Хроники Конца Света, который не случился.

Пахнуло осенью, румяным сентябрем, Морозливым уже не понарошку, И в спину, как струя за кораблем, Зудящим шлейфом потянулись мошки. Мой теплый дом сквозь сумерки плывет, Маня шкворчанием пекущихся оладий, И тает лето, как прозрачный мёд, Стекая с пальцев к пчёлам на халате. О, как я этот тихий час люблю, Когда садится солнце за кроватью, В углу висит отглаженное платье, Назначенное в жертву сентябрю… (с) Стихи потрясающей Aszsa Человек за всю свою жизнь мечтает так много. Сначала эти мечты совсем маленькие: новая кукла, как у одноклассницы, и чтобы у неё обязательно моргали глаза; набор самых сладких конфет с орехами в блестящих обертках; новая компьютерная игра, о которой болтают все мальчишки во дворе. И мечты эти исполняются так ярко, так блестяще, в груди становится тепло-тепло, и хочется крепко обнять маму или дедушку, потому что: «Это же то, о чем я так долго мечтал!». И гордой походкой в школу или на улицу, потому что светишься изнутри. И человек живет исполнившийся мечтой — спит вместе с ней в обнимку, таскает везде и всюду, может говорить только о ней — пока в глаза и сердце не попадёт новая, на этот раз определенно самая-самая большая мечта. Ма-а-а-м… Мечты растут вместе с человеком. Теперь мечтаешь, крепко стиснув зубы, чтобы контрольную перенесли на другой день; чтобы папа не увидел дневник; чтобы самая красивая девочка в школе улыбнулась на перемене. Потом мечтаешь об отличных результатах на экзаменах, о своём имени в списке поступивших, о престижной работе. Очень редко, когда в сердце человека оформляется самая настоящая мечта, которая заслуживает так называться. Мечта, которая долгие годы — словно яркий начищенный фонарик где-то в голове — горит и освещает путь, поможет найти себя в тумане страха и заблуждений. Таким мечтам посвящают жизни, долгие года неуверенности и страха, одиночества и боли. Без гарантий, что однажды все-таки удастся добраться до самого конца пути — того самого, который нужен. Человеческие мечты хрупкие, словно сердце замерзшего в ночи ангела, которого встречаешь на своём пути только раз. Они разбиваются — и мечты, и сердца — от любого неосторожного слова, от косого взгляда, от едкой насмешки. Осыпаются они к ногам мелкими осколками. И не поможет никакой супер-клей. Мечты ломаются так легко, и редко когда хватает сил наполнить заново пустующее место в сердце. Мечты принято держать к секрете, если не хочешь, чтобы они побледнели от страха и исчезли совсем. Про свою мечту нужно молчать, обязательно, слышишь? Но можно рассказать о ней только один раз — самому близкому и надежному человеку, чью руку сжимаешь крепко в своей, до боли, до сведенных судорогой пальцев. И, если повезёт — очень-очень сильно, как в лотерею, только намного сильнее, — то этот человек бережно приложит твою мечту к своей, чтобы они светили отныне и навсегда вместе, в унисон. Если тебе повезёт… Наверняка, они представляли себе все совсем иначе — можно спорить на деньги или выпивку, если вдруг захотите, — но все ожидания померкли и растаяли, как прерванный на рассвете сон, стоило только увидеть впервые это место. Старый рыбацкий дом стоял около самого моря, всего в десяти-пятнадцати шагах от кромки воды. Некоторые доски давно сгнили, крыша прохудилась — зимой, в самый сезон штормов, невзрачная рыбацкая хибара порой почти полностью скрывалась под водой. Когда море обрывало свой гнев — а точнее сказать, истерику — оно, словно извиняясь, оставляло то на крыше, то на крыльце ракушку, или красивые камни, затерянный давным-давно сундук со старым барахлом или еще что-то такое же ненужное, но удивительное. Около дома на берегу валялась измученная лодка, завалившись на правый бок. По ее бортам ползали маленькие крабы, на самом носу свила гнездо бесстрашная чайка с изуродованным клювом. Покосились от времени столбики, на которых раньше развешивали сети и рыбу. Дверь хибары пронзительно скрипела, стоило ее только толкнуть. Внутри пахло мокрой древесиной, солью и осенью, которая медленно, но верно приближалась — будто незваный корабль. Кроули говорил довольно мало, пока они — впервые, тогда еще неуверенно — брели по пустынному пляжу. Азирафаэль кутался в серый плащ — демон остановился, стоило им спуститься по крутой лестнице к пляжу, и небрежным движением поднял ему воротник — и слегка ежился с непривычки. Кроули то и дело бросал на него нечитаемые взгляды — один дольше другого —и не мог насмотреться на то, как сильно синие глаза напротив были похожи на море. — Здесь жил твой друг? — спросил только ангел и почувствовал горячее дыхание на своём затылке. Кроули обнял со спины, обхватывая сильными руками, и прижался щекой к тёплому нежному виску. Азирафаэль чувствовал, как на секунду сбилось с ритма уверенное обычно сердце, как на мгновение почти болезненными стали объятия. — Я несколько раз приезжал к Юрхо, когда не было больше сил… ни на что, — отозвался демон, когда Азирафаэль уже перестал ждать ответа. О Юрхо — неприветливом хмуром рыбаке — Кроули говорил неохотно, совсем мало. Но ангел его не торопил, не пытался пинком открыть эту тяжелую дверь, которую любовник едва-едва отворил. Всему своё время, и какие-то раны заживают намного дольше. Но Кроули привёл его в старый заброшенный дом — пришёл вместе с ним туда, куда столько лет боялся вернуться. Море было спокойным в тот день, робко касалось ботинок своих гостей, смывало тяжелый темный песок. Осенний ветер — резкий и пронзительно холодный — наблюдал издалека, гоняя птиц на высоких скалах. Ему не нравились чужаки, как и напряженно наблюдающей за происходящим чайке, сидевшей в лодке. Домом снаружи занялся сам Кроули. Он помнил, какой удивительно живой была хижина, хотя ее хозяин и молчал большую часть времени, огрызался короткими фразами и вообще не сильно радовался гостям. Демону хотелось, чтобы старый ветхий сарай, так долго простоявший в одиночестве, снова наполнился жизнью. Он сам мог нарисовать красивую картинку — воспоминания горели под веками так отчетливо. Совсем скоро доски снова покрыла свежая белая краска, а крышу синий-синий цвет — хотя ему было так далеко до шумящего под самым ухом моря, а тем более до улыбчивого ангела. Из старых досок — скрипящих, если только на них наступишь — Кроули выложил небольшую дорожку к самой воде. Вопросом времени было, когда на них налипнут ракушки, а под ними устроят убежище храбрые крабы. Дом изнутри взял в свои руки деятельный ангел. Азирафаэль хотел обратиться к старым вещам, увидеть их воспоминания и вернуть все так, как и было… но в глазах Кроули мелькнула такая боль, стоило это предложить, что ангел не рискнул. Демоны — они же сущие дети, которые так легко ломаются. «Хрусть!» — что-то внутри, и обратно уже не собрать. И Азирафаэль не мог так сильно рисковать. Поэтому он постарался вспомнить все то, что так сильно нравилось любимому дома, в книжной лавке — да и вообще, за все те шесть тысяч лет, что они друг друга знали. И если ангел как-то не так представлял себе исполнение своей мечты… то по-другому, он, наверное, уже и не захотел бы. На улице размеренно стучал молоток, Кроули сидел на песке, подтянув к себе ноги и сунув в рот сразу охапку гвоздей. Старенькая печка, до которой пока еще не дошли руки, пыхтела изо всех сил, согревая небольшую комнату — в которой и одному было тесно — и украшая золотистой корочкой мясной пирог. Постель стояла у самой стены в углу — «Чтобы тебя не унесло ночью в море, глупый ангел». Сложенные одеяла лежали в изножье кровати, потёртые подушки ворохом были навалены сверху. На тяжелом деревянном столе покоился старый магнитофон с антенной, масляная лампа с трещиной на круглом боку и несколько разбухших от воды книг. Кроули был категорически против огня в доме, упрямо сжимал губы в одну линию, даже клацнул зубами один раз, но капитулировал от ласковой улыбки, от нежного прикосновения к щеке и предложения, что он сам заговорит лампу, любыми совершенно чудесами. Ангел долгое время изучал протянутые под потолком шпагаты, трогал их несмело пальцами, но снять не решился. Может и они однажды начнут торговать рыбой… Наверное, будет странно со стороны, если они будут жить и не зарабатывать денег? Кроули же — когда закончил с домом и небольшим сетчатым забором — терзался: как же ему поступить с лодкой? С одной стороны — ему хотелось починить лодку Юрхо и выйти на ней в море, с другой — жалко было разрушать птичье гнездо. Жалко и… опасно. Демон едва не лишился пары пальцев, а всего-навсего хотел проверить прочность дерева. О том, чтобы вытряхивать наглую птицу, было страшно даже думать. Кроули решил, что лучше раздобудет новую лодку и попросит Азирафаэля найти душу Юрхо там, наверху, чтобы он одобрил его выбор. А со старой… Спустя полчаса озадаченная чайка растерянно изучала кривоватый навес над своим гнездом и пыталась понять, почему злостный ветер перестал выкидывать ее из гнезда особенно сильными порывами. Серое небо грязными обрывками ваты свисало сверху. Солнце утром попыталось выбраться из душного плена, но быстро оставило свои попытки. Набухшие тучи медленно плыли над морем — кажется, протяни руку и ткни пальцем, чтобы на землю хлынула ледяная вода, — волны тревожно набегали на берег. Приближалась осень, а за ней неспешным шагом следовала зима — пора самых сильных штормов. Кроули, забравшись на ветхие перила крыльца, приладил над дверью желтоватый фонарь. Ветер тут же принялся покачивать его из стороны в сторону, как любимую игрушку. Демон спрыгнул на песок и отряхнул руки, задумчиво осматривая результат своей работы. Он щелкнул пальцами — так тихо, но в этой безлюдной тишине это прозвучало громом, — и фонарь зажегся, моргнул несколько раз, выныривая из долгого сна, и стал светить ровно. Рубашка в черно-красную клетку ловила ветер, словно паруса корабля, раздувалась и опадала, когда ветер терял к ней интерес. Демон спиной почувствовал чужой пристальный взгляд. На скулах проступили острые чешуйки, когда он развернулся на сто восемьдесят градусов, готовый броситься на того, кто посмел нарушить их покой. Но ядовитые желтые глаза распахнулись от удивления, в них на мгновение отразилось далекое равнодушное небо. Кроули вскинул руку — длинные пальцы подрагивали от напряжения — и вдруг бросился вперёд, сдирая с себя раздражающую рубашку прямо на ходу. Море встретило его ледяными брызгами от разбившейся о рифы волны. Азирафаэль, закончивший с обустройством — для начала — их дома, вышел наружу, грея руки о большую миску с пирогом. В который раз ангел отметил, что пирог из настоящей печки и пирог из духовки — это абсолютно разные вещи. Умопомрачительный запах забивался в нос, от него во рту копилась слюна. Подмышкой у Азирафаэля был длинный серебристый термос с горячим кофе. Потом нужно будет вернуть его на место, в сумку вдохновленного морем фотографа, который сидел недалеко на утесе. Ангел уже почти привык к влажному воздуху, к прохладе, которая вызывала мурашки. Он прикрыл за собой дверь и остановился, осматривая пустой берег и цепочку следов, уходящую к воде. — Кроули? — позвал он растерянно, а море ударило о берег особенно сильной волной — от зависти, наверное, потому что оно совершенно проигрывало ультрамариновым глазам ангела. — Я здесь, ангел, — Кроули говорил тихо, но ветер — то ли смирился с новыми соседями, то ли поблагодарил за фонарь — бережно донёс его слова до адресата. Демон сидел недалеко, прямо на песке, На абсолютно сухую рубашку с волос срывались соленые капли, оставляя разводы. Кроули сидел, подтянув к себе согнутые ноги и положив на колени локти. Босые ступни были погружены в серый песок. Вековой змей смотрел вдаль, ломая в пальцах мелкую деревяшку. Азирафаэль подошёл к нему медленно, потому что не мог перестать любоваться изящным профилем, расслабленными плечами, спокойным выражением на лице. Теплый белый свитер ангела был надежной защитой от холода, высокий подвернутый ворот стал отличным убежищем для немного покрасневшего носа. Азирафаэль опустился на песок рядом, на голубые джинсы тут же налипли щепки, что сыпались из рук демона. Мужчины соприкоснулись плечами, и от этого нехитрого и совсем простого движения дрожь пробрала обоих от макушки до самых кончиков пальцев. Ангел устроил пирог на коленях, не спеша снимать с него полотенце. Повернув голову, он чуть подался вперёд и коснулся чужого плеча носом. Демон словно успел уже весь пропитаться солью и морем. — Мне показалось… — хрипло сказал Кроули, оставив невесомый поцелуй на лбу возлюбленного. — … что я видел Юрхо, там, в воде. Азирафаэль положил голову на плечо падшего. — Души людей часто возвращаются туда, где им было спокойно, — отозвался ангел, изучая взглядом километры беспокойной воды, так похожей на море. Кроули вздохнул и опустил голову. — Почему я никогда не могу уберечь тех, кто мне… — острые зубы заскрипели, не выпуская больше слов. — Дорогой мой мальчик, — Азирафаэль развернулся к любовнику и осторожно положил ладонь на щеку, а под загорелой кожей все еще чувствовались острые чешуйки. — Если бы не ты, то весь этот мир сгорел бы в огне. Кроули криво улыбнулся, не поверив ни одному слову, но ласковая рука настойчиво удержала его, заставляя посмотреть на ангела. — Если бы не ты, то я был бы так же слеп, как и мои братья. Никогда бы не узнал любви, — Азирафаэль говорил, а демон думал, как же его любимый похож на море: такой же красивый, своенравный и опасный. — И был бы непорочным, да, — не удержался Кроули, за что получил ощутимый тычок под рёбра, но на губах напротив появилась нежная улыбка. Демон подался вперёд, прижимаясь своим лбом к чужому, и закрыл глаза. Пальцы Азирафаэля осторожно зарылись в короткие влажные волосы на затылке любовника. Это прикосновение всегда помогало Кроули успокоиться, найти внутри себя силы, чтобы поднять голову и принять самого себя. Всегда помогало, и помогло сейчас. Постепенно мелкая дрожь, которая била его тело, прошла, сменилась только раздражающей слабостью. — Чем это у тебя так пахнет? — подал голос Кроули спустя время, когда от шума моря рядом в голове стало совсем пусто. — Я нашёл рецепт пирога в старой тетради, — Азирафаэль отстранился, чтобы выпутать своё детище из выцветшего полотенца. — Подумал, что тебе стоит восстановить силы. С громким криком около их ног приземлилась своенравная чайка с изуродованным клювом. Она пока опасалась подходить ближе, взгляд маленьких чёрных глаз изучал странных людей. Кроули потянулся и, отломив немного корки, кинул большие куски на песок. Чайка секунду размышляла, но все-таки решилась и попробовала угощение. — Назовем ее Хастур? — предложил Кроули, задумчиво жуя пирог. Азирафаэль подавился — ему пришлось прокашляться, отвернувшись в сторону, — и засмеялся, упираясь свободной рукой в песок позади себя. Демон улыбнулся, слушая родной смех, и снова посмотрел вдаль. На берег медленно наплывал белоснежный плотный туман, словно море тянуло свои руки — чтобы тоже попробовать пирог или прогнать незваных гостей. Туман скользил над водой, вот уже почти не видно горизонта и утеса с одиноким деревом наверху. Возникло ощущение, что небо сползло вниз, растеклось по водной глади, испачкало море собой. Волны набегали, почти касаясь босых ног демона. — Море волнуется — раз, — прошептал Кроули, вытирая ладони прямо о серые джинсы. Азирафаэль удивленно повернулся, облизывая губы. — Что? — он еще больше удивился, когда миску с наломанным на куски пирогом забрали из его рук, но послушно отпустил ее. — Море волнуется — два… — туман уже почти дополз до берега, выбелив все вокруг, только желтый фонарь покачивался над дверью, да хищная чайка все пыталась добраться до остатков пирога. Демон осторожно опрокинул любимого на песок, придерживая ладонью под затылок, мягко опускаясь следом. Азирафаэль упал на спину, и на серой насыпи остались отчетливые следы от больших распахнувшихся крыльев. Кроули осторожно провёл пальцами по едва заметным следам, лаская невидимые обычному глазу большие кремовые перья, а после — запустил обе ледяные ладони под тёплую ткань. Горячая кожа живота тут же согрела демона, распалила его. Азирафаэль поежился, втянул голову в плечи и чуть прогнулся. Демон оседлал его бёдра и медленно стянул с плеч рубашку в крупную красно-чёрную клетку. — Море волнуется три… — рубашка улетела в сторону, и шумящие тихие волны тут же подхватили легкую ткань, утягивая ее в белую пустоту. Белоснежный туман был уже рядом, его влажная прохлада щекотала затылок, забивалась под одежду, и отрезала от них весь остальной мир. Остался только один демон, один ангел, одна на двоих мечта и шум невидимого моря. Кроули выпрямился, осматривая свою добычу. На сухих, потрескавшихся губах, появилась довольная улыбка. Демон завёл руку за спину, и на секунду Азирафаэлю показалось, что он взял туман за край, словно тяжелое бабушкино покрывало, и потянул на себя. — Замри… — шепнул Кроули, и ангел протянул обе руки навстречу, приглашая. И демон никак не мог проигнорировать это приглашение. Он потянул огромное белоснежное одеяло, накрывая их обоих с головой, и опустился сверху, чтобы, наконец, найти соленые нежные губы, смять их в поцелуе и забыть обо всем. Их мечта была немного ветхой, трухлявой, скрипела и развалилась от любого порыва ветра… но это пока. Ведь настоящая мечта, забота и любовь — горячая, всепоглощающая любовь — всегда будут сильнее бед, отчаяния и смерти. Море волнуется — раз...