POV Салли
Мысли смешались в бесформенную, невесомую массу. Слишком много я думаю о Ларри в последнее время, но ведь это наверняка не так уж и странно… Если я кому-то так скажу, то тот человек сразу может упомянуть о резких чувствах к моему другу, скрываемые натянутой ложью надежд. Но если бы я и любил шатена с затягивающими карими глазами и с изумительным запахом бергамота, то моё лицо краснело лишь при малейших действий парня, говорил несусветный бред вымышленного монолога и провожал бы его упоительно сладостраным взглядом непроглядной любви к альфе. А может даже я бы и… Нет, это только если бы я был поистине зависим от него. Кстати, о том, о чём я подумал… У меня же скоро течка. Я точно не знаю, в каком часовом поясе нахожусь, но по моим расчётам… Будет не очень приятно, если я прийду сегодня к Ларри во время неё. Перед походом к моему другу я решил немного отдохнуть на кровати, разглядывая скудные пейзажи собственной камеры. Я медленно лёг на больничную койку, надеясь не задумываться о глобальных задачах этого дня, но мысли сами вырисовывали картины нечётких предвкушений, которые смешивались с несуществующими предсказаниями. «Лучше поспать», — подумал я и прикрыл глаза, после чего воспалённый мозг стал работать над моими сновидениями.POV Ларри
Сегодня моя душа наполнилась упоительными ласками невесомой лёгкости, что тёплыми потоками счастливых моментов разливалась внутри меня. Гордость за удачное излечение проблемного пациента, свободный день без политических интриг, весёлая посиделка с другом — всё это стало окончательным впечатлением ближайших семи часов. Внезапно в голове начали пролетать желаемые быть написанными портреты, что выделялись своим незаменимым страхом к определённым возможностям. У меня бывали такие моменты, когда настроение довольно хорошо играет роль в моих радостных моментах жизни, но воодушевление необычными фобиями привлекают меня больше, чем красочная поляна неведомых сказок. Дойдя до кабинета, я уверенным шагом направился в сторону новенькой стопки чистой бумаги и взял один белоснежный лист, положив его на середину рабочего стола. Простой карандаш сразу оказался зажатым у меня между указательным и средним пальцами, придерживаемый большим. Неподалёку находился потрёпанная временем коробочка с пастелью. Необычные страхи пациентов запоминались мне как раз для таких случаев. Ауранжефобия (да, такое возможно) — боязнь оранжевого цвета. Чтож, пожалуй, неплохой предмет для рисования. Серые и тусклые наброски оживали, и в тонах стали видны очертания девушки. Героиня была одета в собственный ненавистный цвет — нежный оттенок водянистого апельсина, оранжевые бутоны украшали венок блондинки, что бледными руками едва касалась огненного колье. Подобные украшения также обжигали её запястья, но бедняжка была подозрительно невозмутима, и лишь кровавые слёзы выдавали весь ужас её печального страха. Глаз не было видно за длинной чёлкой, которая давала увидеть лишь нависшую тень мрачности, но воскресшего покоя. В дверь постучались, и я, недавно погружённый в долгую работу, вопросительно взглянул на дверь, будто она может сказать имя пришедшего гостя. — Войдите, — неуверенно проговорил я, и в кабинете возник образ Салли, что застенчиво теребил край рубашки. — А, это ты, Сал! Ну проходи… Голубоволосый улыбнулся и решил присесть на кресло, что стояло около моего рабочего стола. Так непривычно — приглашать собственного пациента в свой кабинет для обычной посиделки, будто мы нашли некоторые связи нашей дружбы не в замкнутой психбольнице, а на просторах сети, на незабываемой вечеринке, просто в объединённом коридоре для соседей или в далёком детстве, где все фрагменты из жизни казались беззаботной ошибкой или правильным решением — это не волнует ребёнка. И как бы там не было, я рад найти нового знакомого, с которым можно начать общаться лучше и пренебрегать случайных ссор. Мы начали разговор натянуто, как бывает во время взаимного неудобства от долгого молчание, которое также медленно перерастает из туманного смущения до искреннего интереса. Найти общий язык довольно сложно даже сквозь недели, но некоторые просто выкинут краткое: «Как дела?», и это поддержит отношения. Но тут наступит снова молчание. Оно покажется тебе мучительной или же райской бесконечностью, которая затянет тебя на ближайшие три минуты. Для нас с Салом эта внезапная тишина — начало беспроигрышной гляделки, где можно моргать, но не отводить взгляд. Но нам и не нужно скрываться. Желание осмотреть таинственные окрестности чужой души, проникнуть в самые глубины сердца, изучив погасшие или вспыхнувшие чувства — вот что я испытывал тогда. И не важно, что после этого вы будете долго смущённо оправдываться. Главное — застыть, стать частью несдвигаемых молекул и галактик, узнать слабости и страсти человека напротив. Я посмотрел в лазурные глаза Салли, где так же горело желание взглянуть на меня, а точнее — оказаться в омуте моей души. Небесные очи цвета тропического океана уже не были полными печали и хладнокровия. Я видел лишь невинность хрупкого омеги, что пытался скрыться ото всех или же слиться с бушующей жизнью обычных подростков, отрываясь от чувства собственного достоинства и попадая прямиком в плохие компании. Испробовав омегу, все альфы снова оставят его одного. Но… Жалость. И разум вдруг затуманился от дикого запаха. Желание. Жгучее желание успокоить омегу в крепких объятиях и дать отдохнуть, чтобы нежные прикосновения восстановили приятные воспоминания Салли. — Сал… Его глаза помутнели. Я чувствовал, как тело мальчика начинало ломить от жара. И тогда я сказал: — Сал… Ты хочешь, чтобы я тебя успокоил? –… Да… П-пожалуйста…