Хроники Конца Света, который не случился.

Наша жизнь состоит из вспышек и всполохов, которые освещают путь в непроглядной вселенной. Чем больше череда событий, тем ярче и светлее будет в этом походе. Эти взрывы могут быть большими, а могут быть совсем незаметными, мимолетными. Они сменяют друг друга, перетягивают внимание, создают новые мерцания. Удержать все это в своей голове практически невозможно. Нам приходится удалять что-то, что вызывает больше всего боли, что мучает нас сильнее, что когда-то делало нас самыми счастливыми на свете, но теперь — разрывает сердце на части, сжигает душу и заставляет биться в закрытые двери прошлого, в попытке попасть обратно. Такие двери закрыты плотно, и ключей от них не найти. Можно только царапать обломанными ногтями сухое дерево и скулить, уткнувшись лбом в равнодушное препятствие. Изредка оттуда доносятся голоса, счастливый смех, а сквозь щели в наши сны проникают крупицы счастья. Но утром, когда удается открыть глаза, реальность обрушивается и погребает под собой. Замечали синяки на руках и коленях, поднимаясь с постели? Привет от реальности. Прошлое стоит за нашей спиной молчаливой тенью, его тяжелая ладонь сдавливает плечо, а холодное дыхание бывает касается виска. От него не убежать, как бы мы не старались. Кто-то бежит всю свою жизнь, останавливается ненадолго в очередном укрытии, а после — серым утром снова опустошает шкафы и продолжает убегать, оглядываясь через плечо. Кто-то погибает под тяжестью прошлого, становится на колени и склоняет голову, признавая поражение. Этот бой проигран с самого начала, ведь так сложно отказаться от части себя, оставшейся за той самой дверью, а черная фигура в окне, на фоне снегопада, или в отражении в зеркале — неумолима. Меч становится слишком тяжелым для ослабевшей руки, а путь чересчур сложным. Этих несчастных выдает потухший взгляд и поджатые губы. Прошлое заключило их в крепкие объятия, и в свете фонарей можно увидеть, как блестят опасные белоснежные зубы. Клац-клац. И тишина. Но возможно, не нужно бороться с ветряными мельницами? В оранжерее было самое большое окно во всей квартире. Из него можно было увидеть весь город, полюбоваться ласковым рассветом или теплым закатом. Если дождаться темноты и погасить свет, то отсветы далеких фонарей и автомобильных фар превращались в самые настоящие звезды, что украшали высокий белоснежный потолок. Величественные, идеально зеленые растения покачивали своими большими листьями, задетые сквозняком. В городах почти невозможно увидеть настоящее звездное небо, их слабый и холодный свет не может пробиться, его затмевают рекламные щиты, иллюминация города, который никогда не спит. Как же иногда не хватало их, таких далеких и прекрасных, величественных. Горящих. Азирафаэль стоял около этого большого окна и смотрел вдаль. Его мысли были далеко-далеко. С Хэллоуина прошло чуть больше месяца, зима только-только начала заниматься своими делами, исполнять обязанности. Снег большими пушистыми хлопьями падал, украшая уставший вечерний город. Но стоило снежинкам опуститься на землю, он таял в течение нескольких секунд. Мимолетная сказка, после которой оставалась только холодная капля воды. Следы всегда остаются: в квартире, в телефоне, в душе и в сердце. Ангел осторожно касался шрамов и отметин, что украшали его сердце. Он пока не очень понимал, что делать с ними, как смириться с тем, что свалилось на голову. У него вдруг появилась еще частичка жизни, словно забытый в спешке багаж. Азирафаэль держал его в руках… и не знал, куда же засунуть, потому что все полки были заняты чем-то важным, особенным, очень дорогим. Но это прошлое было его, а значит, он должен был сделать что-то с этим старым, забытым потертым чемоданом. Чувство вины, под тщательным надзором демона, постепенно испарилось из его души. Ангел перестал прожигать Кроули тяжелым взглядом, пытаясь увидеть снова голубые, словно морская лазурь глаза, птичий изгиб шеи. Демон шипел, когда замечал это, хватал за шею узкой горячей ладонью и целовал, отвлекая от путанных мыслей. И Азирафаэль тонул в ядовитых желтых глазах, гладил мягкую щеку, ощущая под пальцами эфемерные острые чешуйки. Во снах он видел нежную улыбку рыжеволосого ангела, который мог одним движением длинных пальцев создать целую галактику, с россыпью планет, пустить в пляс хвостатые кометы и проделать неосторожно несколько черных дыр на гладкой ткани вселенной. Он помнил, как тот от старания облизывал нижнюю губу и она блестела, так маняще и соблазнительно… что однажды он просто не сдержался. Он помнил каждую секунду, что они провели вместе, как большие пальцы поглаживали нежные запястья, помнил тихие вечера, насыщенные звонким смехом и бархатным голосом, который рассказывал о чудесах далеких миров, тем самым создавая их. Тепло наполняло сердце ангела, эти воспоминания встали на место, словно недостающий кусок мозаики. Он помнил все это. Он помнил все. И как улыбчивый синеглазый ангел шагнул с облака в бездонную пропасть, как отчаянно руки пытались поймать хоть что-нибудь. Как огонь заплясал на белоснежных перьях, уничтожая большие мягкие крылья, так часто служившие Азирафаэлю самым нежным одеялом, в которых блестела космическая удивительная пыль. Он помнил протяжный хриплый крик. Ангел, завороженный танцем бликов света на оконном стекле, положил на него свою ладонь. А через мгновение вокруг него сомкнулись нежные крылья, такие теплые и ласковые, как много тысяч лет назад. Боль свернула все внутри в грязный ком, самые страшные воспоминания вспыхнули перед глазами. Паника забилась в горле, губы задрожали. Азирафаэль коротко вскрикнул и дернулся прочь, ударяясь плечом о цветочную стойку. Большой тяжелый горшок полетел на пол и разбился, осколки россыпью брызнули во все стороны, вперемешку с черной землей. Лишившийся дома и опоры цветок тут же поник и распластался по плиткам, словно в поисках спасения. Словно падший, преданный ангел. — Воу, воу… — Кроули замер, широко разведя руки в стороны. Азирафаэль увидел в них большое стеганое одеяло, которое сам же присмотрел недавно на праздничной ярмарке. Оно было сшито из отдельных лоскутов: с задорными гномами, с красноносыми оленями, со спрятанными в горах деревушками. Демон презрительно сморщился, когда ангел постелил этот кошмар на диван в гостиной, но горящие глаза и довольная улыбка — такие редкие гости в последний месяц — примирили его с происходящим. — Прости! — вскинулся Азирафаэль, когда понял, как это выглядело со стороны. Кроули медленно закрыл свои объятия, прижав к груди одеяло. Свет уличных фонарей отражался в его глазах, тонул где-то в ядовитой желтизне и растворялся там. Он, казалось бы, даже не заметил разбившегося цветка, все его внимание было сосредоточено на отскочившем, словно от огня, ангеле. — Мой дорогой, — трагичный излом бровей Азирафаэля выражал всю скорбь человечества за шесть тысяч лет. — Прости меня, я не… Это не потому, что… Ох, Кроули… Демон тяжело вздохнул и опустил голову, почти упираясь подбородком в грудь. Самые длинные пряди упали на его лоб. Осколки горшка на полу начали медленно сползаться, земля послушно ссыпалась обратно, а цветок с надеждой потянулся к нему корнями. — Я звал тебя, но ты не слышал, — Кроули выпрямился, черты его лица стали мягче, он чуть склонил голову к плечу. Взгляд Азирафаэля скользнул по изгибу нежной загорелой шеи, и дыхание застряло где-то в горле. Демон сделал медленный шаг навстречу, снова разводя руки в стороны, после чего аккуратно укрыл плечи возлюбленного светлого, всячески игнорируя румяного бородатого гнома на очередном лоскуте. Кроули несколько мгновений молчал, устраивая края одеяла, чтобы они сходились ровно, после чего прижался лбом к чужому виску, согревая дыханием щеку. — Я могу… Хочешь, я помогу тебе забыть? — он ощутил, как напряглось тело Азирафаэля под его ладонями. — Тебя мучает это, ангел. Может, было лучше… Договорить Кроули не успел, сильные, но в это же время поразительно нежные руки обхватили его лицо и заставили поднять голову. Синие глаза напротив горели упорством и уверенностью, где-то в глубине плескалась тоска и боль, но они медленно таяли, постепенно, по чуть-чуть. Ангел провел подушечками больших пальцев по щекам Кроули, словно пытался оттереть налипшую грязь и вернуть ту самую нежную улыбку, которую так хорошо помнил. Ведь она была где-то там. — Я никогда, ни за что не забуду тебя снова. Не позволю отнять тебя у меня, слышишь? Даже тебе самому, — Кроули на одну секунду увидел его: величественного и смелого, с огненным мечом наперевес, раскрывшего большие сильные крылья. Люди столько раз пытались изобразить ангела на рисунках, в скульптурах, на сцене… но они не смогли добиться и десятой части этого великолепия. — Нет ничего хуже… — выдохнул он, сбился и мотнул головой. — Нет ничего страшнее не помнить о своей потере. О тебе. Азирафаэль подался вперед и прижался своим лбом ко лбу демона. — Я бы искал… Я бы боролся, я… — Кроули обнял его поверх одеяла, не перебивая, давая возможность выговориться наконец. — Я знаю, знаю… — демон осторожно гладил его по спине, вверх-вниз, сминая рубашку. — Я должен рассказать Габриэлю, — Азирафаэль покачал головой из стороны в сторону. — Ты думаешь, стоит? — янтарные глаза блеснули в свете электрических звезд. Ангел осторожно провел пальцами по нежному виску, по дуге брови, по коротким волосам. Его взгляд метался по чужому лицу, словно Азирафаэль не мог зацепиться ни за что. — Самое страшное было не потерять тебя, это можно было исправить. Все можно исправить, пока ты помнишь. Самое страшное — забыть тебя. Забыть все, что я… Азирафаэль снова сбился, а Кроули не стал больше ждать, подался вперед и накрыл холодные губы ангела своими — горячими, словно огонь Преисподней. Одеяло с тихим шелестом упало к их ногам. Демон мягко гладил своего величественного воина по голове, перебирая мягкие пряди. Он чувствовал теплые капли на своих щеках и он не смог бы точно ответить, кто… Но разве это было важно? Иногда прошлое можно просто принять. Смириться с ним, выделить место в своей жизни и принять, дав себе разрешение ошибаться, сомневаться и поступать неправильно. Все-таки, все мы живем эту жизнь первый раз — и люди, и ангелы и бывшие ангелы. Мы можем иногда сбиваться с пути. Пока эту непроглядную тьму не осветит очередная вспышка. Или чьи-то синие глаза.