Хроники Конца Света, который не случился.

Вы никогда не задумывались о таком странном словосочетании, как «умереть от счастья»? Вполне понятно, что человек может умереть от горя, когда сердце будто выдирают из груди одним быстрым движением, а потом сжимают его в ледяной ладони. Можно умереть от боли, когда все тело выкручивает в агонии, слезы текут из ослепших глаз, а дыхание застревает в сведённом спазмом горле. Такие смерти пугают до ночных кошмаров, заставляют бежать в истеричном стремлении спастись. То есть, каждый понимает, что перед тем, как умереть насовсем, человек долгое время страдает и мучается. Но как можно умереть от счастья? Ведь счастье это так прекрасно, его ищут всю жизнь, гонятся за ним, пытаются накинуть аркан, чтобы притянуть к себе. Когда случается такое чудо, и оно — сияющее тёплое счастье — сваливается на голову, то жизнь должна мгновенно стать неповторимой, прекрасной и удивительной. Как к этому относится смерть? Зачем ставить ее на одну полку со светлым чувством? Неужели не может быть абсолютного счастья, без оглядки на неизбежный конец? Белоснежный номер в отеле заливало яркое золотое осеннее солнце. Оно раскинуло россыпь своих рыжих веснушек везде: на стенах, на мягком пушистом ковре, на светлом постельном белье, на молочной нежной коже, которую не скрывало тёплое одеяло. Ветер принес с улицы запах свежей сладкой выпечки и кофе, который заполнял Париж по утрам. Миниатюрные милые парижанки, что буквально «только что» вылезли из постели, чтобы добежать до соседнего магазина — при этом у них был идеальный макияж и прическа — спешили по переулкам, улыбались продавцам в газетных киосках и цветочных тележках. Деревья шелестели листьями, которые поочередно срывались с веток и медленно опускались на асфальт, чтобы превратиться в небольшой луже в кораблик, на котором лето ускользало прочь. Несколько красных и золотистых листочков скользили по полу балкона, от края к краю. На тумбе около большой плазмы стояла корзина с цветами — алые, цвета крови розы лежали в ней, перемешанные с кокосовыми конфетками в белой обертке. На белом меховом ковре валялась одежда — дорогая, брендовая, вперемешку между собой. Тяжелые чёрные ботинки — один около самой входной двери, а второй под постелью. Дорогие модельные ботинки с острыми носками — аккуратно задвинутые под стул. На белых, словно альпийский снег, простынях загорелое тело выглядело невероятно. Длинные изящные ноги, подтянутые ягодицы, соблазнительный изгиб поясницы и острые лопатки. Алые волосы раскинулись по подушкам, словно брызги крови. Между ключиц удобно устроился деревянный лакированный ангел. Рядом на животе лежал второй парень. В его светлых мягких кудряшках запуталось солнце, золотом выкрашивая их. На круглых нежных плечах огнём горели темные следы, оставшиеся после бурной ночи. Пушистые чёрные ресницы человека слиплись от соленых слез наслаждения, которые было невозможно сдерживать. Тёплые губы припухли от бесконечных поцелуев и того, что их постоянно терзали зубами. Одеяло сползло вниз, практически достаточно, чтобы открыть взору округлые ягодицы с отметинами от чужих пальцев. На высоком изголовье кровати виднелись следы от ногтей, которыми царапали от нетерпения дорогое покрытие. Энтони лежал на боку, скинув на пол своё одеяло, подпирая рукой голову и опираясь на локоть. Взгляд его янтарных, потемневших глаз скользил по раскинувшемся рядом любовнику, что подтянул под себя большую дутую подушку. В свободной руке у него был бархатный алый лепесток розы, одной из той самой корзины. Он невесомо водил им по чужому лицу: по невероятному изгибу бровей, по переносице, по закрытым глазам, по румяным щекам, по губам. Азирафаэль улыбнулся от щекотки и едва заметно дернул кончиком носа, пытаясь избавиться от помехи, но это лишь раззадорило парня. Лепесток медленно двинулся дальше: по линии подбородка, до уха, скрытого белыми кудряшками, по самому его краю, до чувствительной мягкой мочки. Соскользнул на нежное место под ним, от прикосновения к которому по телу коллекционера книг каждый раз пробегала дрожь. Азирафаэль выдохнул тёплый воздух и чуть свёл лопатки, когда на светлой коже проступили мурашки. Лепесток продолжил двигаться по такому желанному телу. По плечу, чтобы дальше соскользнуть на спину, на нежное место между «крыльями», по которому так сладко проводить языком, когда его хозяин сжимает в истоме пальцами простыню и хрипло стонет. Далее — по линии позвоночника, задерживаясь на каждой выступающей косточке, пока не добрался до поясницы и самых прекрасных впадинок над ягодицами. Для этого Кроули пришлось привстать, нависая над любовником. Не удержавшись, он повторил путь цветочного лепестка подушечками дрожащих пальцев, буквально шалея от шелковистости слегка влажной кожи. Азирафаэль, сознательно или во сне, двинулся и чуть развёл ноги, скрытые одеялом, в стороны. Ведущая модель агенства низко застонал, сжимая зубы от жара, который опалил его изнутри. Потянувшись к розе, оставленной рядом с подушкой, он нетерпеливо раскрыл ее бутон, и цветок распался в его руках на бордовые лодочки лепестков. И Энтони, не отрывая немигающего взгляда ядовитых желтых глаз, осыпал ими чужое прекрасное тело. Некоторые упали на постель, несколько — медленно спикировали на пол, но большая часть осела на спине Азирафаэля, создав невероятный контраст с молочной кожей. Кроули склонился, накрывая любовника собой, и принялся целовать просветы между ними горячими сухими губами, постепенно спускаясь вниз. Спящий человек зашевелился, но почувствовал настойчивое прикосновение к загривку — загорелая узкая ладонь надавила слегка, убеждая не двигаться и остаться на месте. Азирафаэль лишь немного повернул бедра, чтобы сменить ставшее крайне неудобным положение. Он чувствовал чужое тяжелое дыхание, которое обжигало его вместе с прикосновениями губ. Пряди мягких волос щекотали бока, спадая по плечам любовника. Несколько раз Кроули прижался к его спине лбом, пылающим, словно того мучила лихорадка. Когда поцелуи дошли до кромки одеяла, их сменили руки, скользнувшие по спине вверх, смахивая лепестки. Парень перевернул Азирафаэля на спину, снова укрывая своим телом, скользя словно змея вверх и задевая затвердевшими сосками и подтянутым животом чужое тело. Кроули не удержался и все же коснулся влажным тёплым языком выступающих рёбер, проводя линию по груди вверх, пока не добрался до таких желанных губ. Владелец книжного магазина положил руки на его спину, мягко погладил по плечам, загораясь, словно сухой зелёный лес от беспощадной спички. Жёлтые глаза, наконец, встретились с синими, в которых отражалось осеннее солнце: рассыпалось сотнями искр, закручиваясь в неведомые ранее узоры. — Доброе утро… — выдохнул Кроули, упираясь локтями в подушку с двух сторон от светлой головы. — Ты спал, мой дорогой? — с волнением спросил Азирафаэль, касаясь подушечками пальцев немного опухших глаз возлюбленного. — Как я могу… — он перехватил чужую ладонь, целуя запястье, где быстро стучал пульс, середину ладони, которая ещё хранила запах роз, что накануне нёс любовник. — Как я могу спать, когда рядом со мной ты? Лежишь, улыбаешься, спишь… Энтони снова коснулся любимых губ, невесомо и коротко, воруя тёплое дыхание и улыбку. Резко перекатившись в сторону, парень одним слитным движением поднялся с кровати и, ни капли не стесняясь своей наготы, прошёл к чёрной сумке с вещами. Порывшись в ней пару секунд, он вытащил что-то и вернулся в постель, наступая коленом на белые смятые простыни. Он был словно пьяный, неотрывно смотрел на своего ангела, ресницы подрагивали, будто парень каждый раз осаживал себя и старался не моргать. Азирафаэль любопытно посмотрел на такого Кроули, немного нервного и дёрганного — словно он не владел своим другом детства полностью, без остатка — и сел, упираясь спиной в изголовье. Одеяло он все же подтянул выше, укрывая бедра. — У меня есть для тебя подарок, — улыбнулся Кроули, облизывая нижнюю губу. — Нет более прекрасного момента, чем подарить тебе его здесь, в Париже. — Тебе и правда не стоило, дорогой мой… — смутился Азирафаэль, машинально касаясь ладонью своего лица, чтобы скрыть смущение. — Стоило, — возразил тот, подползая на коленях к любовнику. — Стоило, без сомнений. В загорелых руках мелькнула небольшая чёрная коробка. Кроули повертел ее немного — не мог решиться отдать подарок — но тряхнул головой и протянул Азирафаэлю. Тот секунду помедлил, прежде чем принять его. Их пальцы соприкоснулись, и ток прошёл по нервам каждого из любовников, пронизывая тело от затылка до пальцев на ногах. Хозяин книжного магазина вздрогнул и зажмурился на мгновение, пережидая это ощущение. Секунду изучая коробку, он все же открыл ее, медленно и осторожно. Солнце сверкнуло, такое же любопытное, отражаясь от предмета внутри. На чёрной дутой подкладке лежали карманные серебряные часы с изображением ангела на крышке. Цепочка была закреплена на верхней части коробки. Азирафаэль протянул руку, чтобы коснуться их, осекся на мгновение, сжимая пальцы в кулак, но все же дотронулся. Металл был холодным и приятным на ощупь. Подцепив часы подушечками пальцев, он взял их в ладонь. Они удобно легли в руку, будто там и должны были быть. Энтони потянулся, накрывая подарок своими пальцами, и перевернул другой стороной, на которой была гравировка. — «Твоя любовь — как два крыла, несёт меня навстречу счастью», — прочитал севшим голосом Азирафаэль, чувствуя, как дрожат его губы. — Я знаю, что меня часто нет рядом, — тихо сказал Кроули, приближаясь к любовнику. — Поэтому… Смотри на них, Ангел, и знай, что я вернусь к тебе, всегда вернусь. Через день, через год… Через жизнь. — Мой дорогой, тебе не нужно было… — снова начал парень, чьи пальцы до боли сжались на подарочной коробке, но сбился, когда Кроули подался вперёд, обнимая его голову руками. — Нужно, все эти годы нужно было… — шептал он, словно бредил. — Я хочу тебя баловать. Каждую секунду баловать, каждую минуту. Баловать своей любовью, своим временем, своей жизнью. Я хочу отдать все это тебе. Хочу избаловать тебя, чтобы ты не мог и подумать о том, чтобы уйти. Я эгоист, ангел… Мне нет прощения, но… Энтони развернул лицо любовника к себе и поцеловал его приоткрытые губы, мягко лаская языком нежное небо и кромку зубов. Не разрывая поцелуя, он передвинулся, чтобы устроиться между чужих разведённых ног. Оборвав поцелуй, парень начал спускаться прикосновениями по шее, на грудь, оставляя новые метки. — Я завидую самому себе, каждый раз когда касаюсь тебя. И люблю тебя, так сильно… Ревную тебя, такого светлого, доброго, прекрасного… — с каждым словом он спускался поцелуями все ниже, обводя губами впадинку пупка, настойчиво избавляясь от мешающего одеяла. — Хочу положить к твоим ногам весь этот чертов мир… Он, наконец, достиг того, к чему стремился. Накрыл чужое возбуждение горячими губами, наслаждаясь сдавленным стоном над собой. Его голова размеренно двигалась вверх вниз, а Азирафаэль вновь кусал свои губы, откинувшись на бортик кровати. Пальцы на ногах у него поджимались от одной мысли, что именно делал для него Кроули. А тот не останавливался, сводя любовника с ума умелыми прикосновениями губ и языка. В какой-то момент заветная коробка с часами едва не выпала из ослабевшей руки коллекционера, но Энтони поймал ее своей, настойчиво сжимая чужие пальцы, заставляя удержать подарок. Рыжее осеннее солнце отражалось в синих глазах человека, который то и дело запрокидывал голову, чтобы удариться затылком о деревянное изголовье. Лучи скользили ласково по чужой загорелой спине и мягким бёдрам. Азирафаэль задыхался стонами и наслаждением, повторяя одно единственное имя, не в силах остановиться. И если бы можно было умереть от любви — щемящей нежности и болезненного тепла — то они явно были при смерти. И вместе они умирали каждый день, снова и снова, чтобы после возродиться в объятиях друг друга.