Хроники Конца Света, который не случился.

" I could float your boat If you're cold take my coat I'll sing a music note from a song that I just wrote Girl, just take my hand And let me be your man " Последний месяц года — один из самых удивительных, но одновременно с этим он может быть и самым одиноким в жизни человека. На пороге завершения очередного круга люди стремятся к семье, к самым родным людям в своей жизни. Это рефлекс, который гонит нас в объятия бывших возлюбленных, требует позвонить родителям и извиниться за какую-то глупую выходку, помириться с самым близким другом, который чем-то разозлил. Люди бегут от одиночества, кутаясь в теплые куртки и колючие шарфы. Нет ничего хуже, чем оказаться в рождественскую или новогоднюю ночь в пустой холодной квартире наедине со своими мыслями, совершенными ошибками и жгучими сожалениями. Цветные веселые огоньки, что скачут в окнах соседских домов, хрупкие фарфоровые ангелочки, что покачиваются на елках — все это может превратить обычный холодный месяц в самую настоящую сказку… или в абсолютный кошмар. Когда все в квартире: облезлая искусственная елка, одинокая тарелка в раковине, холодная постель — абсолютно все напоминает, что в Вашей жизни нет ничего настоящего, значащего, родного. Каждый фильм, который крутят по телевизору дразнит, упрекает и насмехается. И горечь, кислая горечь кипит в горле, обжигает нос, заставляет слезиться глаза. Одинокие люди идут туда, где могут на какое-то время забыть о своей никчемной жизни. Туда, откуда их не прогонят, сочувственно покачают головой и нальют стакан пива за счет заведения. Возможно, там они найдут таких же никому не нужных людей, чье существование не было важным ни для кого. И тогда можно будет ненадолго притвориться, что все не так, все иначе. И постель будет по утрам еще теплой, хранить запах чужого тела и шампуня. Маленькая ложь, которая никому не причинит вреда. Дрожащая в синем отсвете телевизора иллюзия, что рассыпется, стоит только праздникам закончиться. Через неделю забудется имя, через две — цвет воспаленных глаз. Через месяц исчезнет и чувство одиночества, словно оно никогда не касалось своими костлявыми грязными лапами. И можно будет еще целый год обманывать себя. До следующего декабря. Чем ближе было дело к рождеству, тем дольше бар на углу улицы не закрывался. Иногда он работал до следующего утра, иногда — до полудня. Было как-то… неправильно выгонять из тепла на холодную заснеженную улицу того, кому некуда было идти, кто даже среди самых унылых неудачников оказался лузером. Деньги в кассу поступали, в баре было тихо и спокойно, а значит — часом раньше, часом позже. Клиенты были рады и на следующий день приходили с кем-то из друзей, такими же брошенными и отвергнутыми обществом. На экране плазмы, что была подвешена под потолком, тихо бубнил спортивный канал, чей логотип в левом верхнем углу был наряжен в нелепую красную шапку. За барной стойкой неизменно стоял молчаливый черноглазый мужчина, чьи короткие светлые волосы топорщились во все стороны. Он протирал бокалы полотенцем и кивал заядлым посетителям. Люди, которые наконец получили в свое пользование кого-то, кто слушал истории о их жизни, выливали всю правду на чужую голову, не обращая внимание на равнодушное лицо. Какая разница, раз он не перебивал и не носил никакой праздничной атрибутики. Все прекрасно понимали — такого серьезного мужчину точно не заботит вся эта мишура. В баре не было ни елки, ни красноносых оленей, ни бело-красных леденцов. Территория, свободная от реальности. В дальнем углу бара была лестница, скрытая от посторонних глаз. Она убегала на второй этаж и упиралась в большую черную дверь. Черноглазый мужчина устало наклонил голову к одному плечу, потом к другому и медленно поднялся наверх, скользя ладонью по гладким перилам. Каждый тяжелый шаг эхом отзывался в баре. За плотно зашторенными окнами бушевала метель, кружилась в бешеном танце, разбрасывая снег в разные стороны. Ветер подвывал, словно задавал ей нужный ритм. Машины вязли на обочинах, и раздраженные водители бросали их, пересаживаясь на метро. Бар, погруженный в полумрак и тишину, выглядел потрясающе. На полу плясали длинные тени, с улицы доносились голоса прохожих и вой сигнализаций. Мужчина толкнул плечом дверь в квартиру и шагнул внутрь, устало выдохнув. Казалось бы, он попал в совершенно другой мир, как из сказки. Небольшие круглые лампы, прикрепленные к стенам, слабо горели. Лигур всегда оставлял их перед тем, как уехать за новыми поставками. Его падший ангел, который прожигал собеседников одним лишь взглядом, никогда не признавался, но от хозяина бара не укрылось, что тому не нравилась темнота. У Хастура всегда каменели плечи, стоило только лампе погаснуть, а комнате погрузиться во мрак. Лигур ничего не говорил, но однажды просто прикрепил к полкам и стенам лампочки на батарейках. Будто они всегда там и были. Хастур сбросил жесткие ботинки, которые носил на работе, и прошел в спальню. На краю постели стояла картонная коробка, из которой торчали разнообразные новогодние украшения. Бармен едва заметно улыбнулся, ослабляя бабочку на своей шее. Клиенты, возможно, не любили праздничную пору, да и Лигур был представителем совершенно другой религии, но это совсем не значило, что у него не могло быть праздника. Из коробки торчали яркие красные оленьи рога с бубенцами, зеленый пушистый венок с маленькими ягодками, картонный олень с чуть раскосыми глазами и моток гирлянды, безбожно запутанной. В бумажном коричневом пакете, что лежал рядом, была спрятана разноцветная мишура. Совсем скоро Лигур должен был привезти красивую небольшую елку, которую они обязательно установят в дальнем углу. От ангела с длинной пластмассовой трубой, у которого от сквозняка трепетали бумажные крылья, в качестве верхушки они решили отказаться. Хастур не был особенно против, но его ухмылка определенно раздражала хозяина квартиры. Слишком пошлые ассоциации это украшение вызывало у обоих. Хастур осторожно вытащил лампочки, удерживая обеими руками комок проводов. Задумчивый взгляд скользнул по комнате, прикидывая, куда можно прицепить гирлянду. Повесить ее над кроватью — обеспечить любовнику бессонные ночи в течение всего месяца. Можно было на окно, но тогда всю красоту скроют плотные темные шторы. Бывший ангел оценивающе посмотрел на большой книжный стеллаж, что стоял у противоположной стены. Внизу как раз была свободная розетка, которую почти не использовали. Идеальный вариант. Полки были с той стороны кровати, на которой спал Хастур. Если лечь к ним лицом и закрыть глаза, то гирлянды будут очень похожи на звезды. Ангелам казалось, что они — далекие и холодные, сияют серым и белым светом. И Хастур был там однажды, он видел. Видел, как они горят в непроглядной темноте, но где-то в глубине своей души верил, что раскрашены они всевозможными оттенками. Он давно перестал слышать песни Сфер, перестал видеть небеса, но воспоминания о звездах никто и никогда не сможет у него отнять. Мог ли кто-то осуждать его за то, что он хочет снова увидеть это? Мужчина замер, глядя на лампочки в своих руках. Если бы он не решился отказаться от своих крыльев, он мог бы снова подняться к облакам и насладиться всей вселенной. Легко мог бы добраться до самых дальних уголков. Но ангел бы так никогда и не увидел мир таким, какой он есть. Мог бы он и дальше существовать, не зная вкус таких желанных горячих губ? Не утопая по ночам в янтарных глазах? Не ощущая чужих жадных прикосновений? Хастур провалился в свои мысли и шагнул к стеллажу не глядя. Запнувшись о край кровати, он нелепо взмахнул руками и повернулся вокруг себя, заваливаясь назад. Удар спиной о шкаф был не слишком сильным, но ощутимо выбил воздух из его легких. Книги посыпались на пол от сильного толчка. Одна из них упала сверху точно на светловолосую голову. Бывший ангел охнул и схватился свободной рукой за затылок. Опустив голову, он принялся отчаянно тереть ушиб. Человеческое тело иногда сводило его с ума. От невеселых мыслей о уязвимости и хрупкости собственного сосуда Хастура отвлекли упавшие книги. Одна из них раскрылась на середине, и из нее выпала стопка фотографий. Обычных бумажных фотографий, что переливались в свете ламп. Мужчина нахмурился, его рука перестала двигаться. Кинув гирлянду на постель, он опустился на пол. Пальцы осторожно подцепили фотографии за край, чтобы не заляпать изображения. Упавший с небес ангел сел на ковер, сложив ноги перед собой, и принялся аккуратно перебирать фотографии. Дыхание застряло где-то в горле. Сердце застучало в ушах. На фото был… он сам. Сидел за кухонным столом и дремал, положив голову на руку. Пузатая полосатая чашка с кофе стояла напротив. Из нее торчала ложка. Кажется, это было после одной из первых смен в баре, когда Хастур уговорил своего сварливого любовника пустить его поработать. Следующая фотография была сделана в супермаркете, где Хастур пытался по запаху найти фрукт, который хочет попробовать. Темные глаза были широко распахнуты, а рот чуть приоткрыт. В ладони он держал большое красное яблоко, которое пахло так невероятно тогда. На другом фото мужчина был за барной стойкой. В белой рубашке и черной бабочке, как обычно, он пытался смешать свой первый коктейль. Фотография была сделана за секунду до того, как Хастур опрокинул и бокал, и дорогую бутылку джина. Там были десятки фотографий. На одних были только руки бывшего ангела, на других — его улыбающиеся губы. Были засвеченные фото и размытые, где можно было рассмотреть только очертания человека. Хастур заметил, что еще одна упавшая книга топорщится, словно в ней что-то лежало. И, конечно, нашел еще одну стопку фотографий. Почти в каждой книге было спрятано что-то. Одни были сделаны давно, другие — меньше месяца назад. На каждом фото был Хастур, и ни на одном не оказалось Лигура. Бывший ангел покачал головой и прикусил фалангу указательного пальца, не в силах справиться со своими эмоциями. Он видел, каким стал Энтони, получив в свою жизнь ангела. Возможно, это было не совсем честно. Он ни о чем не просил, не желал. Но вдруг оказалось, что один ясноглазый мальчишка не может жить без его ядовитых глаз, похабных шуток и заляпанных глиной рук. Его друг был хорошим человеком, даже когда пытался всех убедить в обратном. И первые несколько месяцев Хастур искренне сомневался в том, что подтолкнуло Кроули принять Азирафаэля в свою жизнь. Искренние сильные чувства или же — простая жалость? Хастур не рассказывал никому, но за свою жизнь он видел не одного, и даже не двух ангелов, которых отвергли их люди. Это тяжелое и очень страшное зрелище. Для Азирафаэля, который так сильно полюбил горячие пухлые блины с медом, которые Кроули готовил по утрам — это было бы невыносимо. Но потом… Энтони стал словно одержим своим ангелом. Стоило Азирафаэлю отвернуться, тот начинал его рисовать. На салфетках, на обертках, даже ручкой на собственной ладони. Хастур улыбался в такие моменты, пряча лицо в сгиб локтя. И старался не думать, что Лигур принял все иначе… И вот тебе. Мужчина машинально перевернул одну из фотографий, чтобы чем-то занять руки, и застыл. На обратной стороне знакомым мелким почерком был выведен текст на незнакомом языке. Буквы были странные, сплетающиеся между собой. Некоторые слова Хастур узнал. Их Лигур шептал, когда молился своим далеким богам. Какие-то хрипло выдыхал в постели, утыкаясь лицом в белоснежное худое плечо. Какие-то рычал сорванным голосом, когда выкидывал очередного зарвавшегося посетителя из своего заведения. Это было что-то личное, настолько, что Хастуру стало очень неуютно. Будто он сунул нос туда, куда не имел права лезть. В чужую душу. Внизу хлопнула дверь. Мужчина дернулся, выбираясь из омута своих мыслей. Поспешно подхватив книги, он суетно расставил их, искренне надеясь, что любовник не помнил правильный порядок. Когда Лигур зашел в квартиру, согревая дыханием замерзшие руки, бармен уже ловко закреплял гирлянду на шкафу. Темнокожий мужчина секунду полюбовался им, прислонившись спиной к захлопнувшейся двери, после чего гордо выставил перед собой пушистую зеленую елку, что больше метра в высоту. — Мне кажется, я оскорбил чьи-то чувства, испортил себе карму на ближайший год, но все же отвоевал самую пушистую елку, — обозначил хозяин бара и смахнул с темных кос мелкие снежинки. — Я прощаю тебя, сын мой, — не оборачиваясь снизошел Хастур; он не был до конца уверен в своем лице, на котором так легко читались все эмоции. — Так просто? — в чужом голосе скользнуло разочарование. — А как же истязания, испытания и искупление? — Слишком много слов на “и”, — ангел наклонился и аккуратно воткнул вилку в розетку, гирлянда вспыхнула яркими огнями. — Хорошая буква, —пожал плечами Лигур и расстегнул теплую куртку. — Мне больше нравится другая, — Хастур полюбовался результатом своих трудов, но его взгляд то и дело скользил по книгам, что таили в себе особый секрет. — И какая же? — темнокожий мужчина подошел ближе, от него пахло табачным дымом, снегом и чем-то еще. Чем-то очень родным. Хастур развернулся и угодил точно в чужие объятия. Лигур сцепил руки на его пояснице, обжигая даже через одежду. Огоньки мерцали позади и отражались в янтарных глазах напротив, что смотрели любопытно и весело. — Люблю… — выдохнул падший ангел, и его брови изогнулись, будто он ожидал насмешки в ответ. Лигур покачал головой. Его любовник только учился выражать свои эмоции, каждая сводила его с ума. Это было невероятно волнительно. Особенно то, что Хастур позволял простому смертному видеть это. — Uthando… — уверенно сказал человек, ради которого ангел шагнул с небес и не побоялся сгореть и разбиться. Хастур едва заметно вздрогнул. В памяти всплыла фотография, на обратной стороне которой было написано только это слово, снова и снова. Но больше думать он не смог, потому что мужчина с длинными темными косами, так напоминавшими змей, притянул его за затылок в требовательный поцелуй. Снег укутал замерзающий город, ветер носился по улицам, играя в снежки с пургой. Люди брели по тротуарам, пытаясь сохранить в своей груди остатки тепла. Кто-то нес большие пакеты с подарками, кто-то — жалость к самому себе. А один человек, у которого за спиной когда-то были могучие белоснежные крылья, ощутил себя настолько любимым, что стало страшно. Сладко. Страшно. И невыносимо светло.