Хроники Конца Света, который не случился.

“Я долго висел на краю, И мой голос охрип от бессмысленных криков. Я прождал весь июль, Пока пальцы не стали как гроздья черники. И лишь дети смотрели наверх, Только взрослые их отвлекали. Спешка вовсе не терпит потехи, Вот и люди от смеха устали”

“Тень появляется только тогда, когда существует хотя бы крупица света, так что сравнивать ее с тьмой по меньшей мере глупо.” (с) Жизнь невозможно удивительна в своем разнообразии. Кроули убеждается в этом уже который раз, но каждый раз удивляется, словно в первый. Это как наблюдать за яркой и красочной радугой, что блестит россыпью цветов и оттенков на еще недавно черном небе. Только-только гроза разрывала тучи на части, бросала в стекла тяжелые капли и оглушала грохотом... но вот прошло всего несколько минут, и в комнату уже заглядывает солнце, а над твоей головой открываются разноцветные ворота. И в мыслях только одно – поскорее добежать до самого края, ведь там должен быть Леприкон и его большой горшочек с золотом. И сколько бы лет тебе ни было, ты едва сдерживаешь порыв действительно помчаться искать этот край. Или как смотреть на детей, что еще вчера смеялись над твоими самыми глупыми шутками и делились немного подтаявшими в карманах конфетами, а уже сегодня – они мучаются от первой любви, сидят на диетах и думают о чем-то более глобальным, чем судьба маленького мальчика со шрамом на лбу. Они бегут свой путь, летят как мотыльки на яркий свет, а ты можешь только в нужный момент постараться быть рядом, приготовить подходящий совет или не навредить им. И тот улыбчивый малыш с дыркой в ряду молочных зубов остается лишь на старой, немного мятой фотографии, что ты прячешь в кармане своего пиджака, на которую смотришь по вечерам, согревая руки сладким чаем. И мечтаешь о самой маленькой, пусть и совсем растаявшей конфете. Или как видеть в глазах, которые столько лет – столько чертовых тысяч лет – смотрели на тебя с нежностью и добротой, рождаются омерзение и ненависть. Как эти маленькие искры, что давали тебе смысл и желание жить, дарили силы терпеть все, что выпадает на твою долю – эти глаза, ради которых ты по утрам просыпаешься – тускнеют и исчезают, растворяются в злости цвета штормового неба. И вся эта ярость и презрение обращены к тебе. Ты – бесспорная причина того, что гаснет этот теплый и нежный свет. Удивительно, как за какой-то короткий, практически мимолетный час от “наверное, мы поедем в Ритц, чтобы праздновать, пока держат ноги!” он оказался на рубеже “У тебя, проклятый демон, не осталось ничего. Ты почти сдох, и это единственное, что ты бы сделал правильно в своей жизни.” Сколько десятков, сколько сотен раз демон твердил самому себе, что его безопасность и его жизнь – самое важное, что должно беспокоить. Что нужно держаться подальше от неприятностей, не задавать лишних вопросов и не пытаться строить из себя самого умного на свете. Кроули мог бы вести коуч-тренинги на эту тему, столько раз он размышлял об этом, сколько выводов сделал и обещаний себе дал. Один раз он отделался лишь постыдным падением вниз, сгоранием крыльев и уродливыми змеиными глазами. Во второй раз он огреб поездку сомнительного удовольствия в горящей машине, истерику на полу горящего магазина и вполне себе убедительную казнь в столбе горящего пламени. В третий раз ему так не повезет. В следующий раз от него явно не останется ничего, кроме бесхозной машины и несчастной запуганной растительности в коробке на заднем сидении. Хотя, его можно немножко похвалить. Он выработал в себе привычку уносить ноги подальше от неприятностей. Но пока не смог выработать привычку не приносить их обратно. Он зачем-то возвращается в проклятый книжный магазин, в котором прячется обезумевший и отупевший архангел и Азирафаэль, решивший почему-то стать защитником всех обиженных и оскорбленных. Он возвращается, потому что после ухода Шакс в красках представляет себе, как его ангела разрывают на части Небеса и Ад в попытке завладеть властью. Он буквально слышит, как Азирафаэль пытается оправдаться и остановить надвигающуюся бойню, как он пытается юлить и скрывать правду. Кроули ясно представляет себе, как Азирафаэль погибает в этой самой попытке спасти всех вокруг. И он возвращается, и снова бросается до кончика хвоста в эту авантюру, стараясь не обдумывать ничего и заткнуть внутренний голос, вопящий и бегающий по кругу в панике. И, если честно, плевать ему с самой высокой колокольни и на Габриэля, и на смертных на этой узкой и неудобной улице, и на новоявленную любовь Вельзевул. Да и на планету эту дерьмовую ему, если честно, немножко параллельно... но Азирафаэль снова делает это выражение лица, с которым мчится в бой, повернув копье не той стороной и оставив свой щит закрывать какого-нибудь бездомного щенка от дождя. И Кроули вынужден на ходу придумывать план – заявиться на Небеса, конечно, не самый ахти из тех, что он придумывал, но хоть какой-нибудь! – и снова возвращать реальность на круги своя. Сидя на кресле перед двумя зудящими и раздражающими смертными, Кроули думает, что ему пора собираться и убираться подальше. Они оба – и ангел, и демон – натерпелись за прошедшие сутки, так что пришло время забиться в свой собственный угол и немножко передохнуть, смакуя чудесные моменты очередного приключения и игнорируя все остальное. Но женщина с черными кудрями слишком убедительная. Она давит на все те кнопки, что Кроули мастерски избегает шесть тысяч лет. Она искушает его так талантливо, что Кроули подозрительно щурит глаза, пытаясь унюхать тошнотворный запах демона. Но она человек, а ее доводы – слишком сладкие, чтобы избавиться от их звучания в ушах. И Кроули снова ошибается, когда решает, что их история может быть счастливой. Ему бы убраться подальше, на пару сотен лет, чтобы снова стать глухим к своим желаниям. И тогда, возможно, они бы смогли продолжить весь этот фарс, так славно зовущийся “почти дружбой”. Посмеяться над наивностью Азирафаэля, накидать ему полную душу ехидных шуток, сравнить это все с плохим комедийным шоу и убраться прочь. Но Кроули снова не умеет вовремя остановиться. Можно ли пасть из Ада? Он будет первым, разойдитесь все. Бентли тормозит далеко за городом, где уже даже дороги нет, одни ухабы и ямы. Машина обиженно скрипит и замирает где-то в глуши. Роща, в которую он умудрился забраться, пока безумно гнал вперед и почти выломал педаль газа, шумит большими ветками. Она сверкает всеми оттенками изумрудного. Недалеко земля резко обрывается, ухает вниз крутым склоном. Возможно, с этого обрыва за время существования мироздания сорвалось достаточно людей, чтобы другие поставили хлипкий и кривенький заборчик. С утеса открывается прекрасный вид на речку, задорно бегущую вдали, на пасущихся лошадей и на одинокие маленькие домики. Кроули выбирается из машины из последних сил. Внутри слишком сильно горит, с каждой секундой все сильнее и сильнее. Разбираться со своенравной машиной у него просто сейчас нет желания. В нем кипит что-то такое – настолько черное и вонючее – что становится страшно от самого себя. Кажется, что если это выплеснется наружу, то в желчи растворится весь мир, со всеми его грехами и благами, и Небеса, и Ад. Кроули срывает очки с лица – они раздирают ему мелкими царапинами переносицу, будучи надетыми в абсолютном бешенстве – и бросает в траву, совсем не заботясь, чтобы запомнить куда именно. Он медленно подходит к капоту и кладет на него локти. Наклонившись вниз и спрятав между ними голову, он медленно дышит приоткрытым ртом. Паника медленно затапливает его, пробирается к каждому нервному окончанию, к каждой мышце, к каждой клеточке. Словно вот-вот он сам станет паникой в ее натуральном виде. В исходном коде. Как он мог так поступить? Как он мог так жестоко и равнодушно, не думая ни о чем, предать своего ангела? Обмануть его ожидания, разбить его сияющую прекрасную мечту? Оскорбить низменным желанием и какой-то там любовью? Возможно, имей он за спиной пару золотых крыльев, как когда-то давно, он еще мог бы попытаться добиться чего-то... Но сейчас у него есть только длинный хвост, острые зубы и мерзкие желтые глаза, от которых падают в обморок не только беременные инвалиды, но и маленькие женщины с детьми. Как он посмел возжелать? Попытаться протянуть свои лапы на кого-то настолько чистого? Паника душит его сильной хваткой на горле, и Кроли резко выпрямляется, с низким криком. Ему закладывает уши, поэтому он не слышит, как далеко за деревней собирается гроза медленными пока раскатами грома. Демон, едва не сорвавшись несколько раз, медленно забирается на капот и обхватывает руками голову. Это же надо было так все продолбать... Разрушить единственное хорошее, что было в его жалком существовании. Кажется, по части разрушать себя он может смело назваться лучшим. Ему всегда была близка тьма. В ней было тихо, в ней было спокойно и никого лишнего. Он часто забирался в самые удаленные части отстраиваемой вселенной, куда остальные ленились долететь, и творил там свои чудеса, закручивая вселенные, смешивая газовые облака. Он мог спрятаться от лишних глаз и дать волю тому, что цвело в его душе. Как туда попал Азирафаэль?.. Кроули так и не смог этого понять, а потом бросил все попытки. Ангел так ярко улыбался, когда любовался его галактиками, что этого было достаточно. А потом Кроули упал в эту самую тьму и захлебнулся в ней. Сам стал Тьмой, которую боятся дети по ночам, от которой бегут с кухни со стаканом воды. Он стал полной противоположностью Света, которым был Азирафаэль. Он стал его Тенью, которая выделяет все самое ужасное и мерзкое. Между ними разверзлась такая бездна, что ее не перепрыгнуть, не переплыть, не перелететь. Она разделила их, и тот хрупкий мост, который получилось собрать из подручных средств рухнул от неосторожного движения. И вот теперь Кроули падает в эту Тьму, с каждой секундой все глубже и глубже. И вокруг ничего, кроме очень далекого Неба там, наверху. Кроме всех этих миллионов звезд, которые он с нежностью и трепетом лепил украдкой, чтобы потом подарить их Азирафаэлю. Демон медленно выпрямляется, игнорируя головокружение – это лишь падение в бездну, ничего серьезного – и осматривается по сторонам. Вечер медленно наползает на мир, убаюкивает его в своих объятиях. Солнце устало опускается за горизонт, не сумевшее сегодня спалить всех дотла, но обязательно собирается попробовать завтра. Длинные синие тени постепенно заполняют все вокруг: они тянутся своими кривыми руками, чтобы схватить, чтобы поймать в плен, чтобы не дать добраться до безопасного света. Кроули поднимает голову, подставляя лицо исчезающим лучам солнца и из последних сил давит в себе эту панику, вперемешку с отчаянием и жалостью к самому себе. Ему на самом деле страшно. Страшно оставаться в этой тьме одному. На секунду появляется то самое чувство, будто толпа ангелов смотрит на него за несколько секунд до падения. Он давится мольбами, которые так никогда и не сорвались с его губ – ни тогда, ни сейчас. Больше ни о чем молить. Азирафаэль предлагал ему обратно его крылья, но... Пути назад нет. Он сорвался оттуда так давно, и на этом хватит. Сорваться второй раз слишком страшно. Кроули замечает, что в темнеющем с каждой секундой небе постепенно проступают звезды – словно веснушки на загорелой коже от яркого солнца. Он буквально может назвать каждую из них, рассказать, как он их создавал. Описать, как сияли глаза Азирафаэля в тот момент, когда рыжий архангел показывал их. Повинуясь непонятному порыву, Кроули поднимает руку над собой и, помешкав секунду, щелкает пальцами. Он готов к тому, что ничего не произойдет. Это лишь жест отчаяния, насмешка над самим собой, признание в собственной никчемности. Пуля, пущенная в собственную голову в бессильной попытке сыграть с судьбой в рулетку. ... но темно-синее небо вдруг взрывается цветными искрами. Кроули смотрит широко распахнутыми глазами на хоровод комет и планет, что танцуют специально для него, после чего опускает глаза на свою ладонь. На руку, что не может творить эти чудеса больше. На руку, на которую из вечерней тьмы ложится другая, менее загорелая, но сильная и уверенная. Ладонь демона сжимают так крепко, что вот-вот начнут ломаться кости. Но это все бессмысленно и не имеет значения... потому что когда Кроули поворачивается, он сам сжимает в ответ руку точно так же сильно. Азирафаэль стоит совсем рядом с ним, так близко, что родной запах окутывает демона, что то одеяло, которое зимой спасает тебя от холода. Оно согрето на обогревателе заранее и пахнет печеньем. Это самое одеяло надежнее любой кольчуги и крепче любой стали, оно может защитить тебя от всех бед и ненастий этого мира. И демон, измученный за день чувством вины, сожалением, страхами и несбывшимися мечтами, будто падает в огромное облако. Он барахтается в этом теплом чувстве и не может ничего сделать с тем, что задыхается. Азирафаэль стоит рядом, так правильно, будто не было этих кошмарных нескольких часов, когда демона будто разрывали на части все адские гончие подземелья. Словно Ангел не был разочарован, расстроен и унижен совсем недавно. Он улыбается все также ласково, а в глазах у него – россыпь тех искр, что завораживали Кроули каждый раз, стоило им оказаться рядом. Он осторожно касается руки демона, будто знает, что тот от любого неосторожного движения может сломаться, осыпаться в зеленую траву пеплом сгоревшего сердца. Азирафаэль аккуратно тянет его к себе и оставляет обжигающий поцелуй на ладони, в самой середине. Он прижимает губы к загорелой коже так сильно, словно хочет оставить след, очередное клеймо. Даже глаза закрывает на мгновение, как от сильной боли где-то там, где у него возможно находится сердце. Кроули вздрагивает так крупно, что едва не падает с машины назад. Он пытается вырваться с протестующим стоном, слишком желанно и ярко то, что он видит, но это излишне самонадеянно. Ангел не отпускает его. Не в этот раз. Он только подается немного вперед, всматривается в его глаза, глубже, в самую душу. И весь страх, вся паника и ужас, что пропитали Кроули, морщатся и сгорают в этом всепоглощающем чувстве, что дарит ему Азирафаэль. Симпатия, восхищение, гордость, нежность, потребность, жажда... Все это человеческие слова, им никогда не описать того, что чувствует Ангел Господень, объединивший в себе их все. Наверное, так бы он себя чувствовал, если бы попытался забраться внутрь солнца. Кроули горит целиком, снаружи и изнутри, он пылает и ему так хорошо. Азирафаэль улыбается одновременно горько и сладко, сожалеет и обещает. Он тянется свободной рукой и едва ощутимо хлопает Кроули по щеке, отворачивая его от себя. Заслуженная пощечина за украденный, за испорченный первый поцелуй, такой желанный для них обоих, и так глупо упущенный из-за мимолетного порыва. Но раньше, чем демон успевает снова испытать всепоглощающий ужас, Азирафаэль ловит его лицо в ладони и поворачивает обратно, мгновенно роняя в полный нежности поцелуй. Он так сильно отличается от того, что случился днем посреди книжного магазина. Прозаичное прикосновение губ, такое пустое и бессмысленное для кого-то, таит в себе слияние двух душ. Душ, которые стремились друг к другу шесть тысяч лет. Сквозь вражду, ложь, непонимание и предрассудки. Две половины одного целого, разбитого когда-то по глупой ошибке, что сейчас снова собираются вместе. Внутри Кроули загораются десятки звезд. Они сияют так ярко, что это больше не могут скрыть его желтые глаза с вертикальными зрачками. Демон охает и отстраняется, пытаясь зажмуриться покрепче. Он опускает голову, чтобы не дать этому вырваться, но беспощадные сильные руки удерживают его, заставляют снова посмотреть перед собой. “Ты такой красивый” – слышит Кроули, но губы ангела не двигаются. Он говорит это всем сущим, природой вокруг, которая шумит для них ветками деревьев и разворачивает вспять маленькую речку. Сквозь дымку перед глазами Кроули видит, как сбоит образ ангела, как на несколько секунд проступает его истинное обличье, с большими крыльями и россыпью глаз по массивным перьям. Но страху нет места между ними, Кроули только восхищенно смотрит на него, такой влюбленный. Азирафаэль теплый, словно объятие после долгой разлуки или чашка сладкого чая после прогулки босиком по снегу. Он затапливает Кроули целиком, и его Тьма, которой он так боялся запачкать ангела, рассеивается без следа. И их новый поцелуй взрывает где-то на краю вселенной очередную звезду, рассеивает ее пылью в разные стороны. “Вот так надо...” – шепчет Азирафаэль шелестом травы под их ногами и журчанием воды вдалеке. Их поцелуй залечивает разбитую изнутри губу демона, мелкие ссадины на переносице и его изрешеченную душу, разглаживает изнутри нежным прикосновением крыльев. Ангел согревает его россыпью невесомых поцелуев на щеках и висках, а потом шепчет несколько простых слов, обесцененных в обычной жизни людей. Он шепчет их невесомо, едва касается дыханием. Но стоит им прозвучать, как душа в его руках, такая ранимая и измученная, вдруг загорается новой звездой. Он кутает ее в свою нежность и купается в этом ослепляющем свете. Азирафаэль баюкает демона в своих объятиях и тихо смеется, любуясь аккуратным румянцем на острых скулах. Демонам чужда любовь, говорили ему наперебой, и Ангел закрыл свое сердце наглухо в тот самый момент, когда странный и милый архангел, что все грезил новыми вселенными, сорвался вниз. Азирафаэль забыл о том чувстве, что разорвало его по тонкому шву сердца, чтобы больше никогда не испытать этой боли. Но в тысячу раз больнее ему стало в ту секунду, когда за Кроули закрылась входная дверь. Касаясь пальцами своих губ, Ангел терялся в лабиринте своей памяти, заваленный обломками своих желаний и своей мечты. Столько потерянного времени, столько упущенных возможностей. Столько лжи. И душа Кроули, которая так отчаянно тянулась к нему, умоляла о тепле, а он трусливо оттолкнул ее от себя. Единственная драгоценность, которую он и не мечтал никогда обрести в своих руках, была грубо уничтожена им самим. Азирафаэль окутывает вязью чуда эту беззащитную душу, чтобы никто и никогда больше не смог прикоснуться к ней, и думает, что ему понятен страх Небес. Истинная любовь дает такую силу, с которой едва ли можно справиться без потерь, просто так. Кроули в его объятиях мелко дрожит, такой ранимый и трепетный, что Азирафаэль едва сдерживает желание обрушить Небеса прямо сейчас за все те секунды, что ему было больно или когда он ненавидел самого себя. Но трава под их спиной такая мягкая и так невероятно пахнет свежестью... Кроули чувствует спиной грудь ангела, ощущает его дыхание, и поцелуи горят на затылке. Он прячет лицо, потому что не может контролировать его сейчас, и отвлекается от любых мыслей, сплетая полевые дикие цветы в кривоватый венок, почему-то больше квадратной формы. Строптивые тонкие травинки режут ему подушечки пальцев, но раньше, чем демон успевает обратить на это внимание, Азирафаэль сцеловывает царапины, пока от них не остается ни следа. Летние тени тянут к ним свои лапы, пытаются поймать в свой плен, запутать в сети сожалений и страхов... Но любовь Ангела пугает их так сильно, а душа Демона горит так ярко, что они рассеиваются без следа. Венок в руках Кроули полностью готов. Он уродливый и кривой, но в нем так много нежности и заботы, что этой вещью можно уничтожить Ад одним неосторожным движением. Но демону плевать на Ад. Он оборачивается и, стараясь игнорировать понимающий взгляд ангела, аккуратно надевает этот ужас на кудрявую голову. “Вместо потерянного нимба” – хочется сказать ему, но слова давно потеряли свой смысл. Азирафаэль и так все понимает. Он осторожно касается мелких полевых цветочков и улыбается так радостно и счастливо, что на одну секунду летней ночью в отдаленной от города глуши становится светло, словно днем. Кроули шипит раздраженно и смущенно, закрывает лицо ангела обеими руками, словно это может скрыть его счастье, его любовь. Эта любовь слепит ангелов наверху, демонов внизу. И согревает каждого человека, до которого только может достать. Растения в машине Кроули вдруг покрываются россыпью самых невозможных цветов. Сбитые тяжелой дорогой колеса Бентли перестают скрипеть, и она счастливо откатывается немного назад, чтобы скрыть двух влюбленных от любопытных глаз. Скрыть то, с каким восхищением Кроули изучает кончиками пальцев контуры лица ангела. Как тот в свою очередь трепетно прижимается губами ко лбу демона, на несколько долгих секунд. Как в уголках синих глаз на мгновение вспыхивает сверкающая влага – остатки сожалений и страхов – и как эти слезы легко смахивает Кроули, уничтожая их одной своей улыбкой. Свет не может существовать без Тени. Как и Тень без Света. Они с самого начала были предназначены лишь друг для друга. И возможно, весь этот непостижимый план был придумал только для того, чтобы соединить две такие необходимые друг другу души. Возможно, что любовь одного скромного ангела и одного ехидного демона – единственная причина, по которой наш Мир все еще существует, почему голубой шарик все еще крутится вокруг Солнца. Возможно, что Солнце – это лишь блеклый отпечаток их любви, в которой люди греются изо дня в день. И которая никогда не погаснет. “Полетели на три-четыре, Полетели навсегда. В нашем маленьком теплом мире Только мы с тобой. Только ты и я. И руками собирая звезды, Испытав вкус сахарных облаков, Мы глотаем этот сладкий воздух. Запираем от других двери на засов.”