Хроники Конца Света, который не случился.

“После некоторых воспоминаний мало холодного душа, нужна настоящая горячая ванна.” (с) Азирафаэлю хотелось бы, чтобы чинить человеческие жизни было бы также легко, как и сломанные вещи. Любой сломанный предмет можно восстановить, было бы только желание и возможности. Конечно, таким же, как раньше уже не будет: будет другой запах, немного иная форма, стык, где были вновь соединены две детали. Возможно, отличаться будет цвет - почти незаметно, едва различимо, всего лишь слегка другой оттенок. Где-то глубоко внутри останется липкий, неприятно дребезжащий при каждом движении страх, что склеено недостаточно прочно, что от малейшего дуновения равнодушного ветра все развалится прямо в руках, сквозь пальцы на грязный пол. И ты уже не так груб, осторожно перекладываешь из ладони в ладонь, медленно опускаешь на стеклянный журнальный стол, отодвигаешь в центр - на всякий случай. Если сделать несколько шагов назад, слегка запрокинуть голову и прищуриться, защищая глаза от яркого солнца, то о недавней трагедии ничего напоминать не будет. Только кусочек застывшего клея на указательном пальце, такой до дрожи приятно шершавый. Азирафаэль хотел бы восстанавливать людей также легко, как и свои книги. Расправлять старые пожелтевшие страницы осторожным движением руки, отгибать каждый уголок, обводить ювелирным движением выцветшие буквы. Аккуратно вкладывать в обложку, прилаживая переплет на место, прокрашивать витые буквы в названии. Старинные книги тянулись к его пальцам, ощущая заботу и любовь, расправлялись под ласковым взглядом, блистали в свете настольной лампы. Элитный коллекционер медленно открывал очередную подопечную, глядя поверх очков, прослеживал изгиб форзаца, с упоением в очередной раз читал слова посвящения на первой странице. Книга, которую забыли на чердаке на несколько десятков лет, потеряли в дождливую погоду в парке, перепродавали за хилую дозу героина - она избавлялась от своего страшного прошлого, оживала снова, готовая рассказывать скрытую под обложкой историю. Ее аккуратно ставили на верхнюю полку, где сухо и нет яркого света, напоследок лаская подушечками пальцев по корешку. Чудесный стол, за которым мужчина проводил долгие вечера за реставрацией, был уничтожен пожаром. Как и многие уникальные книги, картины и произведения искусства. Это глубоко задело Серафима, расстроило его, даже огорчило. Прекрасные шторы, которые были украшены ручной вышивкой, бесследно сгинули в огне, как и коллекционный диван, от которого у Азирафаэля не болела спина. Очаровательные светильники, гибель одного из которых хозяин оплакивал несколько часов, обуглились и покрылись копотью, где-то появились длинные кривые трещины. О дорогом паркете можно было даже не вспоминать… Но также, как темная ночь сменяется рассветом, так и тоска хозяина книжного магазина - и оставшегося единственным в городе рынка контрабанды - сменились решимость и предвкушением нового. Ремонтные работы шли днем и ночью. Сначала разгребли завалы, нашли все, что можно было реанимировать, весь остальной сгоревший хлам выкинули. И теперь Книжный магазин Фелла выглядел даже лучше, чем раньше. Иначе, но определенно лучше. Азирафаэль наблюдал за всем снаружи через новенькое, кристально прозрачное окно. Габриэль руководил точно и уверенно: скинув свое пальто, он закатал рукава белоснежной рубашки - она так красиво выделяла черные подтяжки и длинную шею мужчины, видимую в вырез - он изучал планы помещения, что-то зачеркивал, но голоса не повышал. Скорее, его ласковая и доброжелательная улыбка пугала рабочих намного больше. Возможно, их также пугала сидящая на строительных лесах Баал, что покачивала длинной ногой в такт музыке и чистила пистолет. Азирафаэль таких методов не одобрял, но от старых привычек сложно избавиться. Габриэль рядом с ней был похож на дрессировщика-стажера, который беспрекословно слушается свою пантеру. Это было совсем не так, но знать об этом лишним людям было совсем не нужно. Вельзи тряхнула волосами, зазвенели цепи на ее черной кожаной куртке, и нужные расчеты вдруг нашлись, как по волшебству. Баал очень не любила, когда ее мужчина нервничает. Азирафаэль развернулся, оставляя все заботы на своего главного партнера и заместителя, как и обещал. Дверь машины перед ним распахнулась мгновенно, водитель прятал глаза под фуражкой, чтобы не навлечь на себя гнев хозяина. Но Серафим на секунду остановился, чтобы дружелюбно хлопнуть того по плечу, улыбнуться своей солнечной улыбкой, которая была так не характерна этому грязному городу. — Как твои дела, Джефф? Как жена? Дочка поступила? Человек в синей форменной куртке расплылся в ответной улыбке, поправил воротник и радостно начал рассказывать об умнице-дочке. Азирафаэль кивнул сам себе, устраиваясь на заднем сидении: машинально разгладил полы пальто на коленях, локоть удобно устроился на ручке двери. Джеффри — его новый водитель, потому что после произошедшего Габриэль и Хастур вдвоем вычистили добрую половину последователей Светоносного. Пришлось нанимать новый персонал. Джефф то и дело смотрел в зеркало заднего вида, опасаясь, что его болтовня начнет действовать на нервы, но Серафим с огромным удовольствием слушал, кивал иногда, изгибал бровь в нужных местах. Дорога неслась за окном, город жил своей жизнью. Когда Азирафаэль поднимался по лестнице к нужной квартире, на его лице все еще была улыбка. Дочка Джеффри хотела стать художницей, у девочки был явный талант. И каким бы любителем искусств был Серафим, если бы не помог юному дарованию попасть на учебу в престижный колледж? Лифтом мужчина упрямо не пользовался, старался уравновесить свою любовь к блинам. Ключи в кармане пальто приятно холодили пальцы. Азирафаэль все еще помнил, как они шли к высокой темной двери после взрыва в магазине: Кроули сжимал его ладонь своей до ноющей боли, припадал на больную ногу, но упрямо шел. Азирафаэль не мог тогда оторвать взгляда от сжатых в одну линию губ, от заострившихся черт лица. Тогда мужчина не мог поверить, что его возможная смерть могла так расстроить кого-либо. Кого-то, кто знает его всего несколько недель. Габриэль, конечно, расстроился бы тоже, но не медлил бы, занял бы освободившееся место. Но Энтони… он не был расстроен, он был напуган. Азирафаэль до сих пор словно слышал его хриплое дыхание, будто у раненого или загнанного в ловушку зверя. Одинокий Серый Волк, который едва не потерял свою глупую Красную Шапочку. Серафим открыл дверь и шагнул в квартиру, полную воспоминаний: хороших и плохих. К этой двери Энтони прижимал его, пачкая в своей крови, шептал что-то дурное, бредил от страха и облегчения, и под ней же Азирафаэль нашел пакет с заказом на них. Хватило тогда всего несколько секунд, чтобы соотнести в голове всю имеющуюся информацию и понять, что Волка раскрыли. Вспомнить, что Люцифер не бывает милосердным. Пока Серафим спускался, на улице грянул взрыв, словно оглушающий выстрел. Красная Шапочка, которая споткнулась о тело мертвого Серого Волка. В квартире было тихо и тепло. Удивительно, насколько Кроули не любил холод и сырость. Стоило ему войти домой, он выкручивал все термостаты на максимум, пока не начинал задыхаться от жары. Азирафаэль не спрашивал, не имел пока на это никакого права. Только заваривал кофе раскаленным по утрам и тихо подложил в почти пустой шкаф снайпера теплые свитера и вязанные кофты. Одна из них висела на спинке тяжелого массивного кресла в кабинете Энтони — и это делало Серафима счастливым. Вот просто потому что. Он уехал утром проверить как идут дела, Кроули спал, натянув подушку на голову. Честно сказать, Азирафаэль надеялся, что успеет вернуться до того, как мужчина проснется. Но спальня оказалась пуста, постель аккуратно заправлена, вещи — сложены на покрывале. Дверь в ванную комнату оказалась приоткрыта. Азирафаэль несколько мгновений помедлил, положив руку на гладкое дерево. Каждому человеку нужно уединение, свое личное пространство. Но после окончания истории с прикрытием, побега Люцифера, долгой защиты Загрязнения перед законом Кроули выдохся. Он снова и снова пил таблетки от головной боли, дремал рядом с любовником, положив на его плечи тяжелую руку, много бродил по улицам города. Энтони словно потерял свое место, нужное направление. И это очень пугало Серафима. Он хотел бы, чтобы людей можно было чинить, как книги, стирая все старые повреждения. В помещении было тепло, пар клубами висел в воздухе. Кроули сидел в наполненной ванне, согнув длинные худые ноги. Азирафаэль вдруг заметил, каким же худым был снайпер, будто истощенным: у него были острые колени, выступающие лопатки, что натягивали кожу на спине, длинная птичья шея. Они так были заняты беготней и попытками не умереть, что сейчас только-только начали изучать друг друга. Энтони усмехался, что первая эйфория пройдет, и Азирафаэль осознает, во что вляпался. Когда он это говорил, всегда убирал свои руки прочь, засовывал в карманы мешковатой толстовки или куртки. Словно даже претендовать не собирался, даже пробовать. Серафим изучал внимательным взглядом чужое тело: по плечам, оказывается, кто-то неосторожным движением рассыпал оранжевую пыль. Маленькие светлые веснушки выделялись на коже, украшали шею и лопатки. Он никогда не обращал внимания на них, не успевал даже. Мокрые волосы цвета горячей крови спадали по спине в воду, расползались страшными опасными змеями. Энтони сидел ссутулившись, подтянув к себе ноги. Одна рука свисала с бортика, чуть покачивалась в такт чужим мыслям. Мужчина смотрел в воду прямо перед собой, в ней отражался свет ламп. Стоило двери едва заметно скрипнуть, Волк вздрогнул и повернулся на звук, но почти сразу осадил себя, движение сошло на нет. Вода потянулась за ним, не желая выпускать из плена, но не удержалась и хлынула через край. Мужчина уперся руками в борта, сильные мышцы перекатились под кожей, когда он поднялся из воды на ноги. С его обнаженного тела стекала вода, прозрачные струи очертили подтянутый живот, рельефные ноги, длинные пальцы. На шее Энтони покачивались армейские жетоны: его пара, истертая до блеска, и чужие — того, кто совершил несправедливый, чудовищный размен. И Азирафаэль вдруг увидел совсем другого человека, которого до сих пор не мог разглядеть. Шрамы. Маленькие и большие, совсем старые и недавние, полученные в схватке с Падшими. Он увидел дорожку выцветших круглых отметин внизу живота, уходящую к паху — следы от тлеющих сигарет, вдавленных изо всех сил. На боку был некрасивый уродливый шрам от рваной раны, когда чужие “клыки” рвали Волка, грозя вот-вот выпотрошить его. На груди, справа — след от пули, которая должна была оборвать чужую жизнь, но она не справилась. Чуть-чуть отклонилась, промахнулась. На правом колене длинная отметина от операции, когда ему из осколков и обрывков мышц собирали колено заново, словно очень сложный пазл. На запястьях — от веревок, на которых Волк провисел почти месяц, мечтая только об одном — умереть, быстро и насовсем. Был еще один след, под подбородком, на линии челюсти… И Азирафаэль совсем не хотел думать откуда этот шрам, что он значит. Он читал о ранениях Энтони в сухой сводке, которую ему предоставил Габриэль пару недель назад. Читал и восхищался силой человека, который после всего находит в себе силы улыбаться и шутить, любить старые машины и любоваться цветами в магазинах. Но на самом деле, он никогда не соотносил написанное с тем, кто нависал над ним, касался горячими ладонями, гладил по щекам и защищал, до последнего момента защищал. Азирафаэль знал Энтони Кроули — Серого Волка, снайпера, придуманный образ того, кто должен был разрушить крупную банду изнутри, арестовать ее членов и не допустить жертв среди гражданских. Но он не знал, кем же был Энтони на самом деле? С утренней рыжеватой щетиной, с плохим настроением после ночной попойки, со своим прошлым, с ранами и шрамами, загнутыми уголками, рваным переплетом и выцветшим текстом. Мужчина сделал несколько неуверенных шагов к ванне. Дорогие ботинки хлюпнули в луже, но их хозяин не обратил внимания. У него дрожали руки, щипало пальцы. Азирафаэль открыл рот, чтобы спросить, и наткнулся на непроницаемый взгляд ядовитых желтых глаз. Еще один шрам от прошлого — жертва, на которую солдат пошел, чтобы выполнить свое задание. Не задавая вопросов, не отказываясь. И вместо того, чтобы попытаться коснуться порозовевших от жара отметин, Серафим потянулся и положил ладонь на колючую щеку. Энтони был горячим, словно жидкий огонь, он согревал замерзшего человека и одновременно с этим обжигал его. Кроули позволил себе прикрыть глаза и чуть наклонить голову, наслаждаясь нехитрой, но такой потрясающей лаской. Уголки его глаз украсили мелкие морщинки, и Азирафаэль понял, что смог выманить любовника из плена прошлого. В этот раз смог. А больше пока не нужно, никогда нельзя торопиться, когда восстанавливаешь драгоценное произведение искусства, изломанное человеческими руками, жадностью и подлостью. Главное — терпение. Азирафаэль мягко вытирал Волка большим пушистым полотенцем, ерошил волосы, гладил по спине. Энтони брел за ним в кухню как есть — обнаженный и распаренный, оставляя после себя на полу следы-лужи. Они пили вино, сидя на полу в спальне, смотрели фотографии из магазина, корчили рожи на камеру, чтобы потом отправить эти фото Габриэлю. Но перед сном Кроули вновь провалился куда-то, замерев перед большим окном в оранжерее. И Азирафаэль не стал его отвлекать, только осторожно накинул на худые плечи теплую вязаную кофту и ушел в спальню, чтобы успеть согреть свежие простыни к приходу Энтони. Не торопиться и продвигаться шаг за шагом. Уж это Серафим умел очень хорошо.