***
Пол года Мэйуми выходила на поверхность лишь с Элхад, боясь саму себя, и практически ни с кем не общаясь. Как только в Пристанище узнали о том, что она была обращена, старейшины едва не подняли бунт, пытаясь убедить Озэму пойти войной на Дракулу, но Элхад прибыла вовремя и смогла переубедить разбушевавшихся волков, ведь старейшины хотели пойти против одного из сильнейших Первородных вампиров, и её ауры было достаточно, чтобы оборотни поняли свою беспомощность против Дракулы. Но Нобу было не переубедить и на следующий же день, на рассвете, он собрал всех, кто поддерживал его точку зрения и покинул Пристанище, вынуждая Озэму объявить всех преступниками. По законам стаи, оборотней, пошедших против воли Вожака, ждала смерть, и воины стаи должны были принести своему лидеру их головы или же привести живыми, для всеобщего презрения во время полнолуния, но полгода поисков не дали результатов, и когда Мэйуми уже окончательно приняла себя, Элхад пришло извещение о том, что на севере материка было найдено двадцать пять истерзанных тел оборотней, а от Нобу осталась лишь голова с изуродованным лицом. Это стало ударом для девушки, что и без того не могла найти себе места. Пусть со старейшиной Нобу у неё и была взаимная неприязнь с раннего детства и это бессмысленное сражение оборотень затеял не ради неё, а чтобы вознести себя, обращение Мэйуми в вампира повлекло за собой его смерть, как и смерть храбрых волков, что не побоялись бросить вызов Первородному. За три года, на которые она заперла себя в подземном городе, Мэйуми не раз хотела отправиться домой или, хотя бы, написать письмо родителям, но что-то внутри не давало ей коснуться пера, и все три года она уделила самосовершенствованию, практически поселившись в библиотеке и выходя на поверхность лишь для того, чтобы усмирить вампирский голод и провести тренировку под руководством Элхад. Уединение и тренировки позволили Мэйуми принят новую себя. — Мэй, — прогремело, подобно грозе, и без того хрупкая дверь с грохотом распахнулась, а на пороге небольшого дома появился высокий бледный парень с длинными спутанными волосами, цвета пшеницы. — Ты такой шумный, — лишь закатила глаза высокая бледная девушка с красивыми длинными светлыми волосами, что сидела на кухне и поедала ароматного кролика. Да, она была вампиром, но человеческая еда от этого не совсем потеряла вкуса, хоть и была почти бесполезной для них, но отказаться от былых привычек трудно. Сейчас Мэйуми уже не выглядела такой болезненной, как после обращения. Она провела много времени с Элхад, исследуя свою новую сущность и, можно сказать, училась заново ходить. Сейчас она была статна и аристократична настолько, что гости Гнезда не могли поверить в то, что эта девушка, что так и не отказалась от традиционной одежды Нихона и часто появлялась на людях в мужском кимоно, была обращена лишь пару лет назад. Мэй привыкла к холоду своего тела и почти постоянному чувству голода, а в использовании аурой Эл и вовсе назвала её гением, ведь девушка, что с детства впитывала в себя знания, уже на первом уроке смогла покрыть своё тело достаточно густым покровом. Её волосы стали ещё длиннее, и теперь она иногда отдавала предпочтение свободной косичке, но делала вид, что это её раздражает. Мэйуми всё так же не любила заправлять кровать, но к одежде относилась более учтиво, однажды признавшись Эл, что не хочет быть похожей на Дракулу, что даже не замечал дыры и грязь на своих рубахе и шароварах. Это же не давало ей выходить из дома босиком, да и простенькие лапти приглянулись девушке, хотя в доме она закидывала их в дальний угол и позволяла своим ногам наслаждаться свободой. В доме Мэйуми, который был единственным заселённым на извилистой улочке и от которого можно было за одинаковое время дойти как до замка, так и до выхода на поверхность был порядок. Тоска по дому не отступила и поэтому девушка сама сделала сёдзё, чтобы отделить то, что в последствии стало гостиной, от спальни, переделала пол, покрыв его татами, сшила подушки, небрежно разбросав их вокруг небольшого, низенького стола и скрыла неровности стен нореном с изображением сакуры, солнца или полнолуния. Но в спальне девушки стояла высокая кровать, и дверь в сам дом была самой обычной. — Конечно, я шумный, — улыбнулся Влад и прищурился, наблюдая за тем, как Мэйуми ест палочками. — Всё ещё не понимаю, как ты это делаешь. — Всегда можешь попросить, и я научу тебя, — пожала плечами светловолосая, даже не смотря на парня. — Это выглядит сложно, — тут же отказался он, — я лучше буду просто смотреть и наслаждаться твоей грацией. — Ты что-то хотел? — вздохнула Мэйуми, положив палочки на миску и поднимаясь на ноги. — Я голодный, — сказал Влад слегка обиженным тоном. — А причём тут я? — не поняла девушка. — Я не переношу животную кровь. — Мне нужна компания, — захныкал парень, и Мэйуми сжалилась над ним, отправляясь на поиски своей обуви. Город, сам по себе, в корне отличался от Пристанища. Если Дом народов всегда был окутан светом, исходи он от солнца иль луны, то в прибежище вампиров царил чарующий полумрак и приходилось некоторое время привыкать к нему. Извилистые улочки были заполнены, в основном, одноэтажными домиками странных форм, построенных из глины и дерева или же выбитых из камня, но некоторые постройки имел и три этажа. Спускаясь по тесной лестнице глубоко под землю, путник тут же попадал на достаточно широкую дорогу, что окружала весь город и на которую выходила каждая улочка города, в своё время берущая начала от дворца, что имел более-менее правильные формы. На каждом доме горел факел, в самих домах были зажжены свечи и очаги, создавая уют в обиталищах отвыкших от тепла существ; неугасаемое пламя, созданное магией, заменяло городу солнечный свет, разделённое на множество маленьких частей и помещённое в некое подобие нор в камне, что окружал город. Дышалось же под землёй, на удивление, легко, чему способствовали множество оберегов и печатей. Деревьев и травы в городе не росло, но на окнах некоторых домов можно было увидеть горшки с цветами, а в воздухе витали благовония, чтобы вампиры не сходили с ума от собственного запаха. Этого было мало, но достаточно для жизни, и даже хрупкие, по сравнению с вампирами, люди могли спокойно жить в этом поселении. В городе, на данный момент, жило чуть меньше сорока вампиров, и некоторые Первородные, такие как Морфей, Самсон и даже Дракула, имели в нём свои дома. Сама же Элхад жила во дворце, как Наставник, и когда Мэй спросила у неё, почему та не выберет себе дом, женщина изменилась в лице и предпочла поменять тему разговора. — Привет Мэй, — когда Мэйуми и Влад дошли до лестницы, ведущей на поверхность, им встретились Ольга и Светогор — вампир, выглядевший, как старик и редко появляющийся в городе, предпочитая жить в лесу. — Проголодались? — Как ты его терпишь? — вместо приветствия указала на Влада Мэйуми, за что вампир обиженно надул губы и отвернулся. — Здравствуй, Светогор. — Мэйуми, — мужчина почтительно поклонился девушке, как делал всегда, с момента, когда узнал о её отце. — Приятно видеть вас весёлой. — Без малейшего понятия, — пожала плечами девушка и поспешила вернуть своему избраннику прежнее настроение, запечатлев на его губах мягкий поцелуй. — Там, в верстах пяти, есть несколько человек, запах потрясающий. — Я не голодна, — поспешила отказаться Мэй, за что получила толчок в плечо. — Ай. — Питаться нужно нормально, — начала сетовать Ольга, — а то бледная, как покойник. — Я вампир, — возмутилась Мэйуми, — мне положено быть бледной. Ты вон тоже не блистаешь румянами на лице и есть выходишь раз в месяц. — Я обращённая Пара, — напомнила Ольга и щёлкнула забалдевшего в её объятьях Влада по носу, — таким, как мы, нужно в разы меньше крови. — Можно мне тоже Пару, — тяжело вздохнула светловолосая и проговорила почти шёпотом, но все услышали. — Будет день и будет пища, — уверил девушку Светогор и направился в глубь города, Мэйуми же пошла наверх, оставляя Влада с Ольгой позади.***
Мэй не пела. Тётя её мамы и Озэму тихим шёпотом повторяли колыбельную, что пели её матери при рождении, и даже Юудэй, что не до конца понимал происходящее, пытался повторять слова на старом диалекте, но Мэйуми не могла себя заставить даже просто открыть рот. Она молча сидела почти в углу покоев матери, скрывая своё тело в тени, и смотрела, как отец посыпает тело своей жены лепестками сакуры и слыша, как на улице столпились люди, выстраивая собой дорогу к озеру и не смея произнести ни слова. Юко было всего сорок два года, она была совсем молодой, когда соединила себя узами брака со статным, уважаемым волком, что был ей предназначен ещё до рождения, и ушла из жизни она не успев встретить старость. Ребёнка, что сейчас мирно спал на руках у Мэйуми, назвали Юки, и Озэму долго не мог заставить себя посмотреть на неё, и колыбельную девочке пришлось петь Мэй. Смерть при родах была распространена у людей, но организм оборотня выдерживал эту муку, поэтому смерть Юко стала потрясением. В начале недели в Гнездо пришло письмо. Связаться с Мэй пытались много раз, и каждое письмо она читала и хранила, но именно это заставило её подскочить с места. Юко скоро родит третьего наследника стаи. Какие бы сомнения не терзали Мэйуми, она не могла проигнорировать извещение и, даже не предупредив Элхад, тут же помчалась домой. Возвращение было шокирующим как для неё, так и для Пристанища, стражи которого даже не признали дочь Вожака, ушедшую четыре года назад. Дыхание сбилось. Мэйуми преодолела расстояние от главных ворот Пристанища до резиденции Вожака меньше чем за минуту. Душа её разрывалась и сердце никак не могло успокоиться. Она была безмерно счастлива вернуться в свой дом спустя столько лет, но ей было стыдно возвращаться в Пристанище вампиром, а не человеком или же волком. Оборотни чтили свободу, но даже так, это был не её выбор, да и она по-прежнему была дочерью Вожака, поэтому ждала осуждения, презрения, даже в Доме народов. — Отец, — Мэйуми ворвалась в покои Вожака, совершенно забыв о том, что сейчас куда сильнее и поэтому несчастное, хрупкое сёдзё разлетелось в щепки, — как мама? Озэму, что выглядел гораздо старше и куда более уставшим, чем помнит Мэй, поднял на дочь почти выцвевший от печали взгляд, и Мэйуми не могла не заметить его почти вампирскую бледность. Мужчина, что излучал силу и величие, был подавлен, даже раздавлен и даже появление дочери, которую он не видел почти пять лет, не вызвало у него никаких эмоций. — О-отец? — девушка сглотнула. На её лице сначала было волнение, затем промелькнуло осознание, но его тут же сменило неверие. Мэйуми не могла, не хотела поверить в то, что она не успела. — Ты… — едва выдавил из себя Озэму тихим голосом, — не успела. Эта фраза стала концом, чья тяжесть была настолько велика, что Мэйуми рухнула на колени перед так и не поднявшимся на ноги отцом. Везде было непривычно тихо, и даже воздух, казалось бы, стал тяжелее, а ветер утих, лишь издали насвистывая печальную мелодию, едва касающуюся чуткого слуха волков и вампиров. Детям запретили шуметь и играть, на улицах было пустынно, словно город вымер, но он был полон, город скорбил. Ещё на подходе Мэйуми это заметила, но осознание обрушилось на неё с небес лишь сейчас. Похороны завершились. После исполнения членами семьи колыбельной, тело Юко вынесли из покоев, позволяя её в последний раз увидеть свет луны, и понесли к озеру под молчание скорбящих, что склоняли головы перед ней и бросали под ноги носильщиков ветви сакуры. Юко любила их красоты, и именно поэтому для похорон была выбрана сакура, чьи лепестки покрыли водную гладь. Тело женщины водрузили на лодку и накрыли белым покрывалом, пуская в плавание, пока маги по всему берегу читали заклинание. Когда лодка дошла до середины водоёма, берег запылал и языки пламени, что плясали под мелодию ветра, устремились друг к другу, желая объединиться в единый пожар, идя по воде. Все решили, что это будут достойные похороны для Юко, не как для жены Вожака, а как для того, кем восхищались все и каждый, и никто не смог сдержать слёз, при виде того, как пламя охватило расписанную символами на древнем языке оборотней ладью. В Пристанище прибыли вожаки всех стай Нихон, что подчинялись Озэму, стаи с большого континента так же выразили ему своё сожаление, Элхад и некоторые первородные посетили убитого горем мужчину лично, и он нашёл в себе силы встретить их, но Мэй заперлась в забывших её запах покоях и присматривала за ребёнком, не желая больше никого видеть. — Привет, — даже без тени улыбки сказала Мэй, увидев, что брат не сводит с неё взгляда и выходя их серого мира своих мыслей. — Привет, — более оживлённо поздоровался Юудэй и продолжил с любопытством пялиться. — Ты моя сестра? Мэйуми лишь кивнула, и мальчик нерешительно подошёл к ней ближе, боясь помешать её уединению, ведь до этого отец почти сорвался на него, когда Юу пришёл в его покои. Сейчас же Мэйуми сидела у ствола Древа и позволяла луне и мириадам звёзд увидеть свою печаль. Она привыкла к тому, что даже ночью город дышит жизнью, ведь с наступлением темноты на его улицы выходили вампиры, да и волки, и люди не всегда засыпали с закатом солнца. Сейчас же тишина практически душила. Мэй слышала, как пляшут маленькие огоньки на свечах в храмах, слышала дыхание жителей, что не желали разговаривать, она слышала многое, но это лишь нагоняло печаль. — Ты её помнишь? — поинтересовался Юудэй, и этот вопрос вызвал улыбку на бледных губах. — Да, её невозможно забыть, — сказала она, — да и я не так давно ушла. Успела увидеть, как ты родился. Разговор явно заинтересовал мальчика, и Мэйуми протянула руку, показывая ему, что она может сесть рядом. Мэйуми помнила мать с её глазами, что гипнотизировали, с её голосом, что был так чарующ, и с её улыбкой, что была ярче солнца. Но последнее, что помнила Мэй о матери — это счастье. То бесконечное счастье, что переполняло их семью в день рождения Юудэя. Последний раз, когда Мэйуми видела мать, она видела её улыбающейся и плачущей от радости, и это зрелище сейчас стояло у неё перед глазами, пока четырёхлетний брат прижимался к её холодному плечу. Озэму был настолько подавлен смертью любимой, что Мэйуми приходилось его иногда заставлять есть и выходить на улицу. Не о каких делах Вожак не мог думать лишь изредка принимал у себя детей. Никто в Пристанище не был против того, чтобы Мэйуми заняла его место на время скорби, пусть она и была вампиром, и скорбь затянулась на целый год. Озэму пришёл в себя лишь в день, когда на Пристанище напали оборотни с большой земли, возомнив, что Вожака больше нет. В тот день мужчина играл с маленькой Юки, в пол глаза наблюдая за тренировкой Юудэя, он поправился физически и возрос душевно, но скопление большой толпы заставляло его вспоминать день похорон, и он вновь впадал в апатию. Город уже давно жил прежней жизнью, и бой колоколов, что пронёсся по округе, стал ударом по каждому жителю Пристанища. Вожак — это не просто лидер, это душа стаи, её сердце и разум. Нельзя просто иметь хорошие лидерские качества или сильный характер, чтобы стать Вожаком, его пробуждают в себе, подобно пробуждению Преемника. Наступает день, когда волк вырастает, и никто не может пойти против него, подчиняясь его силе. Аура вожака более чиста, а его вой громче и быстрее достигает небес. Именно вой был тем, чего опасались волки, подобно тому, как вампиры старались не попадать под чужие потоки ауры. Аура сжигала и ломала, а вой Вожака подчинял и услышав его ты уже не смел противиться. В тот день против Вожака восстали, и стены города задрожали от воя и рыка волков, что страстно желали проникнуть в оставшийся без лидера город. Мэйуми тут же понеслась к воротам, она всё ещё была дочерью Вожака, и волки пошли за ней, пусть и она стала вампиром, но сражение не успело начаться, и только Мэй выпустила ауру, направляя её вперёд и готовясь своим рыком поднять оборотней Пристанища в атаку, а за ними поднялись бы и вампиры, как из глубины, из резиденции Вожака ветер принёс вой. В этот день против Вожака восстали, и это пробудило альфу вновь. Спустя целый год Мэйуми вернулась в Гнездо. Тех сомнений, что были прежде в её душе, уже не было, но она не могла оставаться в Пристанище, пусть и не была обязана уходить. Её отец очнулся от сна скорби, ей же помогли в него не впасть его дела, но стены города, его дома, люди, что населяли Пристанище, пробуждали в девушке воспоминания о прошлом, когда она была человеком, когда она отказывалась от обращения, когда мама рассказывала её легенды и это нагоняло тоску. Мэйуми тосковала по дому, находясь в его стенах. Всё то время она считала, что боялась вернуться, ведь могла остаться в Пристанище навсегда, но теперь понимала, что её ничто не держало в этих огромных крепостных стенах, и именно этого чувства она так сильно боялась. Да, у неё была семья, отец по прежнему любил её до бесконечности, Мэй познакомилась с братом и вечерами нянчилась с сестрой, но видя то, как Юудэй похож на неё в детстве, она поняла, что ей нечего делать в месте, что объединило все расы. Мэйуми поняла, что её предназначение не стать Вожаком в Пристанище и превзойти отца, ведь её брат тоже мог это всё сделать и он желал этого, её предназначение было в другом, и она должна найти его так же, как Дракула нашёл её. Это была её судьба, и она вернулась в подземный город. — Это спокойствие и девственная чистота, — приятный мужской голос разнёс эти слова по округе, и, подняв взгляд к украшенному луной небу, Мэйуми увидела высокого, молодого мужчину с поражающей сознание аурой Первородного, сидящего на толстой ветке сосны, оперевшись спиной о её ствол. — Вы так говорите, словно это недолговечно, — слегка сощурилась светловолосая и встретилась взглядами с глубокими голубыми глазами. Перед ней был Морфей — один из двадцати сильнейших Первородных и единственный, кто поддерживал Элхад во всех её предложениях. По силе он был равен Наставнику Компаса, чему способствовала исходившая от него аура его Преемника, что пал в сражении с одним из восьми Стад Дракулы несколько месяцев назад. В отличие от Элхад и прочих Первородных, Морфей ненавидел сдерживать свою ауру, говоря, что проверяет так своих собеседников, и лишь Эл могла заставить его сбавить обороты и позволить присутствующим свободно вздохнуть. Сейчас же тонкий, тёмный слой его силы покрывал собой лес, отгоняя от него птиц и заставляя животных прятаться в норы, не имея возможности сбежать. — Будущее странное, — нахмурился Первородный, с любопытством смотря на дитя Дракулы, что, казалось бы, не ощущала его ауру. Чтобы это проверить, вампир усилил поток, делая его темнее и гуще, а позже и вовсе направляя его на девушку. — Это охотничьи угодья Компаса, господин Морфей, — сказала Мэйуми и преобразила лицо, покрывая своё тело плотным слоем черноты, — не могли бы вы не распугивать животных, у нас многие приспособились к их крови. — Яд Дракулы силён, — усмехнулся Морфей и спрыгнул на землю, что не смогло заставить Мэйу даже вздрогнуть. Она тренировалась с Элхад с первых дней в Гнезде и привыкла к её ауре, постоянно наращивая и свою силу, так что присутствие Первородного в непосредственной близости не могло её напугать или присмирить. Это нравилось в девушке многим, если не считать Романа и Октавиана, что питали надежду, что воспитанница Дракулы пойдёт по стопам своего создателя и опорочит честь их сестры. — А ты смелая, дочь Вожака, — прорычал Морфей, тоже преображаясь и в одно мгновение оказался рядом с Мэйуми. Если бы у него были намерения убить девушку, то Мэй не успела бы даже встать в защитную позу, быстро прощаясь со своим сердцем, но большая ладонь вампира была направлена не в грудь, а в шею светловолосой, и вот блондин уже крепко сжал её горло, поднимая невысоко над землёй и смотря прямо в расширившиеся от шока и мимолётного страха глаза, не потерявшие свою кровавую красноту. Мэйуми ухватилась обеими руками за руку Морфея и беспомощно повисла в воздухе, безуспешно пытаясь найти ногами опору и задыхаясь. Это позабавило Первородного, но в следующую секунду он разжал ладонь, позволяя закашливающейся Мэйу рухнуть на сырую, после дневного ливня, землю. Мэйуми не растерялась и вместо жалобных хрипов испустила ауру, сливая её с аурой Морфеи и пробираясь ей сквозь его защиту. Пусть она была молода, но все вампиры Великого Компаса были сильны, что застало врасплох Первородного, теперь смотрящего на небольшой ожог на тыльной стороне ладони. Не зная, чего ожидать далее, Мэйу усилила поток ауры и молниеносно вскочила на ноги, выхватывая из-за пояса вакидзаси, с которым, по прежнему, не расставалась. Она ожидала нападения, усмешек, отступления, но Морфей выпрямился, небрежно тряся повреждённую руку, и в голос засмеялся, пряча свою ауру и возвращая лицу человеческий вид. — Теперь понятно, что в тебе так привлекло сестру, — сказал он и развернулся, не обращая никакого внимания на полную готовность к бою со стороны Мэйуми. — Прости за это, просто я привык, что от Дракулы одни проблемы, а ты же не оставила память о своей родной семье. Поздравляю, в Совете у тебя появился ещё один заступник. Сказав это, Морфей развернулся и медленным шагом пошёл в глубь леса, оставляя Мэйуми в полном недоумении смотреть на то, как он машет ей рукой издалека. — И что это было? — спросила она у пустоты, наконец позволяя себе расслабиться и потирая горло, на котором остался сине-фиолетовый отпечаток ладони Первородного.