Хроники Конца Света, который не случился.

Чем больше в мире книг и фильмов о любви, тем более сказочным и волшебным явлением она представляется людям. Писатели и режиссеры, в погоне за вниманием своих потребителей, ищут все более и более яркие и заманчивые способы показать эту самую «Любовь». Чем сильнее люди раздвигают рамки своего восприятия, рамки правил и дозволенного, тем тяжелее завлечь их, заставить поверить персонажам на экране и в книге, вызвать сочувствие и сопереживание этим придуманным людям. Ведь только проникнувшись к персонажам симпатией, найдя в них что-то похожее на себя или что-то, что хотелось бы иметь в себе, человек будет искренне интересоваться их жизнью. Молодёжь предпочитает обнаженные тела, жаркий секс в неожиданных местах, страсть и похоть, от которой становится жарко даже самой лютой зимой. Подростки хотят верить в любовь нежную, один раз и на всю жизнь, с подвигами и искренними словами. Взрослые, которых потрепала жизнь, смотрят на такие истории иронично. Они пропитаны сарказмом так глубоко, что он вырывается наружу, стоит только открыть рот. Любовь для них — штука исключительно практичная, расчётливая. А люди в возрасте — пережив все эти ступеньки веры в любовь — никак ее себе не представляют. Они ее чувствуют где-то глубоко внутри, они ею дышат, они ею дорожат. Что человек представляет себе, когда ему говорят: «Ты знаешь, а я влюбился!»? Конечно, сначала романтичную музыку на фоне, когда ловишь взгляд кого-то в толпе. Весь мир вокруг замедляется, может даже замирает на долгое мгновение. Свет становится ярче, порыв ветра раздувает волосы, и обязательно зум камеры на лица двух людей, которые ощутили такой важный момент своей жизни. Или это красивое столкновение на лестнице, когда герой спасает героиню от падения: ловит за руку и притягивает в свои жаркие объятия, и долгий-долгий взгляд глаза в глаза. Потом, конечно, множество испытаний этого неокрепшего чувства, проблемы и беды, препятствия и сложности. Но все тяжёлые минуты разлуки и ожидания укладываются в надпись на экране «Прошло шесть лет». И хоп! — уже все прекрасно, и карьера, и новая любовь, и деньги. А потом хэппи энд. Просто потому, что заслужили, наверное. Чаще всего, герои даже особенно и усилий не прикладывают, чтобы вырулить на этот счастливый путь. Не делают выводы о своём поведении, не меняются и не меняют своё отношение к жизни. Просто по щелчку пальцев крестной феи обретают то, за что обычные люди едва ли не душу обязаны продать. А дальше — титры. Куча разных имён на чёрном фоне под очень романтичную и красивую песню. «И жили они долго и счастливо». А как добраться в это долго и счастливо? Куда сворачивать? Где раздают фей крестных? А музыку для фона можно выбрать? И цвет фона, на котором потом будут титры?.. Люди привыкают, что любовь, врываясь в их жизнь, оповещает об этом, громко и понятно. Вот ты ехал на работу, и вот вдруг понял — влюблён. Был красивый ракурс, звон в ушах и слоумо. Теперь надо обращать внимание вот на этого человека, которого в толпе тоже жмыхнуло спецэффектами. И люди ищут этот жмых, эти спецэффекты, привычные пониманию. Ищут свою любовь по заметным и чётким признакам. Вот только любовь так не работает, совсем не так. Когда Кроули смог выбраться из объятий сновидений — на удивление приятных, кстати — над городом вовсю сияло солнце. Весна только-только закончилась, лето еще не раскрутило колесо жары на полную катушку, поэтому дни были наполнены тёплым ветром, мягкими зноем и запахом выпечки с первого этажа. Страшный и смертельно опасный демон с тихим стоном сполз с кровати, на несколько секунд серьезно размышляя, а не обратиться ли в змея, чтобы легче было передвигаться. У него ныло все тело, кожа на плечах и спине обгорела и теперь отставала неприятной белоснежной шкуркой. Кроули старательно пытался вспомнить, чем он занимался накануне, чтобы сейчас ему было настолько хреново, и чем он должен заниматься сегодня, чтобы ему не стало еще хреновее. Едва моргая почти слепыми пока глазами, Кроули добрался до ванной. Демон демоном, а гигиена по расписанию, особенно полости рта. Особенно, когда у тебя одни из самых выдающихся клыков Ада. Демон только-только раскрыл свою страшную пасть, чтобы заняться очищением острых зубов, когда за спиной хлопнула дверь. Кроули дёрнулся, едва не проглотил зубную щётку, которая тихо жужжала в руках, и глянул в зеркало. За спиной обнаружился улыбчивый, розовощёкий и преступно обнаженный Азирафаэль. Ну то есть, как обнаженный… На нем была расстегнутая до середины груди рубашка Кроули, открывая взгляду россыпь алых следов-укусов на шее и ключице. На ангела будто бы напал рой комаров и мышей, искусал всего, даром только что не доел. Но сильно разочарованным тот не выглядел, совсем наоборот. Его глаза цвета высокого летнего неба сияли ярче любых звезд, на которые по ночам так жадно смотрел Кроули. Азирафаэля, кстати сказать, кажется совсем не смущала нагота — ни собственная, ни демона, застывшего перед зеркалом. У Змея были только пижамные штаны и его неуёмная харизма. Ангел поймал взгляд, направленный на него через зеркало, и улыбнулся, на щеках у него появились маленькие ямочки. Кроули для верности глянул по сторонам, пытаясь определить, кому адресована эта улыбка, но в ванной комнате — между прочим его квартиры! — были только двое. — Доброе утро, мой дорогой, — голос ангела был хриплым, словно он всю ночь кричал с балкона вместе с котами или переел мороженого. И от этого голоса на коже демона выступили мурашки. — Так радостно видеть тебя. И пока Кроули пытался переварить все то обилие информации, что обрушилось на его голову, Азирафаэль подошёл ближе и, обняв его со спины, коснулся тёплыми, слегка влажными губами выступающей косточки на шее. У старого векового змея едва ноги не подогнулись от удовольствия и растерянности, только объятия и удержали на месте. Азирафаэль потерся кончиком носа о шею и, чуть подавшись вперёд, взял с края раковины своё кольцо. — Заканчивай тут, я собираюсь соблазнить тебя совершенно невообразимыми оладьями с мёдом, — тихо сказал ангел, несколько раз задев губами мочку уха Кроули. — Не поторопишься, я их все съем один. Короткий, почти невесомый поцелуй ожогом осел на виске, точно на татуировке, и Азирафаэль покинул ванную комнату, так же стремительно, как и появился. Только тогда Кроули позволил себе выдохнуть и едва не свалился под раковину, потому что сил стоять не было совсем. На него калейдоскопом обрушились воспоминания о последних нескольких днях: потерянный Антихрист, погибший Азирафаэль, погоня за Люцифером, страх смерти и еще больший страх потерять любимого… Любимого. О Боже, о Сатана, кто угодно, у кого хватит сил осознать… Накануне Кроули этими самыми губами целовал Ангела Господня, этими самыми руками — раздевал его, вчера они… Кроули вскинул голову, глядя на своё отражение. На щеке след от подушки, на шее и груди — такие же алые следы, даже темнее, где-то практически синяки, изо рта торчит зубная щётка, а в глазах… В глазах столько всего, что было за последние шесть тысяч лет. Но вся эта боль и страх, обиды и вина — все это выцветало на обратной стороне век, теряло краски, забывалось. Место этих страшных картин занимали другие, совсем другие: молочная кожа, покрытая испариной; закушенные от удовольствия губы; загорелые руки на нежном животе; синие, безумно синие и такие добрые глаза в темноте ночи… Защемило где-то в груди, слева, глубоко-глубоко. Почистить зубы в то утро как следует Кроули все-таки не смог. Он едва не захлебнулся, выполаскивая пасту изо рта, и бросился прочь из ванной. Обычно Кроули долго торчал около шкафа, выбирая идеальный костюм, чтобы никаких лишних складок, чтобы сочеталось как в последней коллекции одежды из Парижа. Все, на чем была хоть малейшая грязь, он выбрасывал, иногда прямо из окна, на головы счастливых попрошаек. Те неожиданно обретали дорогущие вещи в идеальном состоянии, как подарок с неба. Но в этот раз Кроули едва ли взглянул на то, что натягивает. Его манил божественный запах. И нет, не оладий с мёдом, а того, кто эти оладьи старательно выпекал на его, демона, кухне. Азирафаэль пританцовывал под старую песню, что крутили по радио. Он нашёл на кухне Кроули салфетки с рыбками, силиконовую лопатку и, ради Бога!, радио. В рубашке демона и весь изляпанный следами страстной ночи ангел намного больше походил на демона-соблазнителя, чем сам демон соблазнитель. На столе дымились ароматные оладьи, мед стекал по ним на тарелку. А Кроули не мог отделаться от мысли, что эти янтарные капли должны стекать не с оладий, а с груди синеглазого соблазнителя. И он бы слизывал их длинным раздвоенным языком, прижав этого самого соблазнителя прямо к огромному окну в кухне, чтобы видели, чтобы сдохли там всей толпой от одиночества и зависти. И попадали вниз бездыханными тушками, на головы людей. — Ну как, — Азирафаэль, который даже не догадывался о грязных и ужасных мыслях своего друга, поставил на стол еще одну тарелку с оладьями. — Мне удалось тебя соблазнить? — Нгх… — вырвалось у Кроули, он едва не запутался в собственных ногах, пошатнулся, но смог выпрямить немного виляющую походку. — Оладьями, — добавил ангел, мизинцем убирая с глаз упавшую кудрявую прядь. — Стоп, стоп, дай мне передохнуть… — Кроули закрыл лицо ладонями и коротко задышал, пытаясь не взорваться на миллион маленьких змеек прямо в эту же секунду. — Нужно привыкнуть. — К чему привыкнуть? — Азирафаэль обошёл стол и приблизился, сложив ладони перед грудью таким привычным жестом. — Что-то не так, мой дорогой? Демон раздвинул пальцы, чтобы сквозь них глянуть на новообретенного любовника. Брови тревожно изогнуты, на скулах легкий румянец от удовольствия и волнения, губы чуть приоткрыты, так и требуют поцелуя, вот прямо сейчас. Действительно, к чему привыкать? Разве что-то изменилось, так чтобы очень сильно?.. Азирафаэль все еще смотрит на него, как на единственное, что имеет смысл во всем мире. Все еще беспокоится о нем и его настроении, все еще пытается привлечь в свою компанию вкусной едой — будто бы когда-то это было нужно. Его все еще так сильно хочется поцеловать, прижать к себе, защитить от всего мира. Азирафаэль все еще единственное живое существо, вокруг которого мечутся мысли Змея каждую чёртову секунду. — Когда я проснулся сегодня утром, — тихо произнёс Азирафаэль, мягко заключая лицо демона в свои нежные, пахнущие мёдом, ладони. — И понял, что мы вчера забыли скрыться от Небес, что я не уехал домой… Я только подумал, что нас могут найти, я так сильно испугался. А потом вспомнил… Ангел приподнялся на носочки и очень нежно коснулся губ Кроули своими, лишь намёк на поцелуй, но такой желанный. Ради Дьявола, он шесть тысяч лет даже о таком подумать боялся! — … вспомнил, что нам больше ни к чему прятаться. Что теперь ты мой, а я — твой. Как и все эти десятки лет, но по-другому, — Страж Восточных Врат нервно улыбнулся, мотнул головой, словно свайп этой уродливой гримасы сделал, и смог улыбнуться снова, открыто и искренне. — Вспомнил, как все изменилось. Это было какое-то нереальное ощущение. Все вокруг так сильно изменилось, и одновременно с этим — не поменялось ничего. Они все еще так сильно любили и желали друг друга, с трепетом крыльев касались, невесомо сначала, чтобы была возможность оттолкнуть. Но все эти прикосновения каждый из них видел во снах столько раз, что они стали естественны, единственно возможными для этих двоих. Естественно, об оладьях забыли надолго. Кроули вжимал своего Ангела в стол, обновлял следы, оставленные ночью, бредил о любви на забытом давно языке, и трогал, трогал, трогал. В его голове бились мысли — десятки, сотни. Мысли о том, что вся его жизнь — их жизнь — теперь станет такой прекрасной. Можно будет в Ритц сцеловывать крошки сладостей с нежных губ; собственнически прижимать к себе, когда очередная официантка захочет привлечь внимание; взять за руку в парке, чтобы все утки утопились от зависти вверх лапками; поехать на пикник и загорать под ярким солнцем, не боясь, что сверху кто-то увидит. Столько всего «можно», что казалось бы, лишь дополнит их жизнь… Но дополнит так сильно! Их любовь пылала, когда мир менялся — для них так быстро, за одно мгновение — когда менялось все вокруг. Их любовь согревала, когда вокруг была смерть и боль. Утешала, когда становилось невыносимо. Помогала идти вперёд и бороться, даже за один единственный мимолётный взгляд. Их любовь пережила весь мир и ни на секунду не стала слабее. И ее не сопровождала романтическая песня и титры на фоне, замедление времени и зум на лица. Их любовь родилась в шуме дождя, глядя куда-то вдаль, между сожалением и трепетом, тоской и радостью. Их любовь родилась и обрастала нежностью, лаской, пониманием. Она смеялась, глядя на всех, кто пытался их разлучить. Она отступала ненадолго, но почти сразу вытесняла обиды и злость, топила их в своём свете. Когда на город опустились вечерние сумерки, Азирафаэль лежал на груди Кроули. Они оба сидели на широком балконе квартиры демона и смотрели на людей. Людей, которых старательно спасали несколько дней. Людей, которые все еще ищут свою любовь, хотя она вот совсем рядом, чуть выше бабочек в животе. Кроули ерошил мягкие волосы длинными пальцами, мычал какую-то привязчивую песенку и щурился на заходящее солнце. Азирафаэль доедал остывшие оладьи прямо руками, то и дело ронял кусочки на обнаженный живот любовника и с тихим смехом стирал следы. У них в руках была целая жизнь, такая же как и вчера, но совсем не такая, как последние шесть тысяч лет. И со всей этой жизнью они могли делать что угодно. Главное, что могли делать это вместе и без страха. Их внимание привлекла вспышка где-то в облаках. Тучка, наплывающая на город, дрогнула и рассеялась. А на тротуаре появился мальчишка совсем, в светлом утонченном костюме и галстуке. Он поправил шляпу, надвинул ее на глаза и поспешил по улице вниз. С другой стороны вдруг подпрыгнул канализационный люк, провернулся в воздухе и закрылся обратно с глухим стуком. А рядом с ним уже стоял, озираясь, невзрачный мужчина, затянувший чёрные волосы в хвост, в длинном плаще и тяжёлых ботинках. Он отряхнул рукава плаща от грязи и направился туда же, вниз по улице. В последних лучах заходящего солнца за спиной незнакомцев задрожали широкие крылья. Дойдя до конца улицы, они еще раз глянули по сторонам… а потом с улыбкой подошли друг к другу. Юноше в костюме пришлось немного запрокидывать голову, потому что его собеседник был изрядно выше ростом. Заметив это, тот ссутулился, чтобы их лица оказались примерно на одном уровне. Обменявшись парой фраз, собеседники направились в боковую аллею, плечо к плечу. Кроули цыкнул, закатывая глаза едва ли не до самого мозга, а Азирафаэль улыбнулся радостно, как делал всегда, наблюдая за маленьким Варлоком или за впавшим в спячку Змеем. — Мир меняется, — заметил ангел, касаясь пальцами — самыми подушечками — спины Кроули, где-то в районе лопаток. — Мир все тот же, — хрипло возразил Кроули, наклоняясь и прижимая своё самое дорогое сокровище ближе, крепче, пока Азирафаэль не начал смеяться и вырываться из этих объятий. — Меняются заданные параметры. — Да будет так, — благословил Ангел Господень и притянул голову демона к себе, чтобы втянуть его в десятый, двадцатый, а может быть и сотый — кто теперь разберёт? — поцелуй за этот день. История циклична, так говорят умные учёные. Любовь непобедима, так говорят один ангел и один демон. А что скажете Вы?.. знаешь, когда до дрожи, все принципы и прочее - долой, не поезда, а твоя мягкая кожа меня возвращают домой. (с)