Хроники Конца Света, который не случился.

Город красовался и любовался сам собой, будто за ним украдкой наблюдал притаившийся фотограф. Серые невзрачные краски разбавил, а после и вовсе смыл пушистый белоснежный снег. Он ложился на крыши автомобилей, на парапеты подоконников, на навесы балконов и длинные провода, похожие на диких ядовитых змей, что опоясывали мегаполис длинным бесконечным ремнем. Снег шел так медленно и ненавязчиво, что никто и не заметил, как он скрыл под собой весь город. Сугробы высились на тротуарах и на обочинах дорог, падали настоящей лавиной с деревьев, когда неосторожные птицы слишком резко взмывали к небесам. Рано утром можно было увидеть нетронутые еще никем дорожки, идеальный снежный ковер, убегающий вдаль. Но вот спустя каких-то полчаса первые цепочки неуверенных шагов расчерчивали природное покрывало. Там, где был особенно большой след, похожий на кляксу — кто-то неосторожно оступился и звучно упал. Под снежным слоем очень коварно притаился прозрачный лед. Улицы медленно наводнили новые жители города: с длинными морковными носами, равнодушными черными глазами — из угольков или конфет — и растопыренными в разные стороны руками. Очень скоро лепить снеговиков просто так стало скучно, поэтому в парках и на парковках разворачивались душераздирающие истории, которым позавидовал бы сам Тарантино. Где-то суровый детектив с немного неровной головой расследовал таинственное исчезновение ведра с головы худощавой маленькой снежной женщины, а на другом конце города устроили настоящую дуэль за сердце прекрасной дамы — одноглазый пират с торчащими — из картошки фри — зубами и интеллигентный поэт в шарфе и летней прожженной панамке. Иногда новоявленные жители мегаполиса становились случайной жертвой ужасных несчастных случаев: когда летящий с горки на полной скорости мальчишка не успевал затормозить и врезался во вскинувшего в ужасе руки снеговика. Во все стороны летели комья снега, шапки и шарфы, ледянки, санки и потерянная в суматохе метла. Печаль по несчастному погибшему длилась недолго, и уже через несколько минут вся ребятня с округи катала большие снежные шары, чтобы реанимировать сурового дворника на Пятой улице. Это занятие быстро перерастало в кровавую бойню — не на жизнь, а на смерть! — между фанатами разных бейсбольных команд или школьными группировками. Снеговик стоял в стороне, забытый и незавершенный, пока какой-нибудь заботливый отец не выбирался погулять со своими малышами. Тогда они заботливо заканчивали чужую работу, меняя страшную рожу на самом верхнем шаре на добрую улыбку из виноградин. Демон обожал зиму больше, чем что-либо другое в мире. Стоило только первому снегу укрыть сонный и не готовый к этому город, пес будил хозяина громким лаем, практически захлебывался им, скреб лапами массивную дверь и изо всех сил махал хвостом, чтобы выразить радость. Раньше хозяина приходилось долго уговаривать, чтобы тот оторвался от своего бесполезного ковыряния в грязи, оделся прилично и взял в руки кожаный крепкий поводок. Демону чуть ли не кусать его за ноги приходилось. Два раза из трех он огребал по ушам, но в итоге мужчина все же сдавался и натягивал теплую куртку на плечи. Но стоило в их квартире остановиться другому человеку — со вьющимися платиновыми волосами и добрыми глазами — все стало намного легче. Первый снег и Демон, и Азирафаэль встретили почти одинаково: смотрели завороженно в окно, где плясали ледяные маленькие снежинки — ударялись о стекло и летели дальше. Их глаза сияли словно у детей, обнаруживших подарки в Рождество под елкой. Щеки бывшего ангела раскраснелись, налились очаровательным румянцем, а Демон суетился, спрыгивал с дивана на пол и возвращался обратно, не в силах сдержать эмоции. На выползшего из спальни Энтони они обернулись одновременно, как гончие на хруст ветки в лесу. Скульптор, который лег спать только под утро, измучив гипс и глину до посиневших пальцев, только вздохнул устало и выторговал себе чашку кофе перед прогулкой. Первый контакт Азирафаэля и снега нужно было снимать на камеру. По крайней мере, Кроули очень жалел, что на его разбитом смартфоне не работала эта функция. Парень стоял, запрокинув голову, и смотрел в далекие серые небеса, будто впервые их увидел. На его лицо медленно опускались красивые снежинки, с резными кончиками и фигурными лапками, секунду задерживались на молочного цвета щеках, после чего бесследно исчезали. Некоторые из них цеплялись за пушистые ресницы и ненадолго задерживались, вздрагивая от каждого движения Азирафаэля. В его волосах запуталось еще больше, они блестели в свете фонарей и фар проезжающих мимо машин, словно ангела осыпали волшебной пыльцой фей, и он того и гляди — вспорхнет вверх и улетит. Это сравнение настолько ударило по слабым нервам художника, что он крепко взял своего возлюбленного за руку и не отпускал до конца прогулки, невзирая на вопросы и косые взгляды. В такие моменты Азирафаэль остро чувствовал, что внутри его человека что-то происходит — непонятное и странное — и не задавал лишних вопросов, только касался носом чужого худого плеча, вдыхая удивительную смесь яблочного шампуня, растворителя для краски и чернил. С того дня ежедневные прогулки стали для них почти ритуалом. Ангелу нравилось смотреть на замерзший пруд, по которому бродили сердитые утки. Их лапы разъезжались в разные стороны, не позволяя передвигаться быстро, а Демон этим бессовестно пользовался. Проносился мимо с громким лаем, пока вся стая не окажется на своих пернатых хвостах, вскинув вверх красные перепончатые ножки. Следом за псом бежал охранник, размахивая своей фуражкой. Это была единственная возможность согреться и не получить за это выговор. Демон считал охранника своим другом, поэтому не обращал никакого внимания, позволяя ему тоже веселиться с утками. Энтони и Азирафаэль шли следом, медленно разгребая снег носками тяжелых сапог. Художник искал вдохновения в украшенных серебром деревьях и разноцветных огоньках гирлянд, что перебегали с одного конца провода на другой. Изредка пара останавливалась, Кроули вытаскивал из рюкзака на спине любовника свой альбом и быстро зарисовывал что-то, прикусив кончик юркого языка зубами. Бывало, он поднимал голову от бумаги и внимательно всматривался в Азирафаэля. На холодном зимнем солнце его глаза блестели, словно дорогой янтарь. Он не моргал почти, лишь покачивался с пятки на носок. Азирафаэль тогда смущенно отводил взгляд и складывал на груди руки, словно собирался помолиться. Румянец смущения украшал тогда его выступающие скулы. Все это длилось не больше нескольких минут, Кроули терял интерес к чужому силуэту, и ангел облегченно выдыхал. Для него было еще очень странно, что такой талантливый и яркий человек может заводиться от одного только брошенного через плечо взгляда или нежного прикосновения. Его, Азирафаэля, взгляда и прикосновения. Хастур смеялся над ним, протирая свою стойку ворсистым полотенцем, и качал головой. Он этот этап уже прошел давно, но Лигур воспринял это как вызов: “Найди способ заставить своего любовника покраснеть и начать лепетать как новорожденный младенец”. Люди были такими… людьми. Хастур был не против, да и Азирафаэль в глубине своей обретенной души тоже. В тот день погода выдалась на редкость холодной. До Рождества оставались считанные дни. В городе царила суета и паника: люди бегали за подарками, искали самые лучшие и интересные, закупались продуктами. Дети предвкушали самую интригующую ночь в году. Кто-то напивался в баре, оплакивая свою загубленную жизнь, не желая при этом ничего менять. В сквере было очень мало людей: в основном пожилые парочки, которые вновь остались в праздник наедине друг с другом, поэтому отправились гулять по украшенным улочкам, свободолюбивые дети, что пытались угробить как можно больше своих вещей, чтобы выпросить новые, да одинокие души, ищущие пристанище на несколько долгих дней. Холодный ветер пронизывал до костей, вскидывал полы пальто, забивался в рукава и штанины, чтобы побольнее ущипнуть и укусить за нежную кожу. Солнце и вовсе устроило бойкот — скрылось за облаками, лишь изредка бросая свои короткие ледяные лучи. Снежная королева, что спряталась за стенами своего замка. Даже Демон не особенно стремился на улицу. Он все утро лежал на хозяйской постели, куда его пустили по доброте душевной, спрятав нос под лапу. На прогулку его пришлось вытаскивать в четыре руки, уговаривать угощением и ласковыми словами. Кроули заставил своего ангела надеть два свитера, укутал в пушистый и немного колючий синий шарф, натянул на нежные руки свои черные перчатки с золотыми вышитыми змеями. Короткие белоснежные кудри невероятно мило выбивались из-под яркой желтой шапки с разноцветными помпонами. Только когда скульптор убедился, что Азирафаэлю замерзнуть и умереть от холода не грозит, он натянул свою парку, поправил пушистый капюшон и повел свой маленький цирк на улицу. Пес зябко поджимал лапы и старался ступать туда, где было не слишком уж много снега. Утки провожали его настороженными взглядами, но даже для них было слишком холодно. Из утепленных раскрашенных домиков торчали только их желтые клювы и красные лапы. В тот день было объявлено временное перемирие. Азирафаэль брел рядом, сунув руки в карманы пуховика. Его голова была украшена снегом, словно дорогой жемчужной диадемой с очень тонкими ниточками из серебра. Снежинки дрожали на прядях, соскальзывали ниже и оседали на шарфе, будто упавшие на землю звезды. Кроули любовался этим, не в силах начать нормально дышать, а не грубыми рывками. В конце концов, он поймал возлюбленного за локоть и чуть притормозил, чтобы коснуться рюкзака на спине. — Ангел, постой немного так. Азирафаэль послушно замер, разворачиваясь к скульптору спиной. Его плечи немного выпрямились, когда человек провел по ним ладонью. Изящные пальцы с выступающими косточками фаланг покраснели от холода, но Кроули не обращал на это ровным счетом никакого внимания. Он вытащил записную книжку и механический карандаш с ластиком на конце. Пару секунд он изучал окружающий их пейзаж, после чего отошел к краю тропинки и поманил к себе. — Встань здесь, я быстро сделаю набросок, — серьезно попросил Энтони, листая исчерканные листы в поисках свободного места. — Потом пойдем пить шоколад. — С зефиром? — глаза напротив засверкали ярче, чем любые драгоценности, по крайней мере для одного человека точно. — С зефиром, — губы Кроули сложились в улыбку против воли, которую он тут же спрятал в вороте своей теплой кофты на молнии. — Ангел, только не шевелись. — Дорогой мой, — Азирафаэль немного прищурился, словно ленивый кот, которого потревожили, позвав по имени. — Не начинай, — попытался предупредить художник, но по упрямому выражению лица понял, что это ничего не даст. — Я тебе уже столько раз говорил, — Азирафаэль старался не двигаться, но его плечи слегка ссутулились, едва ли он это заметил. — Что я больше не ангел. Тебе не нужно меня так называть. — А я тебе отвечал, — Энтони покорно продолжил эту игру, неожиданно даже для себя, что было вполне плохим знаком. — Что это не важно. И для меня ты — ангел, Ангел. Демон остановился около ног хозяина и, усевшись ему практически на ботинок, согласно гавкнул. — Не примазывайся, — чуть пихнул наглое животное Кроули. — У меня больше нет крыльев, мои дорогие, — Азирафаэль улыбался совершенно искренне, и печаль в его голосе была скорее всего машинальная, как у человека, который говорит о утраченной руке или ноге, когда уже совсем перестал из-за этого переживать. — Есть, — упрямо отозвался Энтони, делая завершающие штрихи. — Кроули, — ласка в голосе ангела была словно сладкий тягучий мед, она успокаивала и убаюкивала резкий характер скульптора. Шрам от шила у Азирафаэля он нашел много позже, когда случайно бросил взгляд в зеркало в ванне. Пусть небесный воин тогда ничего не почувствовал, человек чувствовал себя из-за этого паршиво. — У тебя есть крылья, Ангел, что бы твое начальство там тебе не сказало, — Энтони сделал к нему шаг. — Хочешь — докажу? — Тебе не нужно ничего… — Азирафаэль не успел договорить, а коварный художник легонько толкнул его в грудь обеими руками, зажав альбом под мышкой. Ангел пошатнулся, сделал неосторожный шаг назад, споткнулся о полосатый веселый бордюр и упал на спину, всплеснув перед собой руками. В воздух взмыла целая туча снега, которая медленно оседала на Энтони, на скулящего от такой подлянки Демона, на проходящих мимо редких прохожих. Азирафаэль лежал на спине, растерянно глядя вверх. Руки его покоились на груди, крепко стиснувшие ладони. Задорная шапка совсем съехала, обнажив оттопыренные покрасневшие уши. Кроули ухмыльнулся хитрой самодовольной улыбкой и поправил воротник, прежде чем шагнуть к пострадавшему от собственного коварства любовнику и протянуть ему руку. — Дорогой мой… — неуверенно позвал Азирафаэль, но предложенную помощь мгновенно принял, скорее всего машинально отреагировал на предложение прикосновение от того, кого так сильно любил. Ангел еще не умел обижаться или ставить на место зарвавшегося человека. Хастур собирался это исправить. Лигур его поддерживал. Но бить Кроули ему запретили. Даже не сильно. И даже руками. Даже чуть-чуть. — Что ж ты под ноги не смотришь, Ангел? — ласково пожурил его скульптор и рывком вздернул на ноги, точно в свои крепкие объятия. Он ненавязчиво ощупал чужой затылок, чтобы убедится, что он не ушибся. Одернул его одежду, поправил шапку и выбившийся шарф. Все это время он касался лбом и носом чужой щеки, согревая шею и подбородок горячим дыханием. Азирафаэль едва ощутимо дрожал в его руках от переизбытка эмоций и ощущений. Завершил это маленькое издевательство над любимым Кроули осторожным прикосновением своих губ к чужим. Ангел звучно сглотнул, чем ненароком разрушил всю интимность момента. — Так что ты там говорил про крылья? — как-то хищно улыбнулся Энтони, крепко взявшись за плечи собеседника. — Что у меня их больше… — художник рывком развернул его на месте, крепко удерживая обеими руками; альбом валялся забытый около ног человека, ветер трепал изрисованные портретами одного синеглазого ангела страницы. — … нет. На снегу остался след: очертания фигуры Азирафаэля, с высокими сапогами, с тугим ремнем на поясе, с выступающим рюкзаком… и огромными крыльями, что растянулись почти на всю поверхность сугроба. На снегу остались отпечатки маленьких перьев у основания и сильных изгибов. Азирафаэль смотрел во все глаза, не решаясь моргнуть. А Энтони любовался им таким: очарованным и ошарашенным, с приоткрытым ртом и чуть дрожащими ресницами. Он старался запомнить каждую деталь, прекрасно понимая, что не успеет запечатлеть на бумаге, не испортив момент. Поэтому он коснулся лбом чужого виска и прикрыл глаза, пытаясь почувствовать эмоции ангела также, как тот чувствовал его раньше. — Ты всегда был и останешься ангелом, Азирафаэль, — прошептал он едва слышно, сжимая своего невероятного пернатого любовника в объятиях. — И никто не сможет у тебя это отобрать. Не из-за того, что ты полюбил. Азирафаэль коротко выдохнул, его губы украсила счастливая улыбка. — Мой снежный ангел. До Рождества оставались считанные дни.