. Его чистая и горячая любовь — стала для Энтони особым океаном, только его, с ласковыми волнами и заботливым ветром. Кроули учил его жизни, а Азирафаэль научил его любви. И кто знает, какое из этих знаний на самом деле важнее. Если Вам когда-нибудь придёт в голову спросить об этом Энтони, он ответит, что предпочел бы не уметь завязывать шнурки или водить машину, чем никогда не познать этот всепоглощающей нежности и пылающей страсти к одному единственному человеку с синими, как покинутые им небеса, глазами.